Фантом «Парижской выгоды»Путинa

Любая конкурирующая сторона всегда пытается обернуть неудачи оппонента себе на пользу. Российская пропагандистская машина уже настойчиво пытается сделать политический капитал на трагедии в Париже. Эти попытки иллюстрируются, например, ультимативной тирадой Сергея Лаврова, прозвучавшей в Вене сразу после терактов: «У меня складывается ощущение, что все больше и больше укрепляется осознание необходимости создания той самой эффективной, всеобъемлющей международной коалиции в борьбе с «Исламским государством» и прочими террористами, о которой говорил президент … Путин. В этой связи никакие предварительные условия, по-моему, уже абсолютно неуместны». Любопытно, что в конце этой тирады Лавров уже звучит, как Киса Воробьянинов с его бессмертной репликой: «Я думаю торг тут неуместен».

Многие политические обозреватели и журналисты утверждают, что при всей своей кошмарности теракты в Париже весьма эффективно работают на Путина и что благодаря им Путин уже нанес поражение Западу в пропагандистской войне. Муссируется мысль, что ужас, нагнанный на Запад, наконец-то позволит Путину сколотить анти-ИГИЛовскую коалицию, добиться принятия своего плана по Сирии, заставив при этом Запад отвернуться от Украины. Таким образом, если в начале нулевых мы видели Coalition of the Willing под знаменами Белого дома, воевавшую против Саддама Хусейна, талибов, и «Аль-Каиды», то в этом году должны увидеть появление коалиции под знаменами Кремля, которая наведет порядок в Сирии и даже, возможно, решит курдский вопрос. В этом отношении показательно высказывание профессора Григория Голосова: «Запад, потрясенный серией терактов в Париже, наконец-то осознал неизбежность участия России в антитеррористической коалиции». В пылу этих рассуждений о «парижской выгоде» Путина некоторые даже приходят к конспирологическим выводам, что к парижским терактам (как, возможно, и уничтожению Аэробуса А321) были причастны российскиe спецслужбы. Некоторые авторитетнейшие аналитики уверены, что, вдохновенный “парижской выгодой” и “триумфом” на саммите G-20 в Анталии, Путин нанесет теперь военные удары по Саудовской Аравии и Катару.

Венский мираж

Комментаторы трактуют итоги венских переговоров по Сирии, закончившихся уже после терактов в Париже, как успех российской стороны. В действительности эти переговоры не привели к новым существенным соглашениям. Идеи о необходимости прекратить кровопролитие, создать коалиционное временное правительство, взять курс на проведение всеобщих выборов, и прочая, прочая — все это увлеченно толчется в дипломатической ступе уже несколько месяцев, но остается непродуктивным по двум причинам. Первое, участники дискуссий решают, каким быть будущему Сирии, не спрашивая, что думают об этом лидеры некоторых группировок умеренной сирийской оппозиции, — Сирийской Свободной Армии, например (позиция ИГИЛа и других радикальных группировок в расчет не берется по определению). Второе, и самое главное, ни Запад, ни ближневосточные соседи Сирии, ни участники сирийской гражданской войны не достигли консенсуса по поводу судьбы Асада. Сирийский диктатор хочет остаться. Россия и Иран тоже этого хотят, но все остальные категорически против. Однако весь смысл четырехлетней войны, унесшей 250 000 жизней и сделавшей беженцами 4 миллиона человек, состоит именно в том, чтобы определиться: изгнать или оставить у власти клан Асада. Поэтому, когда политики, раздувая щеки, сообщают, что в Вене достигнуты договоренности по целому ряду принципиальных вопросов кроме одного (что делать с Асадом), они уподобляются двум персонажам из анекдота: один согласился продать дом, другой — купить, договорились и о дате сделки, и о месте ее проведения, и о том, какими купюрами будет произведена оплата, и какие напитки будут подавать на закрытии сделки, и даже о том, как все должны быть одеты во время этого закрытия, — обо всем кроме одного, цены.

Таким образом, успех, приписываемый Кремлю по результатам переговоров в Вене — не более чем мираж, и никакой значительной выгоды из этих результатов Путин для себя не извлек.

Мезальянс и мезкоалиция

Полагая, что после терактов «униженный» и «перепуганный» западный мир бросится к Путину просить о заступничестве перед ИГИЛом, критики уподобляют Запад одному из персонажей «Крестного отца», явившемуся к дону Корлеоне молить о помощи и прощении за прошлое высокомерие. Но дон Корлеоне умел решать самые неразрешимые проблемы и знал, как делать предложения, от которых нельзя было отказаться. Он мог предложить «протекшн», т.е., крышу, кому угодно, и мог кого-угодно наказать за нежелание принять его протекшн. Путин же крышует только в пределах России и нескольких стран СНГ. Ему нечего дать Западу для эффективной борьбы с исламизмом и терактами. Любой альянс с Кремлем был бы мезальянсом для Запада. Конечно, Путину жизненно необходим союз с Западом, но для Запада союз с Путиным носит маргинальное значение. Приведу несколько соображений в поддержку этого вывода.

Неэффективность российской операции в Сирии. Военная операция РФ в Сирии идет уже 50 дней. С самого начала было ясно, что в нынешнем формате российская интервенция не предполагает решения фундаментальных военных задач. Четыре тысячи российских солдат (в начале операции — более чем в два раза меньше) и 50 бомбардировщиков не могут существенно изменить соотношение сил с анти-асадовскими группировками, общая численность которых — включая умеренную оппозицию и исламистов — по некоторым экспертным оценкам составляет 200 000 — 300 000 бойцов. Российские авиаудары носят локальный характер и не в состоянии принципиально укрепить позиции армии Асада.Для скорейшего уничтожения исламистских группировок необходимо участие наземных сил, но Кремль неоднократно подчеркивал, что эти силы привлечены не будут. И если это так, то Путин не может помочь Западу в уничтожении ИГИЛа.

Российские военные источники бравадно рапортуют о колоссальных боевых успехов, достигнутых в Сирии. Только за первый месяц операции уничтожено более 1 600 «объектов инфраструктуры террористов» (кто именно подразумевается под «террористами», не уточняется): 249 различных пунктов управления и узлов связи, 51 лагерь для подготовки террористов, 35 заводов и мастерских, 131 склад боеприпасов и топлива, 786 полевых лагерей и различных баз. По Первому каналу сообщается о тысячах боевиках, удирающих из ИГИЛа, спасаясь от карающего воздушного меча России. Казалось бы, при таком масштабном успехе, ИГИЛ уже должен был прекратить существование. Но вместо этого, после начала российской интервенции исламисты значительно усилили свои позиции, и их войска продвинулись в направлении Алеппо, второго крупнейшего города Сирии.

Двойственность позиции Путина в отношении ИГИЛа. Чтобы Путин ни декларировал на предмет борьбы с исламизмом, существование ИГИЛа ему выгодно, так как тот служит региональным противовесом позициям НАТО, предоставляет повод обеспечить российское военное присутствие в Средиземном море, и обеспечивает отток радикальных исламистских сил с Кавказа в ИГИЛ (сейчас под знаменами ИГИЛа сражается приблизительно 5 000 граждан РФ). Именно по этой причине российский военный контингент и не воюет с исламистами, а, по сути, бережет их. 90% российской ударной мощности направлена не против ИГИЛа, а против Сирийской Свободной Армии и других представителей умеренной оппозиции, которые, судя по всему, и являются «террористами» согласно боевым отчетам российского командования и чьи 1600 «объектов инфраструктуры» были уничтожены российскими бомбами. Вывод: раз сам Кремль с исламистами не воюет, то зачем западным странам записываться в его коалицию или брать его в свою?

Второстепенность роли России. Как уже говорилось, для Кремля альянс с Западом гораздо важнее, чем для Запада альянс с Россией. Предполагаемое партнерство обречено быть неравноценным, так как Путин рассчитывает вложить в него гораздо меньше, чем вложит Запад, но получить при этом гораздо больше, чем его возможные партнеры. Впрочем, если бы Кремль начал реальные боевые действия против ИГИЛа и передислоцировал в Сирию десятки тысяч российских солдат для осуществления наземной операции, окунувшись в кровавую ванну страшнее Афганистана, то у Запада была бы мотивация вступать в коалицию с Кремлем. Парижские теракты не сподвигнут ни одну из западных стран на то, чтобы отправлять наземные войска в Сирию. Но Запад был бы непрочь ликвидировать ИГИЛ ценой массовых потерь в живой силе с российской стороны. Путин, однако, на такие пока жертвы не готов (хотя, может, скоро и подготовится), да и экономическая ситуация в России полномасштабной войне не благоприятствует.

В плане технической оснащенности российская армия и авиация уступают американским и британским. В плане использования информационных технологий этот разрыв еще более ощутим. Неслучайно спикер МИДа Мария Захарова недавно жаловалась, что британцы не делятся с Москвой разведданными по крушению Аэробуса А321. Неслучайно Путин запретил полеты в Египет только после телефонного разговора с Дэвидом Кэмероном. У России не было разведданных касательно гибели своего собственного самолета, они оказались только у западной стороны. Так что, если коалиция и состоялась бы, то Россия там потянула бы только на роль второго плана, если не третьего.

Недостаточная эффективность антитеррористической деятельности Кремля. Россия не есть антитеррористический гуру или эксперт в области разведывательных технологий. Поэтому российские власти не только не смогли предотвратить уничтожение А321, но и не владели достаточной информацией для определения подлинных причин его гибели. С 2000 г. на территории РФ произошло около 120 терактов. Всего за годы правления Путина жертвой терроризма стало более 1800 россиян (с учетом крушения А321). Безусловно, немало терактов службам безопасности удалось предотвратить, но делалось это в основном с использованием традиционных методов слежки и внедрения. Хотя за последние годы количество терактов резко сократилось, произошло это, как уже говорилось, за счет массового оттока российских исламистов в ИГИЛ. В целом, Россия не располагает необходимой квалификацией, чтобы оказывать Западу эффективную помощь в борьбе против терроризма.

Отсутствие весомой невоенной мотивации для Запада. При нынешней степени и характере вовлеченности России в сирийскую войну, Россия как военный партнер большого интереса для Запада не представляет, хотя лично у Олланда может иметься другой взгляд на это партнерство. Тем не менее, у Запада могли бы быть невоенные причины для формирования партнерства с РФ — например, массовость коалиции и создание психологического эффекта давления на ИГИЛ. Но и это соображение не сработает, ибо в результате двуличных заявлений Путина о необходимости войны против ИГИЛа (не отражающих, как я пояснил выше, подлинных намерений), Исламское Государство и так уже считает, что Россия воюет против него, и ответило на эту войну убийством больше чем двухсот россиян. Более того, с точки зрения исламистов, коалиция, к которой призывает Путин, уже существует (причем даже в более расширенном варианте по сравнению с путинским) и включает не только США, Британию, Францию, и Россию, но и Израиль и ряд других стран.

В результате РФ не представляет для Запада принципиального интереса как партнер по анти-ИГИЛовской коалиции. Не существует военных, невоенных, тактических, или стратегических задач, которые Запад не мог бы решить без участия Кремля. Да, несмотря на многочисленные авиаудары, Запад пока не нанес ИГИЛу существенного ущерба, но ведь и Россия тоже видимых успехов в Сирии не добилась. Стремление Путина попасть в большую коалицию под видом ВИПа вполне понятно, но пока он не в состоянии внести адекватный капитал в предполагаемое партнерство, а лозунги и видеосюжеты, показывающие, как красиво, хотя и непонятно где, рвутся бомбы, способны впечатлить только фанатов российского телевидения.

Поэтому разговоры о неизбежности коалиции и, тем более, о лидирующей роли Путина в ней, — по большей части, безосновательны. Кроме того, поскольку после терактов Франция интенсифицировала бомбардировки позиций ИГИЛа,
который российские войска до сих берегли, то можно сказать, что в результате парижских событий Путин даже в чем-то проиграл.

На данном этапе партнерство с Путиным является для Запада мезальянсом, а коалиция — мезкоалицией. Плюсы от этого партнерства будут незначительны, а минусы — ненадежность, нахрапистость, чрезмерная лживость, и любовь к шантажу — их основательно перевесят. Минимальные преимущества такого союза никак не заставят Запад оставить Асада у власти, дать Кремлю зеленый свет на освоение Донбасса, признать аннексию Крыма, или снять санкции против РФ. Более того, есть все основания считать, что к концу этого года санкции будут продлены. В результате «парижская выгода» Путина, которую ему настойчиво приписывают, реально сокращается до морального удовлетворения от прекращения околобойкотного режима, и некоторой доле позитива в прессе. С Путиным теперь будут более охотно разговаривать, но этого для формирования коалиции будет недостаточно.

Выгода ИГИЛа

Военно-политический курс исламистов в совокупности с фактическими деталями терактов указывают на то, что ИГИЛ и является виновником терактов. В течение нескольких месяцев французская авиация бомбила позиции исламистов в Ираке, но в конце сентября начала массированные атаки и в Сирии. Лидеры ИГИЛа уже давно грозили отомстить Франции за «смерть своих братьев», и бомбардировки Сирии сподвигли их выполнить угрозу. По такому же сценарию развивалась и история гибели А321: Россия вторглась в Сирию, ИГИЛ объявил России войну, боевики его Синайского филиала взорвали российский самолет.

Нагнав ужас на всю Францию и заставив правительство ввести чрезвычайное положение, террористы победили. Победа — адекватная награда для тех, кто сделал войну целью своей жизни. В мире исламизма парижские теракты, особенно на фоне предшествующего уничтожения А321, укрепили репутацию ИГИЛа как джихадистского авангарда и увеличили его политический и идеологический капитал.

Выгодополучатель — не всегда виновник

Забудем ненадолго предшествующие доводы и допустим (исключительно теоретически), что ИГИЛ никакой существенной выгоды из терактов не извлек, но Путин все же добьется того, что Асад останется у власти, а на Украину и санкции Запад махнет рукой. Однако даже такое развитие событий не будет означать, что российские спецслужбы организовали или принимали участие в терактах. Парадокс ситуации состоит в том, что отсутствие мотива для совершения теракта однозначно указывает на отсутствие вины подозреваемого в терроризме. Но наличие мотива — далеко не достаточный, хотя и весомый, фактор в установлении личности террориста.

Далее, исходя из стратегической логики, теракты в Париже могут оказаться выгодны Ирану не меньше чем России. Главное шиитское государство мира уже давно изо всех сил поддерживает режим Асада, с трудом держащийся на ногах, так что создание мощной коалиции и уничтожение ИГИЛа помогло бы Ирану достичь своей цели. Более того, Тегеран тоже стремится к тому, чтобы экономические санкции против него были окончательно сняты как можно скорей, а президент Хасан Рухани, как и Путин, тоже хотел бы, чтобы с ним все дружили и присаживались к нему за столик. Но, тем не менее, никто не обвиняет ВИВАК (иранскую спецслужбу), в организации терактов, и не узревают «руку Рухани» в произошедшем.

Кроме того, более очевидными, чем Тегеран и Кремль выгодополучателями от терактов уже, а не в перспективе стали правые националистические партии Запада и в первую очередь «Национальный фронт», возглавляемый Марин Ле Пен. Именно для них исламисты, с криком «Аллаху акбар» заливающие кровью французов улицы и театры Парижа, — манна небесная, ибо фундаментально укрепляют их политическую позицию, причем в гораздо большей степени, чем позицию Путина. Не сомневаюсь, что парижская трагедия заставит десятки тысячи граждан Франции поддержать антимиграционный, авторитарный курс «Национального Фронта», принесет ему немало голосов на следующих парламентских выборах, а также сделает заявку Ле Пен на президентство в 2017 г. весомой, как никогда. И, тем не менее, этот внезапно полученный колоссальный политический капитал не делает ни Ле Пен, ни ее партию подозреваемыми в организации терактов.

Выжимка политических дивидендов

Я допускаю, что под давлением левацких комплексов, некоторые западные правительства могут и клюнуть на кремлевский крючок, и это будет довольно печально. Например, Олланд — большой специалист по созданию видимости деятельности. В январе, после расстрела сотрудниковCharlie Hebdo, он рвал на себе рубаху, грозясь положить терроризму конец, но так ничего и не сделал, чтобы хоть как-то ослабить исламистскую Пятую колонну во Франции. Не исключено, что, дабы успокоить свой перепуганный электорат, на этот раз он заключит какой-нибудь протокол о намерениях или даже договор о сотрудничестве с Путиным, посулив добиться снятия санкций против России. Но сотрудничество это будет малоэффективным, а что касается санкций, то Олланд призывает к их отмене уже почти год, но пока совершенно безрезультатно, из чего следует, что у Евросоюза иное мнение по этому вопросу. И уж на санкции, наложенные Вашингтоном, президент Франции тем более повлиять никак не может.

Выводы

Вопреки утверждениям, на сегодняшний день Кремль мало что может предложить Западу в плане коалиционного сотрудничества, хотя и рассчитывает получить многое, и потому является заведомо неравноценным партнером. На данном этапе не существует военных или политических задач, которые Запад был бы не в состоянии решить без участия России. Если искомый альянс (а на самом деле, мезальянс) окажется все-таки сформирован, то Кремлю там будет уготована второстепенная роль. Существенные политические дивиденды из партнерства Кремль сможет извлечь, только если согласится на крупномасштабную наземную операцию, но ко второму Афганистану и массовым жертвам он пока не готов. Невзирая на посттеррористический синдром, испытываемый Европой, на сегодняшний день у Запада нет никаких оснований и мотиваций, чтобы согласиться сохранить Асада у власти, признать аннексию Крыма, закрыть глаза на действия Кремля на Донбассе, или снять санкции против РФ.

Путин пока никого не победил, не переиграл, и уж тем более не принимал участия в организации парижских терактов и даже не знал о них. Слухи о его «парижской выгоде» остаются фантомом. Эта выгода носит пока номинальный характер, и состоит, главным образом, в психологическом удовлетворении от снятия околобойкотного режима, в котором он находился.

Леонид Сторч
Источник