Фейс Буки (fb635)

Maxim Kantor

ХРОНИКА ОДНОГО ПРЕДАТЕЛЬСТВА

среди прочих предательств, спекуляций, махинаций, трусостей и глупостей последнего года – на одном из первых мест (ну, отдадим почетное “серебро”) стоит триумфальная сдача Бродского в арсенал российского национализма и империализма (сегодня появилось дебильное словечко “имперство”).

Иосиф Бродский был иконой, эталоном, оселком, гарантом и мерой вещей для либерального интеллигента. Его стихи и манера рифмовки, его кокетливая манера речи, его стиль поведения, его показная эрудиция, его интонация – это же вытеснило из русской словесности вообще все настоящее: и Толстого, и Маяковского, и Аверинцева, и Лосева.

Мало того что любвь и преданность к Бродскому были паролем – мало того, что круг его вялых обожателей чрезвычайно широк, и включает в себя не только дежурные журнальные междусобойчики из климактерических барышень и вялосочиняющих пожилых юношей – но и далеких от литературы технических интеллигентов; мало этого – даже прямых друзей детства, родни, друзей и знакомых Кролика – столько, что не перечесть.

Это вязкая и липкая и живучая среда.

И вот оказалось, что эта среда не способна ни к какому сопротивлению – брызни Дустом и мрут. Или прячутся.

Никто, ни единый человек не написал фундированной простой ясной статьи – да что статьи – книгу надо! – объясняющей, почему идея русской интеллигенции вообще и Бродского в частности не имеет и не может иметь ничего общего с империализмом. Эта мысль оказалось для всей этой шантрапы настолько сложна, что не сочинилось ничего – сдали кумира, не поборовшись.

А проверка была элементарной: нет, не на баррикады, нет, не на общую Болотную шубами трясти – вы своего любимого ментора защитите. Ну вот его одного – не сдайте, голуби!

Сдали, суки.

Александр Фитц

Франкфуртская книжная ярмарка. Ко мне подходит поэт Лев Котюков и говорит: «Урал – хребет России. Сергиев Посад – душа России. Москва – сердце России… Кто-нибудь знает, где у России мозги?». Я задумался. Поэт Котюков погрозил пальцем, и, нагнав на лицо строгость, сказал: «Молчи. Не отвечай».

…Ну и в продолжение темы. Как-то поэт-патриот Лев Котюков, вспоминая всякие забавные истории, рассказал, что однажды к Герою Соцтруда, Лауреату Ленинской премии, поэту Николаю Тихонову вбежала секретарша с криком “Евтушенко вскрыл вены!”. “А-а-а, – не удивился Тихонов. – А кому?”

А вот в другой раз, как утверждают эмигрировавшие в Германию литераторы-демократы, Евгений Евтушенко позвонил Юрию Андропову, являвшемуся тогда шефом всесильного КГБ: “Если вы вышлете Солженицына,– якобы сказал поэт,– я повешусь под вашим окном”.

“Приезжайте, вешайтесь,– ответил Андропов.– Мешать не будем. У нас тут липы крепкие”.

В то, что Евтушенко действительно позвонил Андропову, я верю – свидетельств, что у него был прямой номер телефона председателя Комитета, и что он действительно ему позванивал, когда оказывался в щекотливых ситуациях – предостаточно. Но вот, что он решил защитить Исаевича… Да и от кого?

Maxim Goryunov

съездил на патриотический пикник захара прилепина.

слева сидят четверо молодых людей.

– я бы выбил толоконниковой передние зубы, а потом заставил есть лимон…

– а я бы отрезал ей всё, что у ней осталось от женщины…

– два года тюрьмы – это пустяк, это смешно. таких надо ломать полностью…

за спиной молодой человек объясняет девушке

– нет-нет, евразийцы – это не евреи. там корень другой. это от евразии, от названия континента…

у куста отцветшей сирени тучный редактор православной газеты вместе со своей тучной супругой беседуют с бородатым парнем в чёрной косоворотке, подпоясанной чёрным поясом

– я перестал покупать европейские сыры. это мои личные санкции против атлантистов. зато нашёл замечательные абхазские и осетинские сыроварни. у них сулугуни хороший и ашвадза. хотите, я дам вам адрес?

– давай-давай, я тоже швейцарские не ем, а белорусские нам с алёной как-то не очень нравятся…

на сцене сергей шаргунов

– в девяностые либералы прямо на улицах избивали резиновыми дубинками стариков и женщин… либералы закрыли рот солженицыну, зиновьеву, невзорову… при гкчп в сми была полная свобода и объективность, а при ельцине царила жесточайшая цензура.

рядом с шаргуновым, на крыльце музейной избы,

прислонившись к дверном косяку, сидит писатель захар прилепин.

весь устремившись вдаль, захар слушает складную песнь шаргунова о страданиях советских патриотов и вспоминает,

как в начале девяностых, рано утром он бежал по тверской улице вниз, к манежу, а за ним,

верхом на пегих жеребцах,

мчались ортодоксальные евреи.

в меховых шапках, густые пейсы развеваются на ветру.

в руках у евреев были талмудические пики с отравленными наконечниками, они кричали свой боевой – ой-вэй! и потрясали оружием.

у гастронома елисеевский всадники почти настигли юного захара, как вдруг из козицкого переулка выскочил могучий старик проханов с берёзовым бревном наперевес.

в одно мгновенье он раскидал евреев и спас захару жизнь.

на сцену выходят два актёра, два рэпера, два гитариста.

молодые люди будут читать отрывки из свежего романа захара прилепина

вдоль задних рядов прохаживается писатель елизаров.

обнажив свой легендарный торс – мышца к мышце, сухожилие к сухожилию – писатель нависают мясной громадой над читательницами. читательницы вне себя его от торса, от его слов о презрении к смерти и тёплого июльского ветра.

на сцене вассерман

– иван грозный был гуманист, сталин был гуманист, мы, русские, сплошь гуманисты, а европейцы – сплошь насильники и содомиты.

энергичной походкой раздражённого пенсионера к микрофону спешит писатель эдуард лимонов. с ним рядом идут охранники.

– в ближайшем будущем на украину нападёт румыния и захватит северную буковину, венгрия заберёт закарпатские области, мы возьмём себе левый берег до одессы – бурные продолжительные аплодисменты.

парень девушке

– какой замечательный прогноз! скорей бы!

начинается концерт. писатель елизаров берёт гитару

– сегодня я буду петь песни без мата. их у меня совсем не много – настраивается – ну, поехали…

нет у СС ни сна-а-а, ни дня-а-а-а,

где-то евре-е-е-е-йка пла-а-а-а-чет.

ты за фашизм прости-и-и меня,

я не могу ина-а-а-че….

Lev Lenchik

Читая Мандельштама, вспомнил о своем давнем стишке, “прикуренном” от его знаменитого “Бессонница. Гомер. Тугие паруса”. Тема врагов (внутренних и внешних), на которой вырос, по существу, и расцвел, и держался сталинский террор, оказалась не чуждой и нашему нынешнему вождю. При почти полной поддержке великого народа. Не страшно ли?

И еще одна деталь. В старом варианте во 2-ой строфе, вместо слова “загон”, было – “зарок”. Однако прежде, чем сделать это изменение, я решил посмотреть возможные значения “загона” в интернете. Совершенно неожиданно поиск привел к очерку Лескова, который так и называется “Загон”. Очерк достаточно большой, но в кратком изложении его можно прочесть на сайте https://samlib.ru/b/bondarewskij_l/zagon.shtml

Почитайте, не пожалеете. Оказывается, эта больная тема – тема врагов и изоляции России от окружающего мира – едва ли не вечная…

* * *

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.

(О. Мандельштам)

Россия, – ночь, тугие стремена, –

я горечь бед твоих вкусил до сердцевины,

и нет предела им, и нет в них середины,

не время вяжет их, а времена.

Забор, загон, святые рубежи,

а в головах – заветный голос пены.

Когда бы не враги, несметны и бессменны,

что жизнь для вас, российские мужи?

И плаха, и острог – все светится любовью,

мужик прищурено на пращура глядит,

и площадь красная, витийствуя, кадит,

и свежий страх сползает к изголовью.

От редакции. Особенности орфографии, пунктуации и стилистики авторов сохранены.