Евгений Майбурд | О Гражданской войне в Америке (1861–1865 гг.)

Серия статей о Гражданской войне в Америке Евгения Майбурда.

Часть 1.

Прогресс упадка

«Современное американское общество имеет несколько таких черт, от которых многим исследователям становится просто тошно», – пишет Джеймс Бьюкенен. И добавляет: «Социальный капитал, представленный законопослушным обществом свободных людей может быть “проеден”. Американское общество 70-х годов XX века вполне может стать одним из тех, которые допустили эрозию своего капитала» (там же).

Социальный капитал (одно из возможных определений) – это накопленный в обществе опыт функционирования системы свободного обмена благами и идеями в рамках институтов, ограничивающих дурное поведение людей; институты эти включают нормы (как юридические, так и неформальные) должного поведения и соблюдения обязательств. К ним относится и государство в его функциях охраны правопорядка, первым делом – прав личности и собственности – и предоставления общественных благ.

Дата в цитате не есть некий исторический рубеж, она просто показывает, что Бьюкенен писал о современном ему положении вещей (книга писалась и вышла в начале 70-х). С тех пор изменилось многое – и не к лучшему. Пишет Роберт Хиггс в другой своей книге:

Как назвать эту невообразимую неразбериху законодательных норм, регламентов, судебных решений, государственных контор, полицейских мер, судебных органов и всевозможных официальных любителей совать нос в чужие дела, под гнетом которых задыхаются сейчас американцы? Вслед за Гоббсом я принял термин Левиафан. Однако я не нахваливаю этого зверя. Напротив, я пришел – не сразу, а в итоге почти сорока лет изучения его действий – к тому, что стал противником его корней и того, что из них выросло. Найдя, что оно в наибольшей степени расточительно, разрушительно и зловредно – оскорбительно для каждого истинно человеческого чувства и идеала, – я заключил, что прав был Эдмунд Берк: это – злоупотребление как таковое.

Если описать одним словом все, что фундаментально ложно в нынешнем государстве, я бы использовал слово мошенничество. Определенно, сегодня – пожалуй, и во все века – государство не есть то, чем оно себя провозглашает (компетентное, заботливое, справедливое), а является тем, что оно отрицает в отношении себя (неумелое, опасное, несправедливое). В действительности – это широкая сеть обмана и надувательства, и отнюдь не ради добра. Поистине, его подлинные цели настолько же неблаговидны, насколько фальшивы его возвышенные притязания. Основным его орудием является притворство. Бархатная перчатка его заявлений о благорасположении редко может скрыть железный кулак насилия и угроз еще большего насилия. Оно хочет, чтобы его любили, но довольствуется тем, чтобы его боялись. Единственное, чего оно не делает, – это просто оставить нас в покое.

Возьмите хотя бы хваленое их «государство благосостояния» – многоголовую гидру, юридическо-бюрократическое чудовище, посредством которого оно прикидывается, что защищает людей от всяких невзгод обычной жизни, забирая у богатых (всегда виноватых), чтобы дать бедным (всегда невинным). Как я покажу дальше, это гигантское предприятие проваливает любой мыслимый тест, как моральный, так и практический. Но оно порождает существенные последствия, включая плачевные. Не сказать, чтобы эти последствия только наносили тяжкий урон раз и навсегда. Гораздо хуже: они пожирают моральные, социальные и экономические основы того, что когда-то было культурой честности и самостояния. Общества, которые пошли по пути государства благосостояния, встали на курс к саморазрушению, и мы, американцы, уже далеко зашли в этом губительном направлении.

Как все это произошло?

Начало страны

С колониальных времен экономика страны представляла собой, можно сказать, сплошной «средний класс» (не считая горстки богатых плантаторов Юга, массово использующих труд рабов). Не было ни земельной аристократии, ни других привилегированных сословий, ни огромных состояний. Кто-то вел свой бизнес, а кто-то работал по найму, чтобы скопить на свой бизнес. Кто-то был побогаче, кто-то победнее. Кто-то разорялся, кто-то обогащался, кто-то просто держал стабильный бизнес. Все это на локальном уровне.

Мало что изменилось в этом отношении после обретения независимости. По-прежнему, все главное для человека происходило на местном уровне. Кампании президентских выборов могли быть яростными и громогласными, но все происходило в больших городах, основная же масса жила в сельской местности или в местечках вроде тех, что показаны в голливудских вестернах. Радио еще не изобретено. Можно поверить, что иные американцы могли не знать, кто сейчас президент, – настолько мало центральная власть влияла на их жизнь. Зато все знали, кого они выбирали в местные органы власти, ибо там делалась политика, которая непосредственно влияла на их текущие дела.

Эти времена еще застал Токвиль в 1830-х годах. Вот что он пишет:

«Зачастую европеец видит в государственном чиновнике лишь силу; американец же видит в нем право. Таким образом, можно утверждать, что в Америке человек никогда не подчиняется другому человеку, а повинуется лишь правосудию и закону. Так как местная власть находится в непосредственной близости от тех, кем она управляет, и так как она некоторым образом представляет их самих, то ни ревности, ни ненависти она ни у кого не вызывает. А вследствие того, что ее средства ограничены, всякий чувствует, что он не может полагаться исключительно на нее».

Примерно с половины XIX столетия, с началом ускоренной индустриализации (в северных штатах) и, в особенности, лихорадки железнодорожного строительства, стали возникать крупные корпорации («тресты») и крупные банки, появились большие состояния. Возник Большой Бизнес, его игроки могли покупать политиков и формировать политику. Выборы были свободными, и хотя подчас имела место покупка голосов, это, похоже, не принимало больших масштабов. Покупать живые голоса, когда преобладает фермерское население, было трудно при тогдашнем состоянии транспорта и связи.

Лишь много позже, когда федеральное государство стало достаточно большим, оно смогло позволить себе одним махом покупать голоса целых классов, например, всего класса фермеров, выделяя им постоянные субсидии. Но мы еще до этого не дошли. Вопрос: как случилось, что экономика, основанная на среднем классе, трансформировалась в экономику, где государство прибрало к рукам львиную долю активности населения и превратилось в «блатное государство»?

Основные перемены начались с Гражданской войны 1861–65 гг. И потому необходимо сделать обзор важнейших событий – тех, что привели к войне, и тех, что за ней последовали.

Проблема сепаратизма

По разным причинам многие американцы стремились селиться в тех обширных областях страны, где еще не было государственной власти, хотя часто государство назначало туда губернаторов (в основном, ради упорядочения охраны общественного порядка). Области эти назывались «территориями».

Конституция США предусматривала порядок присоединения «территорий» к Союзу в статусе штатов (обязательные слушания в Конгрессе перед решением принять), но в ней нет ни слова о порядке выхода штатов из Союза. На этой почве юристы и историки много спорили и спорят до сих пор о праве штатов на выход из Союза. Хотя первейшим правилом американского правопорядка всегда было «что не запрещено, то разрешено», в данном случае это почему-то не принимается во внимание.

Если вспомнить, что само событие образования Союза Штатов Америки (США) было ничем иным, как актом сепаратизма – выхода из Британской империи – можно понять, почему творцы Конституции не предусмотрели никаких процедур выхода из Союза. Похоже, отцы-основатели не видели в этом проблемы, потому что сами отстаивали право народов на самоопределение. Открытым текстом они провозгласили это в Декларации Независимости.

В конце концов, был ли Союз штатов добровольным объединением или ловушкой, куда вход есть, но обратного хода нет?

Интересно, что 22 марта 1861 г., когда отделение 7 штатов Юга уже было реальностью, в Конгрессе США прошла резолюция о внесении в Конституцию поправки, отрицающей право штатов на отделение от Союза. Всякая поправка к Конституции должна быть ратифицирована тремя четвертями штатов, но до этого не дошло из-за начавшейся войны. Тем не менее, сам факт означает, что отсутствие в Конституции оговорок об отделении штатов от Союза можно было понимать как отсутствие запрета.

…Со временем, борьба аболиционистов против рабства подчас принимала весьма острые формы, хотя все происходило в прессе, речах и разговорах. Но один рьяный аболиционист хотел действовать, притом немедленно. Его звали Джон Браун. Он уже раньше бывал замешан в беспорядках и убийствах на расовой почве. Он искренне считал рабство позорным и недопустимым явлением. Его план был: запастись большим количеством оружия и пойти на Юг, чтобы поднять восстание негров.

Летом 1859 г. Браун, во главе группы заговорщиков из 18 человек, включая троих его сыновей и пятерых негров (свободных и беглых) напал на военный арсенал в Вирджинии. Охрану составлял один часовой, и арсенал был захвачен. В ходе последующих событий был убиты двое служащих проходящего неподалеку поезда, включая носильщика-негра. Тогда Браун и его группа взяли заложниками сорок жителей поселка и забаррикадировались в одном из строений арсенала.

Прибывший на место отряд морпехов взял арсенал штурмом, закалывая тех, кто оказывал сопротивление. В целом, в инциденте мятежа было убито 8 белых мятежников (включая двух сыновей Брауна) и два негра. Также убит был один морпех и двое граждан поселка. Тяжело раненый Браун и семь его сторонников были взяты живыми и переданы властям.

Джона Брауна обвинили в измене штату Вирджиния, убийстве белых людей и подстрекательстве к бунту. 2 ноября суд признал его виновным и приговорил к повешению. Он провел в камере 42 дня, ни в чем не раскаявшись. Держался мужественно до самой казни 2 декабря.

Новости о мятеже и последующих событиях разошлись по стране. Первой реакцией публики было всеобщее возмущение действиями мятежников и убийством невинных людей. Но кто-то из аболиционистов увидел здесь хорошие пропагандные возможности. Они быстро переориентировались и стали горячо защищать «правое дело» Джона Брауна, а его представлять героем и мучеником за свободу рабов. Сюда присоединились многие служители культа с их проповедями. Довольно скоро все это приобрело широкий размах, так что в момент казни по всему Северу зазвонили церковные колокола, и раздавалась стрельба («ружейный салют»).

К героизации Брауна присоединился Генри Дэвид Торо. Горько было узнать, что выдающийся мыслитель встал на позицию «цель оправдывает средства». Ведь именно Торо придумал гражданское неповиновение как альтернативу насилию…

Широко цитировались предсмертные слова Брауна: «Я, Джон Браун, теперь совершенно уверен, что только кровь смоет великое преступление этой греховной страны; я напрасно ранее тешил себя мыслью, что этого можно достигнуть без большого кровопролития…» Зазвучали призывы отомстить за смерть мученика. Была сложена песня, позже ставшая походным гимном в армии северян («Тело Джона Брауна истлевает в земле, но душа его шагает по земле…»)

На Юге с тревогой наблюдали за развитием на Севере. Что такое восстание рабов, понимали все: массовая резня белых, грабежи, изнасилования… Наглядным уроком было кровавое восстание рабов на Гаити против испанцев в 1791–1803 гг.

Джон Браун мертв, но могли найтись и другие брауны. Особенно, когда на Севере стала развиваться истерия ненависти к «белым рабовладельцам» Юга и фактическое подстрекательство рабов к неповиновению и насилию. Тогда оживилось обсуждение выхода из Союза.

Однако, чем больше вникаешь в тот период истории, тем яснее становится, что рабство было, скорее всего, не единственной причиной отделения. Вполне вероятно, что этим были сильно озабочены плантаторы, особенно крупные. Вообще же, только около 6% белых южан владели больше, чем 3–5 рабами. Примерно две трети белых на Юге вообще не имели рабов.

Но отделение поддержало с энтузиазмом подавляющее большинство белого населения семи южных штатов. Есть на чем подумать…

Продолжение следует.

Источник