Экскурсия. Рассказ

Программист Джон Ламар отстал от экскурсии намеренно. Ему хотелось побыть одному в прохладном каземате с гранитными стенами. За прорезью амбразуры сквозь листья каштанов сверкал бостонский залив, кричали на пляже дети.

По семейной легенде прапрапрадед Джона бежал из этой крепости в разгар войны Севера и Юга: расширил амбразуру, вылез и попытался переплыть Бостонский залив. Джон прикинул ширину проема в том месте, где был выщерблен гранит. Дюймов восемь. Мелковат был предок – Джон в эту щель никак не протиснулся бы.

Он присел на приступку у гранитной стены, оперся затылком о камень, закрыл глаза, вспомнил старинные фотографии из архива семьи. Вообразил перекличку стражи за гранитными стенами, запах соломенного матраса, жесткий воротник военной формы. Закружилась голова, и незнакомый голос произнес:

– Ба, кто к нам пришел! Никак Ламар, старый знакомец! Сколько лет, сколько зим…

Лейтенант Джон Ламар открыл глаза. Снаружи все так же блестел залив, но теперь его не заслоняли каштаны. Ни одного дерева не росло на острове между стенами форта и линией воды. Прорезь амбразуры была прямой и целой: ни выемки, ни щербинки.

Какой странный сон, подумал лейтенант. В этом нелепом сне по плацу крепости прогуливались джентльмены без брюк, сверкали голыми коленями дамы без юбок и шляп. В казематах не было ни дверей, ни ставен – нежилое место, пустое и чистое. Во сне Ламар забрел сюда из любопытства и волен был сесть в самоходную лодку и уплыть с острова куда захочет. Что-то еще было в этом сне, что-то важное… Выщербленная прорезь амбразуры, достаточно широкая, чтобы пролез человек… Неровные края, как оббитые молотом. В сновидении экскурсовод рассказывал, как это делать, как долбить камень без инструментов.

Лейтенант набрал из камина кружку углей, высыпал в треугольную нишу амбразуры, сдвинул жар поближе к прорези и стал дуть, умеренно и постоянно. Когда каменные ребра достаточно разогрелись, Джон прислушался, нет ли поблизости стражника, и плеснул водой на раскаленный гранит. Вода зашипела, камень затрещал, откололось несколько мелких пластин. Ламар собрал остывающие осколки, спрятал в матрас и повторил все сначала. Так он работал несколько вечеров, затыкая на день щербатое отверстие мешковиной. Вскоре в проем можно было высунуть голову и плечи – значит, и тело пролезет. Лейтенант лег на нары и стал ждать вечерней поверки.

Из форта Уоррен еще никто не пытался бежать. Может, потому, что это была новая, отлично охраняемая крепость, без неразберихи, свойственной лагерям, устроенным на скорую руку. А может, потому, что здесь были созданы человеческие условия и для гарнизона, и для пленных.

Полковник артиллерии Димик был слишком стар для действующей армии, его назначили командовать фортом, преобразованным в тюрьму. Человек умный и порядочный, он относился к пленным как того требуют правила чести. Заключенных кормили той же едой, что офицеров и солдат гарнизона – сообразно рангу, и намного лучше, чем в голодающей южной армии.

Жители Бостона жертвовали теплую одежду для по-летнему экипированных южан. Пленным позволялось совершать моцион внутри крепости под слово чести, что они не выйдут за стены.

После ужина северяне и южане ходили друг к другу в гости, угощались горячим пуншем, сваренным из виски. Южане как-то устроили заочный суд над одним ретивым политическим деятелем – северяне пришли на представление и нахохотались от души. Злые шутки были смешны всем, без разбору, кто на чьей стороне воевал.

Старший из тринадцати детей полковника Димика служил в артиллерии, как и отец. Когда молодой лейтенант Димик уходил на войну, пленные южане снабдили его рекомендательным письмом, перечислили добрые дела коменданта и просили гуманно обращаться с его сыном, если он попадет в плен.

Иногда комендант Димик приглашал военнопленного Ламара поиграть в шахматы. Старый полковник был осторожным расчетливым игроком, в отличие от юного лейтенанта, ошеломлявшего атаками и яркими находками. Партии получались интересными.

– Я против обмена пленными, – как-то сказал полковник, загоняя в угол белого короля. – Вот вы, лейтенант, если вас обменяют, вы же не станете сидеть у себя в поместье?

– Никак нет, полковник. Я отправлюсь в добровольческую бригаду, не заезжая домой! – браво отвечал лейтенант, передвигая слона далеко в тыл противника.

– Вот видите. А пленный солдат – что мертвый солдат.

Ламар эту поговорку знал и воспринимал ее как руководство к действию. Он был опытным беглецом – уходил из плена трижды, один раз успешно. Бежать, вернуться к своим и встать в строй диктовали правила чести, как их понимал лейтенант. Он не рассуждал, глупо ли, умно ли рисковать жизнью – у него не было выбора. Девизом его отца, а теперь и его собственным, было: «Поступай, как должно, и будь что будет»

Коменданта крепости интересовали подробности прежних побегов Ламара, но он не расспрашивал из деликатности. Лейтенант, в свою очередь, не открывал деталей: кто знает, когда вдруг пригодится старый трюк.

Из первого лагеря он бежал удивительно легко, не пробыв там и недели: намазал лицо и руки сажей и спокойно вышел из ворот вместе с черной обслугой. Вслед за ним этот трюк проделали многие, пока северяне не спохватились и не перестали брать на работу людей, живущих вне лагеря. Ламар вернулся в свой кавалерийский полк, был ранен, снова попал в плен.

Во втором лагере было голодно, холодно и трудно давались простые вещи – хотя бы умывание и бритье. Из казенного имущества пленным выделяли одно одеяло. Спали на земляном полу. Не было нар, матрасов, столов, тазов, мисок и ложек. Вместо тарелок заключенные использовали галеты – а иначе хоть ладони подставляй.

Единственное, что командования лагеря обеспечивало, это санитарную уборку отходов, поэтому смертность была низкой. Во многих других лагерях свирепствовали эпидемии, и в иные месяцы умирал каждый десятый заключенный.

Ламар и еще два десятка пленных сделали подкоп, вылезли за ограду и разбежались веером в негустом лесу. Южане копали туннель семь недель – северяне с собаками отловили их за одни сутки. Лейтенанта перевели в каменную крепость на реке Патапско, бежать оттуда было сложно.

На второй месяц в крепости лейтенанту объявили, что приехала его жена и выхлопотала разрешение видеться с ним ежедневно. Джон Ламар не выдал ни своего удивления, ни того, что он не был женат.

После объявления войны добровольческая бригада сформировалась так стремительно, что Джон не успел съездить в Саванну попрощаться с прелестной Пегги. Помолвка не была объявлена, так что официально они не считались женихом и невестой.

Письма ходили плохо, Джон не был уверен, что Пегги знает, где он сейчас. И вдруг она нашла его после года разлуки. Это была все та же Пегги: смешливая пухленькая барышня, черные локоны под шляпкой, удивительно белая кожа, веселость и оживление во всей подвижной фигуре. Она сняла перчатки, он церемонно поцеловал белые пальчики с ямочками у основания. Больше он ничего себе не позволил – по уставу крепости свидания проходили в присутствии офицера.

– Я, дорогая Пегги, хочу устроить себе день рождения. Пленный солдат – что мертвый солдат.

Умница Пегги сразу поняла, что день рождения – это побег.

– Ой, можно я буду помогать? Я так люблю, когда праздники удаются!

За неделю Джон и Пегги условились о подробностях. Вот где пригодилось искусство легкой беседы, стремительного обмена шутками, иносказаниями и намеками. Синий мундир они называли карнавальным костюмом, план крепости – меню, веревки – гирляндами. Медлительный северянин, приставленный за ними наблюдать, так ничего и не понял.

Джон не представлял себе, как она сумеет все это ему передать, но Пегги смеялась и уверяла, что у женщин есть свои маленькие секреты. Вскоре она раздобыла все, о чем просил Джон. Нелегко было достать синий мундир северной армии, но и его Пегги в конце концов купила – огонь, а не барышня! Принесла пакет, спрятанный под широкими обручами юбки, в камере обрезала бечевку, привязанную к поясу – пакет упал, и она ножкой затолкала вещи под койку. Там было все нужное, и вдобавок новинка современной технологии – надувной спасательный жилет. Ламара тронула самодельная карта местности с фигурками постовых: Пегги отлично рисовала, солдаты на карте были как живые.

Офицеры жили в камерах по двое. Вечером Ламар сослался на недомогание, и сосед гулял по коридору один в сопровождении охранника. Дверь, как обычно, оставалась открытой. Джон соорудил в своей койке подобие спящей фигуры, надел спасательный жилет и поверх него – синюю форму северян. Подождал, пока охранник повернется спиной, вышел и успел свернуть за угол. Погони не было. Не торопясь, он прошел по плацу, салютуя офицерам. Миновал батарею мортир, чуть не поднял тревогу, споткнувшись о прислоненный к стволу лом – увесистая железка упала с таким лязгом, будто зазвонили все колокола Балтимора. Взошел на крепостной вал в обозначенном на карте месте, глянул вниз и вспомнил о веревке. Он оставил веревку в камере. Пришлось прыгать.

Высота была футов десять-пятнадцать, он сильно ударился. Попробовал встать – понял, что повредил ногу. Дополз до реки, холодная вода облегчила боль. Надул жилет через специальную трубочку, почти теряя сознание, переплыл реку и нашел обозначенное на карте место, где дрожащая от страха и холода Пегги ждала его в лодке.

В Балтиморском порту опирающийся на костыль офицер в синем мундире и его полненькая невеста сели на двухмачтовое судно, идущее в Канаду. В первый день путешествия они поженились. Не было никакой церемонии, капитан сказал несколько слов и сделал запись в судовом журнале. По военному времени этого было достаточно.

Ветер дул неуверенно, к полудню наступил полный штиль. Через два дня ветер вернулся, паруса распрямились, и судно весело пошло к выходу в открытый океан.

В устье залива Чесапик на борт взошел офицер. Он был командирован из крепости искать беглеца, проверять суда, выходящие из залива. Капитан корабля негодовал, уверял, что на его судне все пассажиры честные люди. Ламар стоял у мачты и прикидывал, не прыгнуть ли в воду – офицер знал его в лицо. Он бы прыгнул, да плыть было некуда: все берега во власти северян.

Ему позволили попрощаться с женой.

– Пегги, не нужно за мною больше ездить. Обещай, ты вернешься домой и дождешься меня в Саванне.

Она обещала.

В городе Норфолк Джона две недели продержали в зарешеченной яме на хлебе и воде – ждали суда над капитаном, владельцем корабля: тому угрожала конфискация имущества, если суд решил бы, что он виновен в помощи беглецу. Ламар спокойно и правдиво рассказал в суде, как было дело, капитана оправдали, а Джона отправили на остров в Бостонской гавани, в форт Уоррен. Оттуда еще никто не сбегал.

Лейтенант Ламар был готов к своему четвертому побегу. Задумавшись о милой Пегги, он нечаянно уснул. Разбудила его вечерняя поверка.

Выждав, пока все утихнет, он привязал к короткой палке веревку, связанную из полос мешковины. Установил палку поперек оконного проема, размотал веревку. Разделся, протиснулся сквозь амбразуру, до крови оцарапавшись о гранит, и спустился в сухой ров. Оставалось преодолеть насыпь, отделявшую крепость от берега.

По насыпи ходил ночной патруль, едва видимый в темноте. Сто шагов в одну сторону, встреча с другим патрульным, поворот кругом, сто шагов обратно. Облака разошлись, выглянула луна. Ламар дождался, пока снова станет темно, проскользнул за спинами патрульных и пересек неширокую полосу песка. Он вошел в холодную воду и поплыл, мощно работая руками и ногами. От движения стало теплее. Снова выглянула луна, лейтенант нырнул в темную, гладкую воду, но опоздал на долю секунды – его заметили с насыпи. С крепостного вала прозвучал выстрел, потом еще и еще. Сильно ударило в плечо, перестала слушаться рука. К берегу бежал патруль, спускали лодку. Истекающего кровью лейтенанта вытащили из воды и отнесли в госпиталь.

Утром раненого навестил полковник Димик.

– Вы пытались бежать, лейтенант? – иногда даже умным людям позволительно задавать бессмысленные вопросы.

– Я старался, сэр. Я делал все, что мог.

Смертность в форте была низка благодаря прекрасно оборудованному госпиталю врача Девитта Питерса. В начале войны он служил хирургом в армии северян, попал в плен в Техасе и был отпущен под честное слово не участвовать в войне. Поэтому сам он лечил только пленных, оказывать медицинскую помощь своим он не мог – считал это участием в военных действиях. Гарнизон крепости пользовали другие доктора.

Доктор Питерс вынул пулю из плеча Ламара и сказал: если рана не воспалится, все будет хорошо. Рана воспалилась. Больного лихорадило, началось заражение крови. Джон бредил. Ему казалось, он плывет, делает отчаянные усилия, но едва двигается с места. В плечо вцепился огромный черный краб, Ламар не пытался его стряхнуть – не было времени. На волноломе, выдающемся в океан, на наклонной поверхности огромного камня, стояла детская игрушка: деревянная лошадка в серых яблоках и с густой черной гривой. Прилив подбирался к ней, этого нельзя было допустить. Вода уже лизала лакированные копытца. Лейтенант плыл из последних сил. Следующая волна окатила лошадку до колен. Пловец сделал последнее усилие, высунулся из воды и вытолкнул игрушку на высокий волнолом.

После этого Джон Ламар сложил руки на груди и опустился на дно. В ушах звенело от глубины. Строгий голос произнес:

– Он старался. Он сделал все, что мог. Отпустите его.

От автора

Исторические события, описанные здесь, происходили в действительности, – хоть и не с одним человеком, а с разными людьми. Можно было бы ради доверия читателя приглушить слишком уж невероятные детали, но автор избрал другой путь: события 150-летней давности описаны в точности так, как свидетельствуют письма и документы того времени. Поступай, как должно, и будь что будет.

Лейтенант Джон Ламар не вернулся с той войны – как не вернулось еще 620 тысяч южан и северян, 2 процента населения. Страшная была война, неудачное оказалось время – если время для войны когда-нибудь бывает удачным. Антибиотиков не существовало, практическая медицина еще не верила в микробов, хирурги не кипятили инструментов и не мыли как следует рук. Нарезное оружие достигло большой дальности, скорострельности и точности, а тактика боя оставалась прежней, в атаку шли строем – как если бы на вооружении по-прежнему были мушкеты.

Конец этой истории

После экскурсии инженер Джон Ламар тяжело заболел. Безо всякой видимой причины воспалилось плечо. Антибиотики не помогали, развилась гангрена, заражение крови. Он умер в Массачусетской центральной больнице, в бреду все спасал из воды какую-то лошадь – и, кажется, спас. У него дома обнаружили семейный архив времен войны Севера и Юга: фотографии, письма, короткую шпагу без ножен, мятую флягу. Наследников не нашли, старинные вещи передали в музей. В экспозицию, правда, ничего не попало – слишком много в американских музеях таких экспонатов.

Так закончилась эта история. А впрочем… пусть у нее будет другой конец.

Другой конец этой истории:

Свет фонаря в лицо, до боли яркий даже сквозь закрытые веки:

– Сэр, сэр, вы в порядке? Проснитесь, последний катер уходит в Бостон!

Инженер Джон Ламар сидел на клеенчатой лавке катера и смотрел в окно. Сон не забывался, он был живее реальности. Джону, еще недавно пленному лейтенанту южной армии, все казалось странным: небоскребы, электрические огни, собственная одежда. Смущали манеры пассажиров: дамы и джентльмены смеялись, широко открывая рты, принимали развязные позы и вели себя совершенно неприлично. Джон загляделся на самолет, взлетающий из аэропорта неподалеку. Перевел взгляд на нос катера и замер.

У перил стояла Пегги. Ветер взвивал черные волосы, как флаг. Она была без шляпки и в коротких панталонах, но Джон уже притерпелся к здешним нарядам. Катер подошел к причалу, матросы спустили трап. Какое счастье, что Пегги не торопится выходить: Ламар, еще наполовину живущий во сне позапрошлого века, не смог бы пройти в дверь, не уступив дорогу дамам и старшим по возрасту. Если бы Пегги сошла одной из первых, он бы ее не догнал.

– Простите, – начал он, поклонившись, – мы, кажется, встречались. Меня зовут Джон Ламар.

– Нет, вы обознались! – рассмеялась Пегги. – Меня зовут Молли.

Она подала ему руку. Джон почтительно поцеловал бесконечно родные пальцы с ямочками у оснований.

– Могу ли я надеяться, что вы позволите мне вас сопровождать?

– Посмотрим на ваше поведение.

– Как вам нравится Бостон?

– Мне трудно угодить. Я живу в самом красивом городе мира.

– В Саванне?

– Вы догадливы. Южанин?

– Из Чарльстона, правда очень давно.

– Ламар, Ламар… – задумчиво произнесла Молли, – не удивлюсь, если у нас есть общие предки.

– Удивлюсь, если их нет.

Через две недели Джон провожал Молли в аэропорту. Отпускать ее было страшно. Что если он сейчас закроет глаза и откроет их в другом времени, где ее снова придется искать? Молли дурачилась, старалась разрядить напряжение, но Джон знал, ей тоже несладко.

– Молли, я устрою свои дела и приеду сразу, как только смогу.

– Смотри, не забудь свою южанку, – смеялась она. – Я буду тебя ждать, но не слишком долго.

Появление Джона после отпуска произвело сильное впечатление на коллег. Он держался чрезвычайно прямо, втянув живот и выпятив грудь, прихрамывал и сидел, не касаясь спинки кресла. Когда в комнату входила женщина – вставал. Остряки программисты тут же прозвали его полковником.

– Лейтенант, – машинально поправлял их Джон.

Через две недели Джон Ламар улетел в Саванну, самый красивый город мира. С собой он вез семейные реликвии, хранимые из поколения в поколение: фотографии, письма, конфедератскую флягу и короткую шпагу без ножен. Со снимка, сделанного вскоре после окончания войны Севера и Юга, серьезно смотрела Молли, то есть Пегги Ламар, прапрапрабабка Джона. Юное лицо, очень белая кожа, темные локоны, черное платье. У широкой юбки бойкий на вид карапуз, сидя верхом на деревянной лошадке, высоко держал короткую шпагу. Лошадка была в серых яблоках и с наполовину вылезшей черной гривой.

Эпилог

Полковник Димик похоронен в Портланде, Молли и Джон ездили на его могилу прошлым летом. В середине войны порядки в форте Уоррен изменились: командование настаивало, чтобы условия содержания пленных в крепости были не лучше, чем в тюрьмах южан. Полковник протестовал, был отстранен «по состоянию здоровья» и скоро умер. Его сыну не пригодилось рекомендательное письмо пленных южан: юноша был смертельно ранен в битве под Чанселорсвилем.

Могилы доктора Питерса Джон и Молли пока не нашли, зато отыскали в архивах письмо от бывших военнопленных. Они душевно благодарили доктора за доброту и приглашали его приезжать, когда восстановится спокойствие в их южном доме.

В гостиной у Молли и Джона висит увеличенная фотография Пегги Ламар с мальчиком, скачущим на деревянной лошадке. Молли тоже ходит в черном, но в наше время это не вдовий наряд, а просто мода. Женщины, разделенные полутора столетиями, удивительно похожи, только Молли старше. Она упорно называет карточку дагеротипом, ей нравится старинное слово, но тут Молли не права – такой подвижный мальчишка, как сын Джона Ламара, не мог бы смирно высидеть время, нужное для экспозиции.

Посчитавшись родством, Молли и Джон выяснили, что он приходится ей четвероюродным племянником.

– Тетушка, а тетушка! – дразнит жену Ламар.

Молли визжит и бросается на него с кулаками. Потом они лежат на ковре у камина. В прихожей прадедовы часы бьют десять. Из окна пахнет дождем и магнолиями. С маленькой площади самого красивого города мира слышен усиленный мегафоном голос припозднившегося экскурсовода:

– Во время войны Севера и Юга генерал Шерман не сжег Саванну по причине необыкновенной прелести этого города. Поверните головы налево. В этом изящном особняке…

Анна Агнич