Владимир Соловьев | Фрейд живописи

Оправдана ли климтомания?

105 лет со смерти Густава Климта – чем не повод поразмышлять об этом супермодном и сверхдорогом художнике? Поразителен посмертный китч вокруг него: возвращение музеями его картин родственникам тех, у кого они были отняты нацистами, рекордные цены на аукционах, безусловное влияние на поп-арт, моды, бижутерию и ювелирку и, наконец, фильм «Климт» с Джоном Малковичем в заглавной роли. Даже Климторама, как окрестили Neue Galerie: внушительная коллекция работ и регулярные выставки Густава Климта. Своего рода климтомания. Не преувеличен ли этот взвинченный интерес к венскому художнику рубежа 19 и 20 столетий? Насколько возможно в наш век отрешиться от моды?

Сама эта Новая галерея на углу 86 стрит и 5 авеню, на «музейной миле» недалеко от Метрополитен музея, была основана торговцем картинами Сержем Сабарски и филантропом Рональдом Лаудером. Там есть много чего поглядеть – от Василия Кандинского до Пауля Клее. Однако профильная специализация галереи – Густав Климт. В распоряжении зрителей не только его живопись и графика, но и огромные, во всю стену, фотографии и проекции и даже музыка – 9-ая симфония Бетховена, которую Климт проиллюстрировал в своем знаменитом Бетховенском фризе (оригинал в подземном зале венского Сецессиона).

Как бывшему петербуржцу, мне, конечно, по аналогии приходит на ум сравнение декоративно богатых и архитектурно выверенных панно, полотен и графики Густава Климта с мирискуссниками, из которых я больше всего люблю Мстислава Добужинского, но не безразличен и к Александру Бенуа, Константину Сомову, Евгению Лансере, Льву Баксту. Дело тут, думаю, в художественных совпадениях и общих веяниях. При сходстве направлений, австриец Климт был общеевропейским (а стал общемировым) художником, а Бенуа сотоварищи оставались сугубо русским (точнее петербургским) явлением, пока «Русские балеты» Дягилева не сделали некоторых из них известными и даже модными в Европе как сценографов. Другая ассоциация – с Art Nouveau, которому Густав Климт также был предтечей (с небольшим, впрочем, ретро-отрывом).

А начинал будущий декадент, экспрессионист, скандалист и символист Густав Климт, следуя академическим, даже реакционным канонам, от которых отошел резко в сторону под влиянием древнеегипетского и японского искусства, но взрывную роль в его художественном развитии сыграла поездка в Равенну, где он увидел ранневизантийские мозаики с их по сию пору немеркнущим золотом смальты. Отсюда золотая, нарядная, переливчатая декоративность фонов Климта, из которых как по волшебству возникают лица, руки, одежды; фон превращается в своего рода мозаичную раму внутри самой картины.

Любимая модель Климта в 1900-е годы – венская богачка высшего света, содержательница художественного салона Адель Блох-Бауэр: его гипотетическая (по слухам) любовница, хотя не исключено, что их связывали платонические отношения, и она была верной женой своего мужа-банкира, который и заказывал ее портреты, а потом вешал в своем кабинете и любовался. Было чем! Помимо того, что Адель была первостатейной красавицей, ее портреты были выполнены Климтом в такой роскошной, цветистой, яркой, золотистой гамме – глаз не оторвать! Напряженный, экстатический взгляд, ярко накрашенные, слегка приоткрытые, словно зовущие губы, экзальтированный излом рук, павлинья расцветка платья – сочетание натуралистического сходства с рафинированным эстетством.

Один из этих портретов (вместе с четырьмя другими «Климтами») и был отсужен Марией Алтманн, внучатой племянницей Адели, у венской Национальной галереи, а потом пошел с аукциона за сказочную сумму в $135 миллионов! А кто покупатель? Роналд Лаудер, который тут же отдал портрет в основанную им в паре с Сержем Забарски галерею.

Климт писал Адель и портретно, и символически, используя ее для своих библейских героинь – Юдифи, Саломеи и, возможно, Данаи, где он перекрасил ей волосы из черных в рыжие, по цветовой ассоциации с золотым дождем, в который превратился на этот раз любвеобильный Зевс. Все образы, так или иначе связанные с Аделью Блох-Бауэр – сенсуалистские, чувственные, порочные, манящие, неотразимые. Подчеркнуто эротическое понимание женской натуры связывает Густава Климта с Зигмундом Фрейдом – недаром оба работали в одном городе. «Фрейд живописи» – так художника называют до сих пор. Отсюда тянется еще одна, литературная линия – к венским писателям Артуру Шницлеру, Йозефу Роту, Стефану Цвейгу, которые также бились над тайной женской сексуальности. Климт и вовсе невротически демонизировал слабый пол и изображал женщин, как вампиров и сомнамбул, но с возрастом подобрел к ним.

Или поостыл?

В молодые годы Климт был отменным ходоком, сексистом и «вуманайзейром» (переведем это старомодно «обольстителем»), спал со многими своими моделями (не только с женщинами) и, не будучи женат, имел множество отпрысков: по непроверенным слухам – 14! Умер 55 лет от роду, не дожив до нового понимания живописи, когда получили признание Пикассо, Брак, Шагал, Модильяни. Чистой живописи Густав Климт предпочитал архитектонические формы, любил символику и аллегоризм, в то время как новая живопись их отрицала, как и любую другую литературность. Но и у авангардиста Климта был конфликт с официальным искусством – со скандала в 1900 году вокруг его аллегории «Философия». Климт насквозь символичен, отсюда такой интерес к литературе, мифологии, музыке. Он смело заимствует свои изобразительные фэнтези из смежных искусств: искусство – питательная среда искусства, чему подтверждение Бетховенский фриз, огромные репродукции которого можно рассматривать в галерее под аккомпанемент 9-ой симфонии. Эффект очень сильный, но, наверное, все-таки не такой, когда фриз был открыт в 1902 году, и сам Густав Малер дирижировал симфонию в собственной специальной аранжировке.

Своей многофигурностью, сложной архитектоникой, яркими колерами и сложными символами Бетховенский фриз завораживает даже современного зрителя, который прошел искус последующей и совершенно другого рода живописи. У насквозь литературного Климта всё не просто так. Вот две обнаженные фигуры, мужская и женская, впились друг в друга в страстном поцелуе, а называется эта композиция «Поцелуй всему миру». Вот другие названия: «Тоска по счастью», «Упоение», «Ожидание», «Враждебные силы» и проч. То, что в музыке звучит адекватно, естественно, в живописи может выглядеть претенциозно, натянуто.

Почему ультрамодный по жизни и посмертно Густав Климт смущает меня своим изображением Золотого века в Бетховенском цикле, написанным не без влияния философии Шопенгауэра и психоанализа Фрейда (тема смерти)? Или это наш глаз, наше восприятие так переучены постимпрессионистами, кубистами, абстракционистами, что картины хочется смотреть, а не разгадывать их символику? К тому же, в наивной экстатике и эротике Климта есть некоторый надрыв, их эпатажность кажется теперь нарочитой и устарелой. Не в одном Климте дело, а в самóм символическом подходе к искусству. Даже знаменитая когда-то страшилка Бёклина «Остров мертвых» теперь уже, в нашу эпоху детских «хеллоуинов» и голливудских ужастиков, не так пугает, как прежде. Один из вариантов, висящий в Метрополитен, сохраняет, правда, прежнюю магию и не оставляет современного зрителя вовсе равнодушным.

Как у Пикассо был «голубой», так и Климта «золотой» период – самый щедрый и плодотворный в его творчестве. Но отличие от Пикассо, Климт никогда полностью не порывал с этим своим золотым, смальтовым, мозаичным стилем, но наиболее полноценно он выразился в его Бетховенском цикле, который живописно, декоративно все-таки более убедителен, чем символически. Можно пойти дальше и счесть портреты, пейзажи, рисунки и даже наброски Густава Климта более долговечными произведениями искусства, чем его символические полотна и панно, в которых есть элемент прямоговорения, а то все-таки чуждо большому искусству. Позволю себе еще одно русское сравнение: натюрморты и портреты нашего Врубеля кажутся мне более ценными с точки зрения искусства, чем его прославленные «демоны».

(Связывать «золотой» стиль Густава Климта с тем, что он был востребованным, модным и дорогим портретистом жен и дочерей венских банкиров и буржуа, было бы все-таки чересчур прямолинейно, в лоб, минуя стилевые поиски художника. Интерес к золоту у Климта – наследственный: его отец был ювелир – золотых дел мастер.)

Я бы не хотел отвратить читателя от живописи Густава Климта, начав, как говорится, за здравие, а кончив за упокой. Совсем напротив: пусть он и преувеличенный с моей точки зрения художник, но, несомненно, талантливый, оригинальный, экспериментальный. Тончайший стилист и декоративист, он создал свой неповторимый стиль, связанный как со своим временем, так и с его личной индивидуальностью. Его «мозаичные» картины, многозначные аллегории, виртуозные рисунки оправдывают ту нишу, которую он занимает в мировом искусстве, и долговечность моды на него у коллекционеров и зрителей.

Негоже с критериями одного искусства подходить к искусству, сделанному по другим критериям. Может все-таки прав Пушкин, и художника должно судить по законам, им самим над собою признанным? В эстетических рамках, очерченных для себя Густавом Климтом, в контексте венской культуры его времени и сопредельных времен, этот художник занимает центральное место, его художественные достижения вне сомнений, его мастерство органично, поиски им монументального, синтетического, симбиозного стиля опять-таки в контексте его космополитического века (ср. с тем же Врубелем, Чюрленисом, Мунком, Клингером). Густав Климт обладал неким эстетическим гипнозом и верил в магию искусства, будучи сам немного магом. Волшебство его искусства не потускнело со временем, как и золотые колеры его картин.