Фейс Буки (fb460)

Boris Minaev

Самую короткую и ясную версию произошедшего в Париже я услышал от пенсионера на продуктовом рынке возле метро «Багратионовская». Накупив того-сего, я отправился в ларек под названием «Хлеб». Пенсионер стоял, близко придвинувшись к прилавку и что-то втолковывая продавцу, молодому парню, по виду – киргизу или узбеку.

«Я так думаю, говорил он истово и сердечно, что это сделали американцы, с какой целью – они хотят захватить Францию, а потом и всю Европу. А потом и нас! – торжествующе сказал он – но кишка у них тонка!»

Мне нужен был хлеб. Я слегка кашлянул и, сверкнув на меня глазами, пенсионер вышел вон.

Парень-узбек послушно кивал и ничего не говорил, разумеется.

Я вдруг понял, что в жизни пенсионера случилось что-то новое: в азиате он увидел не врага, а пусть временного, но союзника – а как же, нельзя оскорблять святыни! Нельзя!

Интересно, что по этому пункту мнение этого пенсионера совпадает с мнением, например, горячо любимых мной Бориса Гребенщикова и Дмитрия Быкова (если верить фейсбуку). Да и папы римского, которого я тоже уважаю.

Ну что ж… Я действительно не знаю, стоит ли в нашей стране публиковать карикатуры из Шарли Эбдо. Уж очень наше общество отличается от французского, что довольно ярко показал марш солидарности.

Но я знаю одно – в нашем обществе, в нашей стране уже довольно давно не публикуется никаких карикатур вообще. Нет у нас в стране таких изданий, которые по-прежнему смеялись бы, например, над Путиным. Или над Медведевым. Нет в нашей стране таких региональных изданий, которые публиковали бы карикатуры на губернаторов. Или других местных начальников. В 90-е годы, как вы помните, была программа «Куклы». В ней постоянным персонажем был президент Ельцин, Зюганов, Жириновский, министры, премьеры. Потом ее убрали. У Эрнста на канале выходила плохая, беззубая, малоталантливая программа (в глубоко ночное время), где был мультяшный Путин и другие начальники и как бы она была «юмористическая». Ее тоже нет. Не так давно я разговаривал с человеком, который когда-то изображал в КВНе Путина. Теперь он этого уже не делает. Вообще КВН стал совершенно другой – ведь в 90-е годы он был явлением, люди шутили остро и довольно смело. Когда появился Камеди – тоже все смотрели. Сейчас эти ребята шутят, балансируя на большом пальце левой ноги, на очень маленькой территории – грубо, тупо, несмешно, над своими согражданами, над их привычками и образом жизни. Но в этом смехе все больше любования нашим русским народом и все меньше критики. Когда-то политиков довольно смешно пародировал Максим Галкин – включая Ельцина и Путина, включая всех первых лиц государства. Причем в прайм-тайм, во всяких рейтинговых эстрадных шоу. Больше он этого не делает. Последние люди, которые по-прежнему пытаются вышучивать власть – Быков, к примеру, со своими смешными стихами, это лишь исключение, подтверждающее правило – всех их, шутников, вместе с Ефремовым, вместе с Иртеньевым и Орлушей, давно уже записали в «пятую колонну», давно бы уже растерзали, да пока начальники не разрешают. Наш отечественный юмор, это типа если Дм. Киселев обзовет Иртеньева Рабиновичем, а какой- нибудь «колумнист газеты «Комсомольская правда» – покойную Новодворскую нарисует жабой или лягушкой и будет весь светиться от счастья. Вот это наш нынешний уровень, а не вовсе не Быков.

Знаете, я ведь жил при советской власти довольно долго. Каждая газета за честь почитала иметь страницу сатиры и юмора. Концерты Жванецкого (вы про него давно что-нибудь слышали, я имею в виду что-то настоящее и острое?) – переписывали на бобины и кассеты. Анекдоты не переводились. Да, это был разрешенный, осторожный юмор. Но даже в этих намеках была отчаянная смелость людей, которые пытались шутить надо всем.

НАДО ВСЕМ.

Как только вы перекрываете одну зону и объявляете ее святыней, тут же появляется вторая и третья.

Звериная серьезность – это самый страшный диагноз стране, который только может быть. Потому что мозги людей зарастают плесенью и мхом.

Да сегодня мы и не сможем шутить. У образованной части общества украли общий взгляд на вещи. То, что кажется смешным и отвратительным одним – для других излучает сияние. И наоборот.

Шарли Эбдо не был журналом, который специально смеялся над мусульманским пророком. Он смеялся и над папой римским, и над правоверными католиками, и над всеми президентами Франции: Шираком, Саркози, Олландом, он смеялся над Путиным и Депардье, он смеялся над Обамой, он смеялся над своими и чужими политиками и поп-звездами. Эти 80-летние мальчишки, которые там погибли – они точно знали, что смех – это здоровье, а не болезнь.

Илья Абель

Деталь

В недавних трагических событиях в Париже нельзя было не обратить внимание на поразительное совпадение:

один мусульманин-террорист убил полицейского,

другой мусульманин-полицейский погиб от террориста-единоверца;

один мусульманин из Мали убивал евреев,

другой мусульманин из  Мали спасал евреев.

И те, и другие – французские граждане.  Значит, место проживания тоже не имеет значения,  как и религия.

Значит,  дело только в том, как толковать вероисповедальные догматы, что принимать за зло,  а что за добро.

И ничего больше, кроме интерпретации и уверенности в собственной правоте, в том, что личное понимание веры единственно возможное.

Или в результате выяснилось, что общечеловеческое выше религиозного? Или все  же не выше, в зависимости от отношения к тому и к другому.

Получается, что конфликт на самом деле не столько религиозный, сколько богословский и гуманитарный.

Все бы хорошо, если бы не было жертв, боли и ощущения опасности. Для отдельного человека, города, страны и цивилизации. Конфликта, который проявился жестко, отчаянно и страшно.

Для всех, вне зависимости от вероисповедания и принадлежности к тому или иному течению той или иной религии.

Igor Klymakin

О НЕПРИМИРИМОСТИ НЕПРИМИРИМОГО

Какой-то тупой безысходностью веет от этого донбасского конфликта. Из беспрецедентной нелегальной войны и выход, очевидно, не может не быть беспрецедентным. А изобрести его не получается. Потому что интересы сторон непримиримы.

Попробовали было искусственно примирить их в минском протоколе, но ничего путного из этого не получилось. Одна сторона, киевская, не могла согласиться на признание ДНР и ЛНР и их упоминания в протоколе не допустила. Другая сторона, московская, не могла отречься от ДНР и ЛНР, ибо то равносильно было бы краху всей ее политики на украинском направлении, но их неупоминание в протоколе допустила. С тем, чтобы через несколько дней допустить объявление Донецком и Луганском выборов парламентов и глав республик этих самых ДНР и ЛНР, а после их проведения 2 ноября выразить “уважение к волеизъявлению населения”. И, тем самым, попрать букву и дух минского протокола, одновременно заявив, что проведенные выборы этим букве и духу строжайшим образом соответствуют, и требуя возобновления переговоров с учетом их результатов.

Против переговоров никто, разумеется, не возражал. Все были “за” – и Киев, и Париж, и Берлин, и Вашингтон, и Донецк с Луганском. И с тем, чтобы в рамках исходного протокола все было, тоже никто не спорил. Да только понимали его по-разному. Непримиримо по-разному. Поэтому весь декабрь во всех заинтересованных столицах говорили о том, что в Минске надо встретиться. Лидеры государств говорили друг другу по телефону, что надо встретиться. Неоднократно назначались даты этих встреч, но потом отменялись. А когда в конце года переговорщики все же в Минске собрались, быстро выяснилось, что предмет переговоров так и не появился. Выход из беспрецедентности нелегальной войны требовал беспрецедентного примирения непримиримых интересов. Вот и пробовали это делать целый месяц, но каждый раз упирались в невозможность договориться о том, о чем именно предстоит переговариваться.

Начало нового года ознаменовалось заявкой на примирение непримиримого повышением статуса переговорного формата с минского до нормандского. Повысить не удалось – готовности изобретать беспрецедентное не обнаружили ни Меркель, ни Олланд, ни Путин, ни Порошенко. Ну а как называется состояние конфликта, в котором интересы сторон непримиримы? Оно называется состоянием войны. И если нет возможности выбраться из него в состояние мира или хотя бы устойчивого перемирия на взаимоприемлемых условиях, то одна из сторон, переговорные позиции которой самые слабые (а самые слабые они у нарушителей прежних договоренностей, т.е. у Москвы и Донецка с Луганском), неизбежно попытается усилить их активизацией военных действий. Это мы в последние дни и наблюдаем.

Да только не сулит ведь активизация нелегальной войны выхода из созданной ей беспрецедентной ситуации. И сколько все это может в таком случае продолжаться?

Alex Grigoryev

“Левиафан” я не смотрел, в силу равнодушия к кино. Но вот мои две копейки. Популярна теория, что современное общество культурно сегментировано. Если еще в 1960-70-е годы все смотрели одни и те же фильмы, слушали одни и те же песни, читали одни и те же книги и смотрели одни и те же передачи, то потом процесс пошел вразнос – причем не только по линии “отцы-дети”. Интеллектуально-культурного выбора стало намного больше и невообразимо выросли возможности доступа к нему. То есть, люди одного возраста и образования в этой плоскости пересекаются нечасто. Так вот, “Левиафан” стал фильмом-объединителем: его смотрят, о нем спорят, он нравится и не нравится – это совершенно нормальная и здоровая реакция на произведение искусства. Которая, кстати, доказывает высокое качество фильма и его адекватность.

Denis Dragunsky

ЗАМЕТКИ ПО ЛОГИКЕ.

Если оппозиция так жалка, так единична, так разобщена, если у нее нет никакой программы, организации, популярности даже в узких массах, лидера нет, доверия к ней, ничего нет – чего ни хватишься в отношении оппозиции, ничего нет! –

А власть наоборот, сильна, сплочена, рейтинги зашкаливают, доверие как никогда раньше несмотря на все кризисы –

Тогда зачем столько госпропагандистских сил уходит на дальнейшее клеймление и стирание в порошок этой несчастной, слаб…

От редакции. Особенности орфографии, пунктуации и стилистики авторов сохранены.