Фейс Буки (fb114)

Игорь Фунт

Новый лидер России в изгнании

Картина маслом

По Первому каналу, во время трансляции конференции с Ходорковским, шёл «положняковый» стасомихайловский концерт, приуроченный ко дню чекиста. Ну да Бог с ними, феода… федералами. Они ведь показывают обязаловку. Значит, народ обязан был в том момент лицезреть силиконовое потешное представление вместо происходящих в стране и мире трагических перипетий.

О внезапном освобождении – и горячей, с пылу-жару, пресс-конференции МБХ будут написаны десятки журналистских листов. Я о другом.

«Борьба за власть – это не моё, но дело Юкоса не закончено», – аккуратно произнёс Михаил Борисович, тем самым подписав себе роль национального лидера в изгнании. То есть – пока посмотрю, мстить не буду, но, при определённых обстоятельствах, займусь кое-какими общественными вопросами. …А там как карта ляжет.

Второй раз ошибку молодости он не повторит.

«К одиннадцати туз» приходит зарвавшимся юнцам-недотёпам, в корне недооценивающим противника. Записные каталы джокер держат в рукаве до конца, не вскрываясь до победного. Высший же игровский ранжир – не выказывать спрятанный козырь вообще. Втайне зная – триумф у тебя в кармане будет при любом раскладе. У врага шансов не было, нет, и не будет. Только он этого не понимает. И чтобы обнаружить заведомый подлог, подставу, иногда приходится жертвовать многим. Даже жизнью. Получается, десять лет на шконке – не самый худший игровский расклад.

Кущёвка, например, покрылась пурпуровым смрадом за чрезвычайно меньшие деньги и амбиции.

Таким образом, предостережём мы будущих претендентов на трон, имейте в виду – царские амбиции оборачиваются иногда не просто лично вашей смертью, – что было бы полбеды, – а исчезновением вас и вашего генетического кода как данности. Вплоть до изменения под это дело политического устройства и конституционных основ государства. И слово «демократия» к данным преобразованиям не имеет никакого отношения. Мы ведь в России, а не в США. Хотя Америка сама почиет на кровавых костях. Но то – в 200-летнем прошлом. Мы же – в начале капиталистического пути. Осталось только легализовать стволы.

…Такого внимания не удостаивался в последнее время никто. За исключением одного лишь персонажа, придумавшего и устроившего разворачивающееся на наших глазах предновогоднее шоу. Продумавшего его до невероятных нюансов, – скандально разведчиских, сериально-слёзных, под стать фсб-шному празднику, – учитывая надвигающееся католическое Рождество, Новый год и затухающий боксёрский Майдан.

Подглядывая в щёлку видоискателя за каждым шагом новоиспечённого политбеженца, потребно помнить, что перед нами – не совсем уже лидер крупнейшей российской корпорации 90-х. Точнее, совсем уже не бизнес-лидер. А прожжённый матёрый зэк, впитавший гулаговские повадки по полной, по венчик, как говорится. Достаточно ещё молодой (всего 50!), осторожный, умный. Крайне мотивированный на рациональные действия. Действия! – но никак не на отдых под финикийским небом.

МБХ абсолютно верно ответил на вопрос корреспондентов о тюремном бытии. Что, мол, через 5 лет жизнь в лагере налаживается, становится привычной. «Пять лет не срок», – поётся в блатной припевке. И, поставив себя на должном уровне уважения и самоощущения, обретя надёжных «семейников», чётко утвердившись в определённой ипостаси, роли, ты уже плывёшь по гулаговскому течению, в принципе, не отказывая себе даже и в приятных людских вещах – долгожданном общении с родными; переписке с друзьями, коллегами; нехитрых зоновских развлекухах: спорт, чтение, размышление, творчество.

Опытный сиделец никогда не распахнётся, не поделится сокровенным, не капнет на стол горючей слезой. Каким бы проворным и ушлым не оказался хитрый папарацци, примчавший след в след за освобождённым день назад зэка ради шумного пиара. Обаче ясно: ничего сенсационного человек, пропахший зоной насквозь, до краёв пропитанный атмосферой неимоверного каторжного уничижения, – облаянный контролёрами, как собаками, и наоборот, – сказать не сможет.

На лице уставшей, но довольной успешным первостатейным интервью журналистки написана конкурентная победа. В зрачках каторжанина – неувядающая боль потерянных лет. В его движениях – неверие в происходящее, боязнь спугнуть обретённое счастье воли.

Отдадим должное такту и выдержке Михаила Борисовича. Другой бы на его месте растворился, пропал с глаз фотокамер на долгие недели реабилитации в астрале западной Свободы. Окажем заслуженное почтение мужчине, сохранившему ясный взгляд, умение нормально разговаривать, внятно мыслить, строить разумные планы.

Правда, не надо забывать и того, что ни одна зона ни одного человека до сих пор не исправила.

https://svpressa.ru/blogs/article/79601/

Maxim Kantor

СИМВОЛИЧЕСКИЙ ОБМЕН

Интерес к узнику, обретшему свободу, объясняется просто: когда утрачена вера в символический обмен – повышается спрос на реальное; а тут – реальная биография.

Вокруг финансовый капитализм и воображаемые нули с условными процентами – ничего этого в природе нет, включая экономику, образование и общество как таковое; все исключительно на бумаге – а потрогать ничего нельзя. Культура, поэзия, пресловутый “совриск” – и все лишь на словах.

Чтобы показать, что перед вами искусство, надо сослаться на имя куратора из Оклахомы, а чтобы удостоверить, что мнение этого куратора чего-то стоит, надо сказать, что он собирает коллекцию для магната, а чтобы проверить состоятельность магната, надо показать его состояние – но состояние все на бумаге. А в реальности – магнат банкрот, куратор-прохвост, а инсталляция – набор предметов. Мы живем в пирамиде мнимостей, а тщимся увидеть пирамиду Хеопсову. Говорим про тиранию, воображаем Сарданапала, а тирания держит награбленное в виртуальных бумагах державы-соперника. Вы такую тиранию где видали? Ничего нет вообще, даже соперники – и те выдуманы. Оппозиции власти нет не потому, что оппозиция фальшивая – а потому, что реальной власти тоже нет – нечему оппонировать. Банкротство финансового капитализма – самое неудобное из банкротств – такой капитализм даже умереть толком не может, потому что не жил полноценно никогда. Как можно отменить воображаемую цифру? перестать о ней думать? Как может умереть перформанс, если он почил в момент возникновения? Как может умереть проект всемирной демократии – если такового и не было? Конец эпохи пост-модерна, со всеми ее приоритетами – абстрактной свободой, договорным искусством, бумажными правами, воображаемой демократией – это как финал пьесы абсурда: персонажи кричат, а смысла нет.

Вся эта белиберда присовокуплялось к реальности, внедрялась в сознание, и требовалось специально ослепнуть, чтобы видеть в инсталляциях – искусство, а в МММ – бизнес. Но верили.

А когда реальность напомнила о себе, когда вокруг обнаружили пустыню, – то ужаснулись: а где же демиурги-творцы, почему не советуют нам? где же экономисты чикагской школы? где политики-демократы? Неужели они все были надувные?

Оказалось, все – надувные.

И вдруг реальная биография, твердое лицо, настоящие поступки. Причем, безразлично – почему именно настоящие: хорошие поступки или нет. И не важно, хороша биография или дурна – если разбирать, симпатичного мало – но она не водевильная. Хотел богатства и власти, шел на риск, проиграл, выдержал, встал. Абсолютно все равно, каков этот человек – от него исходит обаяние реально прожитых дней – то, чего не хватает в мире фантомов. И потянулась интеллигенция – так робкие маменькины сынки хотят постоять возле хулигана, покурить со шпаной. Так же точно тянулись к Лебедю, а до него – к Басаеву – неважно, что солдафон или бандит, но ведь зато мужчина, от него табаком и потом пахнет.

Впрочем, восхищение мужчиной остается у интеллигенции на привычном (то есть, на символическом) уровне; любить умеем только так, как предписывает пост-модерн – то есть, любим условно, символически. Никто из симпатизантов Басаева не смог бы взять заложников, и даже такой пустяк как щит из беременных женщин был бы не под силу большинству сочувствующих. И создать банк, разорить вкладчиков, выстроить нефтяную империю, подкупить парламент, устранить конкурентов – эти скучные подробности никому не нужны: наши симпатии к Монте-Кристо в реальные события воплощаться не желают. Мы узника любим за то, что он из реального мира, мы не собираемся с ним вместе на разбой; а постоять во дворе и вместе посмолить беломорину – почетно.

Denis Dragunsky

Dan Bialik ПИШЕТ: КАК-ТО В ПАРИЖЕ БЫЛ СВИДЕТЕЛЕМ ПРЕЛЕСТНОЙ СЦЕНКИ:

Пожилая сухая француженка в буклях весь вечер задрачивала (пардон май френч) молодого официанта: гоняла его на кухню за другими приборами, допытывалась где, кем и при каких обстоятельствах был выловлен “ce poisson” и вообще всячески его кошмарила.

И вот наконец дело подошло к десерту. “Еt vos fraises fraîches?” – поинтересовалась въедливая старушка. В смысле, а свежа ли ваша клубника? Ответ был безупречно вежливым и в то же время безупречно хамским: “Сomme vous, madame!”

…

А вот московский вариант. Покупательница: “Свекла-то больно страшная!” Продавщица: “Да не страшней тебя!”

Yurii Nechiporenko

Дорогие друзья! Хочу повиниться перед Новым годом, может удастся как-то очиститься, вы поможете.. Грешен, как назвать грех – не знаю? Может, невнимание, может, обман? Встречаюсь с людьми, знакомлюсь, подпадаю под обаяние, клянусь в любви и дружбе, беру визитку с обещанием написать мэйл – а потом молчок. Сам так не люблю, когда другие обещают и не выполняют. И вот набирается за год до сотни визиток. И что дальше, выбрасывать? Поздравлять с Новым годом? Не знаю… Хочется написать такое им письмо: “Не помню, как Вы выглядите, с трудом вспоминаю, где познакомились, совсем не могу понять, зачем мы нужны друг другу, но верный своему слову, пишу Вам бескорыстное письмо, и если Вы меня еще помните, напишите мне ответное письмо, а если нет – выбросите из сердца до следующей встречи!

Алексей Осин

Только что обнаружил… что мелодия американского гимна прекрасно ложиться на нетленный хит алкоголических застолий – “Хасбулат удалой”)) И все благодаря одному чтецу аудиокниги Шукшина. Он то и дело сбивался с мелодии и соскакивал на что то знакомое… после пары куплетов я понял, что знакомое это и есть ОНО!!!))) Попробуйте напеть… Это откровение от Осина!))))

Марк Котлярский

Я думал, что лучший поэт ФБ – это Саша Елин.

Но…

У него появился конкурент.

Николай Трубач.

Я читал и слеза катилась по щеке.

Саня, прости!

Вот образчики песенной поэзии.

Еще раз прости, Саня!

Женская любовь, нет тебя короче,

Сердце ты моё разрываешь в клочья.

Женская любовь, не хватает ночи,

Чтобы всё понять то, что днём не хочешь…

Мы рисуем все свои мечты белым

Мы рисуем черные цветы белым

Мы рисуем наш чудесный дом белым

Обними меня своим крылом белым

Я тогда счастливым был и ростом невелик,

Там живёт товарищ мой, почти уже старик.

На плечах, как колокол седая голова,

Забивал он в душу мне не гвозди, а слова.

Denis Dragunsky

ГОВОРИМ ПО-РУССКИ (ИЗ СТАРЫХ ЗАМЕТОК)

1963-й год, наверное. Калужское шоссе еще совсем узкое. Если встречаются две машины, то каждая берёт немножко вправо, чтобы разъехаться. Правда, машин тогда было совсем чуть-чуть, так что ничего, нормально.

Едем однажды с папой в Москву с дачи. И вдруг – пробка. Ну, не как теперь, а машин шесть или восемь. В основном грузовые. Подъезжаем ближе: батюшки! Грузовик врезался в другой грузовик. Один развернут поперек, радиатор дымится, второй лежит на боку. Один водитель вроде ничего, хотя очень бледный. Наверное, головой стукнулся. У другого сломана рука. Оперся спиной о березу, стонет. Кто-то лезет к нему с дощечками и ремнем, шину наложить. Кто-то этого айболита оттаскивает, говорит, что уже «скорая» выехала, из деревни позвонили. Народ одни мужики.

Вдруг со стороны Москвы раздается настойчивое бибиканье.

Вижу – серая «Волга» пытается протыриться. А как проедешь? Во-первых, машин с той, московской стороны, уже штук десять скопилось. А главное, разбитые грузовики совсем дорогу перегородили.

Из «Волги» вылезает тетенька. Даже скорее девушка. Совсем молодая. В форме лейтенанта. Юбка цвета хаки. Пиджачок. Беретик с кокардой. В руке портфель.

Она строго говорит:

– Дайте проехать! Я фельдъегерь!

Дело в том, что на Калужском шоссе есть правительственные дачи. Наверное, эта девушка везет туда в своем портфельчике какие-то бумаги.

– Дайте проехать фельдъегерю! – требует она.

Мужики возмущенно орут:

– Иди на х*й! Авария, в п***у! Не видишь, б***ь, х*егерь фельдъё**ный?!

Девушка сухо парирует:

– Товарищи, я всё вижу. Но зачем же сразу колкости?

Alexey Lebedinsky

Самое страшное в России – не папа всех госграбителей Путин, а те десятки тысяч, что сейчас лижут ему задницу и поют в унисон с воровским беззаконным режимом и присягают едру, а после тихого ухода или побега вождя, который уж близок, быстро поменяют свои вонючие склизкие маски на другие, опять изо всех сил пытаясь быть “как все пидоры”, чтобы сохранить и приумножить свои преступные накопления. Гниль вонючая, суки, подонки… Плюю вам в морду.

От редакции. Особенности орфографии, пунктуации и стилистики авторов сохранены.

.
.
.