Ельцин и Путин

Игорь Эйдман: Эстафета по дороге в Азию

Недавно в “Ведомостях” появилась интересная статья Snegovaya Maria “Режим в РФ больше похож на африканский, чем на латиноамериканский”. Автор пытается разобраться, какая система власти сформировалась при Путине. Статья любопытная, но, по моему мнению, ошибка заложена уже в самой этой постановке вопроса. Сейчас модно противопоставлять путинскую и ельцинскую систему. Создается миф о том, что при “хорошем Ельцине” страна развивалась по демократическому пути, но пришел Путин “и все опошлил” (как в анекдоте про поручика Ржевского).

В действительности Путин только завершил формирование режима, сложившегося при первом президенте России, основанного на сращении власти и бизнеса, тесном союзе коррумпированной бюрократии и полукриминальных предпринимателей.

Разница только в том, что при Ельцине в этом тандеме первую скрипку играл приближенный к власти бизнес (т.н. олигархи), а при Путине резко усилилось влияние бюрократии и спецлужб. Данная “рокировочка” никак не коснулась большинства сфер жизни общества.

Снеговая сравнивает путинский режим с латиноамериканским бюрократическим авторитаризмом и африканскими неопатримониальными режимами. Но зачем искать аналоги в экваториальной Африке, когда они, что называется, под боком.

Система, сформировавшаяся в России и большинстве стран СНГ, очень близка к азиатскому бюрократическому капитализму или этатизму (как ее называли в кемалистской Турции). При ней каждый видный бюрократ еще и бизнесмен, а каждый бизнесмен работает под бюрократической крышей. Такая ситуация существовала во многих развивающихся странах, причем не только азиатских. Характерные примеры этой системы — режим Сухарто в Индонезии, Маркоса на Филиппинах, Садата-Мубарака в Египте, Асадов в Сирии, Бургибы-Бен Али в Тунисе, Бумидьена-Бенджадита в Алжире и т.д. В Латинской Америке к этой модели ближе всего правление ИРП в Мексике. Все эти режимы объединяет:

– сращение бизнеса и бюрократии,
– засилье государственно-монополистических структур в экономике,
– профанация выборов и других демократических институтов,
– формальная многопартийность при фактическом господстве одной правящей партии,
– высокий уровень коррупции,
– большое влияние силовых структур и спецслужб,
– передача власти от президента-диктатора его приемнику (часто),
– сочетание официального национализма и фактически компрадорской сущности элиты,
– огромный разрыв в доходах между бедными и богатыми при популистской государственной демагогии.

Разница между бюрократическим авторитаризмом латиноамериканского образца, о котором пишет Снеговая, и этатизмом в сильном прямом участии государства в экономике, не просто на уровне персональных связей чиновников и бизнесменов, а в форме монополистических и других мегакомпаний с мощным государственным участием. Дело в том, что латиноамериканские диктаторы в большинстве были крайне правыми (кроме той же Мексики и ряда других стран). Они воспринимали прямое участие государства в экономике, как “грех левизны”. А российские власти лишены таких предрассудков. Они активно использует для обогащения не только частные, но и квазигосударственные компании, что характерно и для азиатских, и для североафриканских этатистских режимов, начиная с кемалистской Турции.

При Ельцине демократические институты, как и сегодня, во многом были профанацией. Достаточно вспомнить позор 1996-го, когда полуживого и полувменяемого “Гаранта” олигархи буквально за шкирку втащили в президентское кресло, используя для этого всю мощь государства.

Ельцин просто в силу специфики личных обстоятельств (возраст, алкоголизм, деградация) был слабым диктатором.

Хоть некоторые холуи, ставшие сегодня пламенными демократами, и называли его царем, это был царь из русских потешных сказок — пьяница и бузотер, манипулируемый двором.

Однако бюрократия и при Ельцине не была простым оператором процесса передела собственности. Весь большой бизнес 90-х был в той или иной степени связан со спецслужбами и бюрократией: от ведущих рекламных агентств, до нефтяных компаний. Субъектом принятия решений в стране тогда, как и сейчас, была пара: чиновник (часто чекист) и его партнер-“коммерс”. Так было и в центре, и на местах.

При Путине власть изменилась, прежде всего, эстетически и идеологически. По-настоящему важная содержательная перемена произошла только одна. Путин усилил роль в государстве чиновничьего и спецслужбистского аппарата. Возвысил бюрократию над бизнесом. Чиновники, которых бизнес раньше кормил с рук, стали его нагло обирать. “Коммерсы” теперь вынуждены больше делиться с чиновниками, а путь из спецслужб в олигархи стал короче. Но самостоятельного союза с бюрократией крупного бизнеса у нас не было и при Ельцине.

Политический режим несколько изменился. От слабого бюрократического авторитаризма страна перешла к более сильному. Однако эта перемена все же не была радикальна. В основном существовавшая при Ельцине система сохранилась. Принципиально не изменилась даже экономическая политика и персональный состав бизнес-олигархии. Влияние олигархов на политические процессы уменьшилось, но не исчезло. Не случайно, что Собянин, став мэром Москвы, сразу же взял в команду Капкова — денщика Абрамовича.

Миф о хорошем демократическом Ельцине может быть выгоден только тем, чья цель — не изменение системы, а перераспределение полномочий в тандеме криминального бизнеса и коррумпированной бюрократии в пользу бизнеса, как это было в его времена.

В таких переменах заинтересованы поднявшиеся еще при Ельцине бизнес-олигархи, не обязанные Путину своим возвышением, но опасающиеся конкуренции со стороны путинских ставленников и давления оборзевшей бюрократии и коррумпированных чекистов.

Игорь Эйдман
kasparov.ru

.
.
.