Фейс Буки (fb71)

Maxim Kantor, писатель

как это вышло

когда я начинал рисовать масляными красками, лет в 10-12, я писал картину “Летучий голландец” – бриг в штормовом море. И, конечно, хотел быть таким художником, который пишет волны и ветер. Всякому мальчику-художнику хотелось быть как Делакруа и Ван Гог – а не как его советские преподаватели рисунка. 

Потом понял, что нельзя на себя примерять чужие жизни и страсти. Я просто не имею никакого права писать море и волны – это не моя жизнь. Я про такое море и волны ничего не знаю, это ходульно. Я не имею никакого права быть таким художником – надо прожить свое, подлинное. Надо свое окружение сделать прекрасным и пережить свой убогий быт как высокую трагедию. Мы жили на Коптево, в двухкомнатной квартире окнами на трамвайные пути. И я писал краснокирпичные бараки, больницы, вокзалы, пустыри, сломанные деревья, дворовых собак, тюрьмы, забегаловки, натюрморты с сосисками, – и писал это каждый день, страстно. И так писал сорок лет, написал тысячу картин. Даже больше. Это называли социальной живописью, но я-то знал, что это просто чистая живопись, написанная ради чувства прекрасного. И потом случилось так, что логика всех поступков привела меня на остров в Атлантике, и я пишу океан – но все мои собаки, вокзалы и битый кафель – они все там. Это все просто уже в руке, никуда не может деться. Сегодняшний океан – не в меньшей степени социальная живопись, это тоже про жизнь. Просто сорок лет назад я бы так не смог писать – надо было много битого кафеля нарисовать. Вдруг, когда уже не просил и не ждал, стал тем художником, каким в детстве хотел стать.

Larisa Volodimerova, прозаик

по тв вот-вот евтушенко врать и выкручиваться начнет: побеждает тот, кто умирает последним, пережив свидетелей. так вот бродский его не только предателем считал, но и стихи ни во что не ставил, а “выехал” евт. на “бабьем яре”, купив своей смелостью евреев, т.е. тогдашнюю основную интеллигенцию. из поэзии – там с трудом стиха 4 найдется – “стенька разин” и еще чуть. это прекрасно понимали вознесенский и ахмадулина, я с ними общалась и знаю. в конце 70-х в питере в книжном возле никольского собора ждали самойлова, но приехал евтух и стал со сцены рассказывать, как жену пьяной вытаскивал из канав, и почти весь зал встал и ушел: тогда честь ценилась, а такое произнести, да еще потом написать книжку про всех своих дам в таком тоне мог только плохой человек! конечно, власти выгодна была официальная оппозиция, как и сейчас. и евтух ее возглавлял.

Марк Котлярский, писатель

Княжна Мири

…Во вторник и пятницу тель-авивская улица Нахалат-Биньямин превращается в пешеходную зону с многочисленными лотками и стендами, с которых торгуют всякой всячиной – незатейливыми картинками, сувенирами, поделками, бижутерией, косметикой…

Перед самым входом на этот «тель-авивский Арбат», как метко окрестил его русскоязычный веселый люд, возле старой афишной тумбы, обмотанной толстым слоем пожелтевших афиш, сидит на низком стульчике пожилая женщина (простите за последующий штамп) со следами былой молодости на увядшем, но изысканном лице; золотистые, чуть потускневшие волосы ея разбросаны по плечам; перед ней стоит небольшая стойка с микрофоном, чуть поодаль – динамик и футляр от гитары, положенный горизонтально – так, что туда помещаются диски и остается место для монет и купюр.

Эту женщину зовут Мири Алони; Израиль ее хорошо знал, но особо запомнил в тот день, когда в Тель-Авиве, в 1993 году, на площади Царей Израилевых, стоя перед многотысячной толпой, она пела печальную песню о мире – «Ширу, ширу шалом» – «Пойте миру, воспевайте мир…»

Мне, во всяком случае, эта песня почему-то кажется печальной.

Более того. Буквально через двадцать минут после окончания этой песни человек, который стоял рядом с певицей и старательно выводил, стараясь попасть в такт, слова, получит пулю в спину.

Человека этого звали Ицхак Рабин; поверьте, он был неплохой мужик, этот старый вояка, любитель крепкого виски и непарламентских выражений. Но… людей, гибнущих в террористических актах вследствие инициированного (или поддержанного – разницы нет) им переговорного процесса с палестинцами он со свойственной ему генеральской простотой называл «жертвами на алтарь мира».

Вполне возможно, что Господь Бог, известный своим остроумием, сыграл с генералом злую шутку, сделав его такой жертвой.

…Нет, я далек от мысли злословить по поводу Рабина, но мне кажется, что следующую злую шутку сыграли с ним его сторонники, превратив его в икону и заставляя чуть ли не каждого молиться светлому образу.

На мой взгляд, если эти адепты «нового мученика за веру» поставили себе целью дезавуировать личность хорошего, искреннего человека, то они того добились с подавляющим успехом.

Впрочем, я о Мири Алони.

Каждые вторник и пятницу ее можно увидеть на входе в «тель-авивский Арбат». 

Она поет, не переставая, час, два, три.

Она поет старые израильские песни сороковых, пятидесятых, шестидесятых годов, словно воссоздавая израильскую историю, запутанную и непростую.

Вокруг Мири Алони всегда собирается публика, многих она узнаёт, кого-то даже называет по имени. Какому-то старику приветливо машет рукой, подзывает к себе женщину с ребенком, обнимает ребенка, и мамаша фотографирует свое стесняющееся чадо рядом с легендарной певицей.

– Иди к маме, малыш, – улыбается Мири, слегка подталкивая его, – я для тебя спою…

Она спокойна и артистична, эта княжна израильской песни.

Она поет, и люди ее слушают.

Она поет о себе.

Она поет о времени, которое безвозвратно ушло, о мире, который уже никогда не будет прежним, об исчезнувшей любви, о тех, кто погиб, защищая страну, о том, что все призрачно и иллюзорно.

Она поет, перебирая гитарные струны, и голос ее бархатен и доверчив, и лишен старческой надтреснутости.

Я подхожу к Мири и кидаю в футляр гитары металлическую монетку.

– Ты сегодня уже второй раз за день бросаешь мне деньги, – говорит Мири Алони, шутливо погрозив мне пальцем.

«Ширу, ширу, ширу шалом» – «Пойте песню миру»… – поет она.

Публика подпевает.

Публике нравится Мири Алони, возвращающая их в прошлое.

Для кого-то это единственная реальность.

Для кого-то – уходящая натура.

Для кого-то – боль воспоминаний.

Для кого-то – встреча с реликтом.

Для меня – единственно настоящее искусство, в отличие от того, что упаковано в дорогую обертку, снабжено оглушающим пиаром и престижно, как дорогая машина или модный костюм.

…Что же касается песни о мире, то она по-настоящему лирична, как любая утопия, и, – честно говоря, – лучше ей оставаться утопией, потому что, становясь былью, утопия превращается в кошмар. И лучшее, что после него остается, – княжна Мири, мирящая прошлое и настоящее, скрепляющая их своим искусством.

Но и сама Мири, увы, – это тоже иллюзия.

Ramis Yunus, политолог

СМОТРИТЕ И СРАВНИВАЙТЕ!!

Президент Саакашвили показывает журналистам дом, куда переезжает жить вместе с семьёй после того, как он через неделю покинет пост президента Грузии, который по Конституции нельзя занимать более двух сроков. Этот человек показывает всем на постсоветском пространстве прекрасный пример того, каким должен быть руководитель страны, который за эти 10 лет так реформировал страну, избавив Грузию и грузин от многих пережитков советского мракобесия. Посмотрите эти кадры и сравните Саакашвили и его принципы жизни с тем, что проповедуют и как живут “вечные отцы народов”, такие как Алиев, Путин, Каримов, Назарбаев, Лукашенко и другие одиозные политики, погрязшие в коррупции и цепляющиеся за власть всеми способами….

https://www.youtube.com/watch?v=iFtHgDEI5f4

Denis Dragunsky, писатель

РАССКАЗ ДЕПУТАТА ПЕРВОГО СЪЕЗДА НАРДЕПОВ СССР 1989 ГОДА:

Он сидел в буфете.

К нему подсела незнакомая депутатка и сказала:

– Меня тут назначили в комиссию по изучению договора “Молотов-Риббентроп”. Молотов я знаю – это Пермь. А подскажите мне, пожалуйста… Риббентроп – это где?

Виталий Щигельский, прозаик

Некоторые мужчины для придания себе пущей мужественности обзаводятся усами и бородами. Случайно ли, закономерно ли, но растительность на лице лизоблюдов выполняет обратную функцию – функцию дамской интимной стрижки.

кедров-челищев константин, поэт

Что сказать – смерть всегда неприлична

Ну а жизни признателен лично

.
.
.