Это рабочее название моей новой книги, завершить которую мне мешает недостаток времени (и, видимо, сил). Материала не мало, его слишком много. И пока не могу с этим справиться. Пока что приведу одну цитату (в переводе с английского).
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
«Политика, которую хочет проводить президент, должна с чего-то начаться. Рональд Рейган хотел ограничить государство. До его президентства, государство выросло в эпоху, когда доминировали идеи, институты и политика прогрессизма. Эти институты и политика – что я называю здесь прогрессистским режимом – упорно держались во время более двух поколений перед приходом Рейгана. Эта живучесть не была политической случайностью. Ведущие политики строили прогрессистский режим. Результат их работы будет мешать и ограничивать попытку Рейгана ограничить государство. История возобновленной попытки ограничить государство должна начинаться с понимания того, как государство стало таким большим и почему оно стремится таким оставаться».
Начало книги: John Samples. The Struggle To Limit Government. 2010
В переводе и цитировании я позволяю себе избавляться от преобладающих в современной российской литературе полуграмотных вариантов некоторых терминов.
Историки обычно следуют за лагерем успешной армии.
Дэвид Дональд
(Американский историк (1920–2009).
Во избежание путаницы, нужно помнить, что тогда Республиканская партия была партией сильного государства, а Демократическая партия была партией Джефферсона, то есть, слабого государства. Только на рубеже 19 и 20 веков партии обменялись идеологиями (я уже писал в предыдущей публикации – https://kontinentusa.com/poslednii-soldat-na-strage-konstitucii/). Последним президентом от Демократической партии был Джеймс Бьюкенен (упоминаемый ниже в настоящем тексте), он же оказался последним президентом кануна Гражданской войны. Годы президентства: 1857–1861. Ему на смену пришел президент Авраам Линкольн.
Они были ужасны – не только ближайшие, но и долгосрочные. И не только для Юга – для всей страны. Хаммел считает, что это был поворотный пункт в истории страны. Нельзя не согласиться – с военной победой Линкольна, история США пошла по новому пути.
«Историю пишут победители», – говорит ходячая мудрость. В нашем случае, это более чем верно. История Гражданской войны, как она представляется сегодня обывателю, и как ее преподают на всех уровнях образования и просвещения, включая телесериалы, создана северянами. Это могло бы мало значить, если бы историки оставались более или менее объективными, а не «следовали за лагерем успешной армии». В преобладающем большинстве своем, они либо честно воспроизводят сложившиеся стереотипы, либо лукавят.
Поскольку события начала войны, ее протекания и ее последствий – все замешано на лжи, общераспространенная версия априори является сплошной ложью.
От подобных вещей не свободны и самые выдающиеся историки – как Шелби Фут и Джеймс Марферсон. Несомненно, на их фоне выделяется честная книга Джеффри Хаммела, но даже и ему можно предъявить определенные упреки. Как можно заметить, среди возможных причин конфликта он не касается финансовых проблем.
Поэтому гораздо больше доверия книгам авторов-южан, которые в последнее время начали смело выступать против доминирующих мифов.
Словами Лорда Актона, «историк должен быть hanging judge [Буквально: судья-вешатель. Так называли судей, которые без колебаний выносят смертные приговоры – ЕМ], ибо муза истории не Клио, но Радамантус, мститель за кровь невинных». По всем свидетельствам, можно сказать, что убийство Линкольна не обошлось без Радамантуса. Теперь дело историков – согласиться, что шестнадцатый президент Соединенных Штатов получил по заслугам.
Число погибших (включая умерших в госпиталях) составило, по оценкам, от 620 тысяч до 650 тысяч человек, – как пишут, больше, чем погибло американцев всего во всех других войнах. Число раненых оценивается в 400 тыс. человек Попытки оценить потери гражданского населения приводят к миллионам жертв. Юг был разорен, его население деморализовано. Но упадок сказался везде. Долголетняя и ожесточенная война сильно понизила моральный уровень всего населения, пишет Хаммел.
Это началось еще в годы войны. Грабежи, мародерство, насилия и убийства мирных южан стали практически нормой уже тогда, обозначив моральную деградацию армии Севера. Есть сообщения о том, что в окружении правительства Линкольна процветала коррупция (завышенные закупочные цены, низкое качество продуктов – вплоть до протухшей свинины…).
Хаммел приводит множество свидетельств тому, что коррупция пронизывала все ветви власти и, по существу, стала нормой. По словам Эдварда Бейтса, генерального прокурора в правительстве Линкольна: «Деморализующий эффект этой гражданской войны отчетливо виден во всех сферах жизни. Злоупотребления властей и погоня за бесчестными доходами стали уже настолько обычными, что это перестало шокировать».
Цинизм и коррупция возобладали на всех уровнях. Время президентства Улисса Гранта (1869–77) вошло в историю как Великое Барбекю. Губернатор Луизианы говорил: «Я не притворяюсь честным. Я лишь позволяю себе быть настолько честным, как все политики… Упадок морали везде, черт подери. Коррупция – мода дня». Губернаторы южных штатов все были ставленниками Севера.
Конфедерация не признавалась государством, отделение штатов считалось незаконным, а война – подавлением «мятежа» в штатах Союза. Поэтому с окончанием войны не было какого-то подобия заключения мирного договора. Фактически, Север отнесся к Югу как к своей военной добыче, и везде был введен режим военной оккупации.Это было началом «политики Реконструкции».
Насчет термина не нужно обманываться. Реконструкция не означала ни усилий по восстановлению разрушенной экономики Юга, ни того, что называют залечиванием ран. Все обстояло прямо наоборот. Это была попытка, если можно так сказать, севернизации южных штатов. И попутно – выжать из них сколько возможно, средств для покрытия военных долгов и, под шумок, пограбить то, что осталось от их богатства. Мы правильно представим происходившее, если поймем, что действия правительства Севера было подобно поведению каких-нибудь злых колонизаторов в Африке или Азии.
Коротко, «севернизация» была попыткой сделать на Юге все, «как на Севере», включая коррупционное сращивание промышленности с государством.
Были запрещены флаги и ношение военной униформы Конфедерации. Бывшие офицеры-конфедераты были обложены особо высокими налогами и не могли занимать политические должности. Все белые ветераны Конфедерации были лишены права голосовать.
Федеральное правительство вводило государственные школы, где преподавалась история и причины недавней войны в «северной» версии, с акцентом на рабство и освобождение рабов.
На южные штаты был распространен акт о налогах 1864 г. Он включал: прогрессивный подоходный налог, всевозможные налоги с продаж и Тариф (в основном, по Мориллу). Сбор налогов возлагался на штаты, и при недоимке штат должен был уплатить штраф в объеме 50%.
С Севера сюда пошел Большой Бизнес, финансируемый государством, и началось отчуждение земель для ж/д строительства (вместе с фермами и хозяйствами на этих территориях). Подчас новые проекты затевались без экономической необходимости, только ради получения денег из кормушки.
На поверженный Юг хлынула с Севера орда всевозможных дельцов, спекулянтов и финансовых «комиссаров», которых можно смело приравнять к тем же дельцам и спекулянтам. Всех их южане называли «саквояжниками» («мешочники» по-русски). Большинство из них искали, чем можно поживиться на территориях, где было много заброшенных земель и разрушенных хозяйств, и где верховодили коррумпированные власти северян.
Не только частные лица участвовали в повальном мародерстве, но и федеральное государство (и его чиновники). Особые налоговые комиссары оценивали собственность южан и продавали землю тех, кто не мог платить налоги. При этом удерживалась не сумма задолженности, а вся выручка от продажи. Людей оставляли и без земли, и без средств.
Еще в 1863 г. был принят Закон о Захваченной и Заброшенной собственности. По этому закону реквизировалась вся собственность Конфедерации – главным образом, запасы хлопка. Теперь, прикрываясь этим законом, комиссары захватывали хлопок у всех южан без различия, чей он – Конфедерации или частных граждан.
От продажи «захваченной собственности», вместо ожидаемых 100 млн долл., казна получила только 30. Остальное было расхищено. Тяжелейший акцизный налог на хлопок изъял с Юга еще 68 млн долл. до отмены его в 1868 г.
И ко всему вдобавок, наличие оккупационной армии в 60 тыс. чел., расквартированной по штатам Юга. В среднем, меньше 6 тыс. солдат на штат. Но там, где стояли гарнизоны, это было бедствие.
Солдаты, в большинстве, чeрная молодежь, пьяные от свободы, вседозволенности (подчас и от виски), с мозгами, промытыми ненавистью к «белым рабовладельцам», бесчинствовали, донимали граждан, изгоняли семьи из их хозяйств, разоряли дома, грабили людей, насиловали женщин…Добавим это ко всему сказанному выше, и тогда поймем, что Хьюберт Джонстон не преувеличивал, назвав Реконструкцию кромешным адом…
Кроме вопроса о земельной собственности южан, другой общей проблемой Реконструкции было уравнение нeгрoв в правах. Для помощи бывшим рaбам было создано федеральное Бюро Освобожденных Людей…
Пишет Хаммел: «Ранние, времен войны, законы о конфискации в наказание мятежникам, взимание прямого налога на земельную собственность и захват покинутых плантаций дали в федеральные руки огромные количество земель Юга. Множество бывших рaбов, с помощью военных властей, поселились на этих землях». Было замечено как общее правило, что новые земледельцы предпочитали работать с прохладцей, либо просто лодырничать. Женщины же совсем не работали, занимаясь детьми и домом. С современной точки зрения последнее как бы нормально, но вспомним, что у белых фермеров всегда жены работали наряду с мужчинами и подраставшими детьми.
В других местах свободные нeгры могли арендовать землю у бывших своих хозяев и делали это, часто с большой охотой. Обычно имела место пережиточная система издольщины, что избавляло арендатора от забот об улучшении земли.
«Еще чаще Бюро Освобожденных проводило патерналистскую политику, понуждая бывших рaбов работать за плату и под надзором, но опять же на плантациях, которыми владели белые южане или арендовали северяне». Один чиновник, говорит Хаммел, заметил о достижениях этого Бюро: «Оно успешно сделало Освобожденного – рабочим, а работу – гарантированной и стабильной; но оно не сумело обеспечить Свободному справедливое вознаграждение за его труд».
Были силы, Северяне, в основном, что хотели полностью уравнять нeгрoв во всех правах. Естественно, бeлые южане, этому сопротивлялись. Рaсизм? Да нет. В то время, когда бывшие конфедераты и их сторонники (то есть, множество белого населения Юга) лишены права голоса, говорили они, янки хотят дать это право бывшим рaбам, которые даже не умеют читать. Понятно, это выглядело мерой, чтобы обеспечить Республиканской партии большинство голосов на выборах. Да так оно и было.
Многие вещи о Реконструкции нам придется опустить. В конце концов, Республиканская партия стала тяготиться заботами о Юге и жалобами на «право штыка». Она набирала силу в быстро растущих штатах Среднего Запада, и для их политических целей Юг значил все меньше. В 1872 г. был принят закон об амнистии, вернувший права почти всем бывшим конфедератам, и было позволено тихо скончаться Бюро Свободных. На первое место выходили другие заботы.
«В 1873 г. страну охватила экономическая паника, когда скандалы администрации Гранта достигли эпических пропорций», – пишет Хаммел. Ведущая газета Республиканцев писала, что Север готов умыть руки от Реконструкции и нeгрoв. «Люди начали уставать от абстрактных вопросов, которые не интересны подавляющему большинству, – цитирует Хаммел. – Вопросы о нeграх и реконструкции южных штатов, со всей их нескончаемой путаницей, потеряли значение, которое когда-то вызывали».
«Национальное правительство все более поворачивалось спиной к Югу, – продолжает Хаммел, – в то время как белые южане вовлекались в процесс, эвфемистически названный Искуплением. Нескончаемое физическое унижение, вкупе с социальным остракизмом и экономическим давлением, удерживали чeрных от избирательных урн». Северяне-доброхоты вытеснялись обратно домой. Множество белой бедноты Юга и вчерашних юнионистов, первоначально восприимчивых к Республиканской коалиции, были разочарованы мотовством штатных правительств, которые увеличили задолженность на 130 млн долл.
«Искупители, штат за штатом, отменяли прежнее правление и вводили режим экономии, а также частично отвергали задолженности. К концу второго срока Гранта (1876–77) в руках Республиканцев на Юге остались только Юж. Каролина, Флорида и Луизиана. Искупление внесло вклад в возрождение Демократической партии по всей стране», – пишет Хаммел. Только закулисная сделка помешала кандидату от Демократов занять место уходящего Гранта. Президентом стал Рутерфорд Хейс.
В обмен за президентство, Хейс согласился вывести федеральные войска с Юга и поддержать щедрые субсидии для строительства железных дорог на Юге (компаниями Севера). Как только ушли войска, последние три республиканских правительства оказались в руках Искупителей.
Первоначально в некоторых южных штатах несколько чeрных вошли в местные легислатуры и даже судебные органы. Однако вскоре почти везде были введены Чeрные Кодексы, ограничивающие права нeгров в перемещении, трудоустройстве, равной плате за равный труд и др. Вводилась рaсовая сeгрегация в общественных местах, подчас охотно принимаемая самими нeгрaми.
Политика Реконструкции провалилась. Это признали и те из «саквояжников», которые не были «мешочниками». Вот как писал один из них: «Север и Юг – это просто удобные названия для двух различных, враждебных и непримиримых идей – двух цивилизаций, как иногда говорят… Мы пытались наложить цивилизацию Севера – на Юг… Мы предполагали, что с подавлением мятежа белый южанин становится идентичным северянину по мышлению и чувствам, и что рaб после эмансипации становится одновременно святым и Соломоном… Так что, мы пытались строить общество, [во всем] идентичное северному… Это была дурацкая затея».
Вспоминая довоенный период истории после Джефферсона и Эндрю Джексона, Хаммел цитирует современного историка Дэвида Дональда: «Ослабление власти федерального государства после конструктивного централизма администрации Джорджа Вашингтона до слабосильной зыбучести правительства Джеймса Бьюкенена настолько известно, что и повторять это не требуется… Больше того, национальное государство слабело не ради усиления штатных правительств, потому что их власть тоже снижалась… К 1850-м влияние государства на всех уровнях достигло низшей точки». И сам Хаммел продолжает: «Соединенные Штаты, уже одна из самых процветающих и влиятельных стран на земле, имела практически наименьший и слабейший государственный аппарат».
Этот урок стоит отметить, запомнить и усвоить.
«В той мере, как война велась для сохранения Союза, это было несомненным отрицанием Американской Революции», – пишет затем Хаммел. И далее: «Обычный рефрен самого Авраама Линкольна, что мирное отделение будет неудачей великого американского эксперимента свободы, был совершенной чепухой».
США стали другой страной. Осуществилось то, чего с самого начала опасались Джеймс Мэдисон и Томас Джефферсон. Притом, в самой крайней форме. Под фальшивым лозунгом «сохранения Союза» состоялась ликвидация Союза, каким видели его основатели. Страна перешла в иное качество. Словами Хаммела: «Один народ под властью Большого Государства». Вот почему его книга названа: Освобождение рaбoв, порабощение свободных.
Слово «Союз штатов» стало обозначать то же, что и в названии «Союз советских республик» – камуфляж, скрывающий подлинный статус страны.
Лондонская Таймс писала: «Когда Республиканцы поставили империю выше свободы и прибегли к угнетению и войне, вместо того, чтобы потерпеть любое уменьшение национальной власти, стало ясно, что сущность Вашингтона точно та же самая, что и Санкт-Петербурга… Демократия прекратилась не тогда, когда Союз перестал быть желательным для всех составляющих его штатов, но когда его стали удерживать силой оружия, как всякую другую империю».
Самим фактом завоевания Юга войсками федерального государства, его роль неизмеримо возросла. В годы войны государство расширилось в размерах и приобрело новые функции. По окончании войны кое-что сократилось, но прежнее положение дел уже не вернулось.
Здесь впервые проявился «эффект храповика», как назвал это Роберт Хиггс: при каждом кризисе размеры и функции государства расширяются, а когда кризис кончается, что-то сокращается, но что-то и остается. Государство никогда не возвращается к прежнему состоянию (книга «Кризис и Левиафан»).
«Война драматическим образом изменила американское общество и институты, – пишет Хаммел. – Конечно, Югу уже никогда не стать тем, чем был, но также была глубокой и необратимой трансформация Севера. Национальное государство, возникшее победоносным из конфликта, по силе и размерам оставило далеко позади минимальное Джексонианское государство, которое было накануне войны. Число гражданских служащих государства раздулось почти впятеро. Отдаленная администрация, которая имела мало контактов со своими гражданами, превратилась во всевластную бюрократию, которая вторгается в повседневную жизнь налогами, предписаниями, слежкой, субсидиями и регулированием. Расходы центрального государства взлетели с уровня менее 2% от национального дохода до свыше 20% в 1865 г.»
«Скачок реальной власти государства сопровождался одновременным скачком национализма», – продолжает Хаммел.
Последнее слово, в данном контексте, означает идею единой нации, провозглашаемую Линкольном. В короткой Геттисбергской речи в 1863 г., он употребил его пять раз и ни разу – слово «союз». Идея единого народа была выдвинута им в противовес идее сообщества суверенных штатов. Это был преднамеренный риторический ход, в корне менявший представление о том, что такое Соединенные Штаты. Концепция Линкольна делала нерелевантным понятие о союзе суверенных штатов. Страна есть единая нация под властью центрального государства.
«Северяне теперь видели Союз Штатов как единую нацию, а не конфедерацию или союз штатов», – констатирует Хаммел. – Кажущийся незначительным сдвиг в словоупотреблении подчеркивает это изменение». И цитирует проф. Дэвида Дональда: «До гражданской войны множество политиков и писателей употребляли «Соединенные Штаты» во множественном числе, но после 1865 г. только педант или не реконструированный южанин говорил бы о США как ОНИ».
Хаммел: «Унитарный национализм получил одобрение политических теоретиков самого разного толка […] Американские интеллектуалы, в большинстве, встали на сторону центральной власти [запомним это! – ЕМ] Идеи суверенитета штатов и отделения были уже мертвы».
Конец «Реконструкции» позволял еще более сократить численность армии, но она никогда не уменьшилась ниже числа в полтора раза выше, чем была до начала войны. И осталось от войны политическое использование армии во внутренних делах. Расправы с индейцами, разгон протестных демонстраций и беспорядков, подавление забастовок – такие формы употребления армии были неслыханными до того.
Налоги военных лет оставались в силе еще долго после окончания войны. Так, налог на наследство оставался в силе до 1870 г., подоходный – до 1872 г. Другие сборы лишь постепенно понижались, а некоторые так и остались навсегда: акцизы на алкоголь, табачные изделия и другие «налоги на грехи». Тариф Морилла действовал до 1913 г.Все, что связано с валютно-денежными проблемами, мы опустим – слишком много пришлось бы объяснять. Там было много всего. Инфляция федеральной валюты – «гринбеков», хождение множества разнообразных валют с плавающими курсами одной к другим. Кто-то терял на этом, кто-то ухитрялся наживаться. Только в 1879 г. банкноты центрального банка были привязаны к золоту и серебру.
Послевоенный национальный долг вырос до 2,5 миллиарда долл. К середине 70-х только платежи по процентам составляли 40% от всех расходов государства.
С этими обязательствами можно было бы покончить, так как с 1865 г. федеральный бюджет был профицитным в течение 28 лет. Но государственные расходы как доля от всей экономики уже обычно вдвое превышали довоенный уровень. Государство предпочитало тратить избыток бюджета на раздачу «жирных кусков». Уже к 1873 г. Конгресс (республиканское большинство) выделило четырем трансконтинентальным ж/д 155 млн акров земли и ссудил им 40 млн долл. «Эти субсидии и связанный с ними скандал Креди Мобилье олицетворяли нео-меркантилистскую коалицию национального государства с бизнесом», – говорит Хаммел. Говоря проще, уже зарождался «блатной капитализм».
Вдобавок ко всему, оставался в силе государственный долг Конфедерации, который правительство США отказалось взять на себя. Так что платить по этим обязательствам должны были штаты Юга, – а точнее, их налогоплательщики.
По закону от 1869 г. проценты по госдолгам следовало выплачивать золотом. Займы Конфедерации размещались на Севере, туда и уходили золотые платежи по процентам на ее долги. И продолжали уходить после войны. «Это было одним из нескольких способов, которыми Республиканский фискальный режим изымал налоговые доходы из экономики Юга и переправлял их на Север», – пишет Хаммел.
Вскоре после войны возникло лобби ее ветеранов, пробившее в Конгрессе государственные пособия для инвалидов войны. В 1866 г. выплата пособий составляла 2% от всех федеральных расходов, и предполагалось, что расходы эти будут постепенно снижаться вследствие естественной смертности. Однако к 1884 г. они составили 29% от суммы всех расходов государства. Народились новые инвалиды войны? Нет, просто, получателями пособий постепенно стали все участники войны. Из небытия возникли сразу два небывалые прежде феномена: (1) государственное страхование по инвалидности и старости и (2) мощная группа организованных интересов как карманный электорат республиканцев.
Пора уже упомянуть, что в число получателей пособий не были включены ветераны войны – южане. Словами Хаммела: «Это был еще один путь эксплуатации Севером Юга как зависимой колонии».
Война также принесла распространение активности государства на штатном и местном уровне, продолжает Хаммел.
Военные расходы добавили более 100 млн долл. задолженности северных штатов, и нужно было искать какие-то средства финансировать это. К тому же люди привыкли к попыткам государства решать социальные проблемы. [! – ЕМ] Штатные и местные власти брали на себя великое множество задач, чего никогда не было прежде, – от мер государственного здравоохранения до регулирования бизнесов.
Например, в 1865 г. г. Нью-Йорк установил профессиональный Пожарный департамент – вместо традиционных в стране добровольных компаний (республиканцы считали, что в этих компаниях сильно влияние Демократической партии). Законодатели штата Нью-Йорк за два последующих года установили, первыми в стране, регулирование строительства (приобретение участков и их аллокацию), создали (вслед за Массачусетсом) Бюро благотворительности, а также сеть государственных колледжей для обучения учителей. В 1865 г. Массачусетс создал штатную полицию (пока – для борьбы с проституцией, игорным бизнесом и пьянством). В 1869 г. там же создали Бюро здравоохранения.
Перед войной власти г. Чикаго были настолько малы, что для их финансирования хватало только платы за услуги (типа гербового сбора); городские налоги там ввели только во время войны для покрытия расходов на выполнение квот по призыву. В течение 1867–83 гг. долги городов Чикаго, Бостона и Нью-Йорка выросли втрое. В штатах Массачусетс, Нью-Гэмпшир и Нью-Йорк в 1860–70 гг. сбор налогов удвоился. В Нью-Джерси налоги на душу выросли в два с половиной раза, в Коннектикуте – в три с половиной. Поразительно, как все стало меняться сразу по окончании войны.
Но не всегда эффект вмешательства государства выражается в денежной форме. Контролируемый республиканцами Иллинойс установил контроль над ставками фрахтов и складами зерна, а в 1871 г. создал комиссию по железным дорогам. С 1865 г. штат за штатом вводили агентства с исключительной властью лицензирования адвокатов (bar associations). В 1868 г. Огайо стал первым штатом, где была эффективно ограничена конкуренция в медицинском обслуживании. Оттуда строгое лицензирование врачей пошло распространяться по всей стране.
Верховный Суд США не оставался в стороне. В 1973 г. он вынес решение, которое санкционировало расширение власти штатов, и одновременно «выхолостило 14-ю Поправку» (Хаммел), одобрив введение, с разрешения штатов, монополии, которая вытолкнула из бизнеса большинство мясников. Другим решением, в 1877 г., ВС разрешил штатам регулировать железные дороги и другие общие средства транспорта.
Республиканский губернатор Иллинойса с удовлетворением отмечал: «Война больше, чем любое другое событие когда-либо в истории этой страны, послужила борьбе против Джефферсоновой идеи, что “лучшее правительство – такое, которое правит как можно меньше”. Война не только, по необходимости, дала ему больше власти, но и привела к более проникновенному вживанию государства во все материальные интересы общества».
Глядя на эту страну всего через четыре года после окончания конфликта, Джордж Тикнор из Гарварда не мог удержаться от изумления размахом происшедших изменений, пишет Хаммел и цитирует: «Гражданская война создала великую пропасть между тем, что происходило до нее в нашем столетии, и тем, что произошло после нее, – или, лучше сказать вслед за ней. Мне кажется, я живу как бы не в той стране, где я родился и где получил все, что дало мне мое образование, и принципы».
Америка стала совершенно другой страной за четыре года! Четыре года абсолютного господства на всех уровнях власти Республиканской партии, с гордостью (и по праву) называвшей себя «партией Линкольна».
Несомненно, все происшедшее было отрицанием идеалов Американской Революции и принципов свободы, заложенных в Конституции США.
И это было только началом пути. Республиканцы доминировали еще больше 30 лет и немало преуспели в дальнейшем преобразовании страны, пока Демократам не удалось провести в президенты Гровера Кливленда. Но это была только задержка в пути.
Авраам Линкольн проторил дорогу Вудро Вильсону, а без этого не было бы Франклина Рузвельта – и все, с благословения Конгресса и Верховного Суда. Венцом движения стало нынешнее «государство благосостояния».
С войной и ее итогами, история Америки прошла точку невозврата.
Поэтому на вопрос, поставленный заголовком, самым правильным ответом представляется:
Из Гражданской войны победителем вышел Левиафан.
Эта рассылка с самыми интересными материалами с нашего сайта. Она приходит к вам на e-mail каждый день по утрам.