ЕГО ПОЭЗИЯ ЗВУЧИТ НА МНОГИХ ЯЗЫКАХ МИРА

К 215-й годовщине со дня рождения Генриха Гейне

Один из величайших лирических поэтов Германии Генрих Гейне родился 13 декабря 1797 года в небольшом в те времена городе Дюссельдорфе на Рейне в семье неудачливого коммерсанта-еврея, умевшего однако при любых обстоятельствах сохранять чувство юмора. Самсон Гейне, в отличие от своей супруги Бетти, не был человеком практического склада, и дом держался на матери. Значительную материальную поддержку им оказывал родной брат отца Соломон, один из крупнейших банкиров Гамбурга. Именно благодаря ему Генрих, или, как его звали в семье, Гарри, сумел получить образование. Дядя хотел приспособить его к коммерции, но затея эта оказалась тщетной. Получив затем университетское юридическое образование, Г.Гейне продолжал заниматься литературой. И на этом поприще он достиг подлинно блистательных результатов, став в один ряд с крупнейшими мастерами.

Творческое наследие Г.Гейне является неотъемлемой частью золотого фонда мировой литературы. Еще при жизни поэта его стихи разучивала и распевала немецкая молодежь. Рано узнали и полюбили его творчество в России. «Гейне едва ли не самый популярный чужеземный поэт у нас в России»,  — писал И.С.Тургенев в 1875 году. Впервые русские читатели познакомились с поэзией Гейне в конце 20-х годов XIX столетия благодаря переводам Ф.И.Тютчева. В конце концов, между немецким поэтом и его русским переводчиком установились личные контакты. Тогда Гейне был уже широко известным и популярным в Германии писателем.

Творчество Гейне пленило и других русских поэтов — М.Лермонтова, Н.Некрасова, А.Фета, Н.Плещеева, Н.Огарева, А.К.Толстого, А.Майкова, Л.Мея, Д.Минаева, М.Михайлова, Н.Добролюбова. С увлечением занимался переводами из Гейне и молодой литературный критик Д.Писарев.

Поистине мировую славу принес Г.Гейне двадцатый век. Его книги были переведены в Японии и Югославии, Индии и Греции, Китае и Португалии, Турции и Норвегии и многих других странах.

И конечно же, переводили его произведения и в США. А сам поэт в  своем стихотворении «Теперь куда?» среди других стран, где ему хотелось бы жить, чтобы обрести, наконец, душевный покой, называл и Америку.

Кстати говоря, именно в Соединенных Штатах впервые был установлен своеобразный памятник Г.Гейне. Это — небольшой «Фонтан Лорелеи» с барельефом поэта. А ведь вначале этот памятник был предложен для установки в родном городе Г.Гейне Дюссельдорфе. Но это предложение в Германии было отвергнуто: «причина» известная — автор изумительной баллады о Лорелее — «неарийского происхождения». Здесь, в Штатах, каждый желающий может увидеть «Фонтан Лорелеи» в Нью-Йорке, в Бронксе.

В Германии же памятник великому поэту был установлен в Дюссельдорфе только через 125 лет после его смерти, в 1981 году, и то благодаря  требованиям мировой, в том числе, и немецкой, прогрессивной общественности.

А в России в начале уже двадцатого века поэзию Г.Гейне переводил Александр Блок, написавший о нем несколько статей и считавший его литературное наследие неисчерпаемой художественной сокровищницей, ценность которой с течением времени раскрывается все полнее.

Передать русскому читателю богатство поэзии Г.Гейне во всем многообразии его таланта стремились позднее Ю.Тынянов, В.Зоргенфрей, М.Лозинский, В.Левик, С.Маршак, А.Дейч, Л.Гинзбург и многие другие переводчики.

Росла и ширилась известность великого немецкого поэта, но, как и прежде, его врагами оставались противники прогресса и демократии. А в годы фашизма в Германии книги Гейне в числе других ненавистных фашистам книг предавались огню. Ведь он был для фашистов не только идейным противником,  им претило его еврейское происхождение.

Но все потуги реакционеров разного толка оказались напрасными, бессильными. Поэзия Гейне продолжает завоевывать сердца людей. Она звучит на многих языках мира.

Привлекает она и новых переводчиков. Каждый, кто любит поэта и читает в подлиннике и пишет стихи сам, не в силах удержаться от попыток перевести его на свой родной язык. Поддался такому неодолимому соблазну и автор этих строк.

Увлекался переводами из Гейне еще с юных лет, почувствовал его в чем-то близким себе. Такие вещи трудно объяснимы. Однако, думаю, что свою роль сыграл и тот факт, что преподавала у нас немецкий в школе Лина Петровна Кеппе, как вы уже догадались, немка по национальности. Она-то и сумела привить многим ученикам серьезное отношение к изучению немецкого. А у меня лично это вылилось еще и в увлечение немецкой поэзией. Были попытки переводить и Гете, и Шиллера. Но захватил меня больше всего Гейне.

Потом, будучи студентом, читал эти ученические переводы, уже доработанные, и новые, таким выдающимся мастерам переводческого дела, как Г.Шенгели, который руководил моей курсовой работой, связанной с мастерством поэтического перевода, В.Левик, которому я прочитал кое-что из переведенного, и он захотел посмотреть остальное, предложил позвонить ему, но я, робея перед столь значительным авторитетом, так и не сумел заставить себя набрать номер его телефона. А ведь он сказал мне, что готовит издание произведений Генриха Гейне, в которое будет стремиться включить как можно больше работ новых переводчиков.

Честно говоря, в некотором сомнении относительно демонстрации моих опытов пребываю и по сей день. И сегодня, как и ранее, многое я придирчиво исправил, а кое-что практически переписал заново. Если у иных читателей возникнет вопрос, хочу его упредить: там, где у Г.Гейне белый (то есть, без рифмы) стих, он такой же и в моем переводе. Если вам хоть что-то из предложенного мною придется по душе, — уже хорошо, буду весьма польщен. Для переводчика-непрофессионала и это превеликое благо.

В любом случае — спасибо.

Владимир КОТЛЯРЕНКО

 

ПЕРЕВОДЫ

 

«КНИГА ПЕСЕН»

 

Из цикла «Юношеские страдания»  (1817-1821)

 

Морское путешествие

 

Считая каждую волну,

Стою один на рее.

Прощай, прекрасный отчий край!

Корабль, плыви скорее!

 

Вот вижу я любимой дом,

Сверкают блики окон.

Все проглядел глаза, но мне

Не машут издалёка.

 

Уймитесь слезы, вон из глаз,

Чтоб видеть путь свой лучше.

Больное сердце, не клони

К страданьям неминучим!

 

 

Из цикла  «Лирическое интермеццо» (1822-1823)

 

*   *   *

В красе и диве майских дней,

Лишь почки все пробьются,

Любовью в моем сердце

Росточки разовьются.

 

В красе и диве майских дней,

Лишь пташки все зальются,

И мышцы, и желанья,

Затрепетав, проснутся!

 

 

*    *    *

Слезами моими омытый,

Цветов распустился ковер,

И вздохи любви нежнее,

Чем соловьиный хор.

 

Коль ты меня любишь, крошка,

Цветы я тебе отдам,

А перед твоим окошком

Петь прикажу соловьям.

 

 

*   *   *

Стоят недвижные звезды

Извечно в выси ночной

И смотрят друг на друга

С полной любви тоской.

 

Ведут они разговоры,

Богат их язык и красив;

Но ни один филолог

Той речи не раскусил.

 

Я же ее освоил,

Запомнил навсегда;

Служил мне грамматикой образ

Любимой, ее звезда.

 

 

*   *   *

Как свет наш глуп, как свет наш слеп

И в пошлости самоуверен!

Он врет, моя крошка, смешон и нелеп,

Что, дескать, характер твой скверен.

 

Как свет наш глуп, как свет наш слеп!

Не знать ему правды вовеки –

Сколь сладок твоих поцелуев хлеб

И сколько в них жаркой неги.

 

*   *   *

На северной голой вершине

Кедр одинокий стоит.

Укутавшись белым покровом,

В холодном безмолвии спит.

 

И снится ему, что в далекой

Полуденной знойной земле

Грустит одинокая пальма

На жгучей пустынной скале.

 

*   *   *

Юноша любит девушку,

А девушке мил другой;

Другой же любит другую,

Что стала его женой.

 

Взяла тогда девушка с горя

И спуталась сгоряча

С первым, кто ей попался;

А юноша бедный зачах.

 

Старая это история,

Но будет нова всегда;

Кому суждено в нее влипнуть,

Не вылезет никогда.

 

*   *   *

Когда прощаются двое,

Не в силах рук разнять,

Они начинают плакать

И беспрестанно вздыхать.

 

Не плакали мы с тобою,

Никто из нас не вздыхал, –

Нас плач и стон печальный

После прощанья ждал.

 

 

*   *   *

Стою на горной вершине,

И грусть в душе разлилась.

«О, если бы стать мне пташкой!» –

Вздыхаю уж в сотый раз.

 

О, если бы ласточкой стал я,

К тебе, дитя, прилетел –

И над твоим окошком

Гнездышко свив, присел.

 

О, если бы стал соловьем я,

К тебе, дитя, прилетел –

И ночью тебе свои песни

С липы зеленой пел.

 

О, если бы стал снегирем я,

К тебе на сердце слетел –

Я болен, недуг мой безумный

Вылечить – твой удел.

 

 

Из цикла “Опять на родине” (1823-1824)

 

*   *   *

Мне дорогу жизни мрачной

Образ милый освещал;

Но угас прекрасный образ –

Мрак опять меня объял.

 

Дети малые боятся

Тьмы ночной страшащих пут, –

И они, чтоб страх развеять,

Песню громкую поют.

 

Стал и я, дитя чудно́е,

Нынче петь в глухую ночь;

Хоть и мой напев невесел,

Страхи тоже гонит прочь.

 

 

*   *   *

Не знаю, гадаю напрасно,

С чего бы такая тоска;

Одну стародавнюю сказку

Забыть не могу я никак.

 

Пахну́ло прохладой, темнеет,

И Рейн, безмятежен и тих;

Вершина горы пламенеет

В закатных лучах золотых.

 

Там дева-краса, обаянье –

Взошла на скалистый утес,

Блестит золотым одеяньем

И золото чешет волос.

 

К ним льнет золотым она гребнем

И песню при этом поет;

Мотив тот небесный, волшебный

Так нежно, так страстно зовет.

 

Гребец на суденышке утлом

Зажегся щемящей тоской;

Забыл он о рифах попутных,

Он там, он уже высоко.

 

Я знаю, в конце одолеет

Гребца и лодчонку волна.

И сделала то Лорелея,

Когда распевала она.

 

*   *   *

Мы у лачуги рыбачьей

В море глядим, в океан;

С неба вечернего начал

Стлаться туман.

 

Вон уж огонь засветился

На маяке.

Парус опять появился

Там, вдалеке.

 

Долго о бурях болтали,

О рыбаках-смельчаках.

Были морские вселяли

Радостный страх.

 

Мы говорили про страны

Дальних морей

И про живущих там странных

Местных людей.

 

Девушки сказам внимали.

Смолк разговор между тем,

Вдаль паруса уплывали,

Смерклось совсем.

 

 

*   *   *

О милая рыбачка,

Причаливай свой чёлн.

Присядь ко мне и нежно

Коснись меня плечом.

 

Склони ко мне головку

На сердце, не робей, –

Мятежному ты морю

Вверяешься смелей.

 

Как в море, в моем сердце, –

То тишь, то ураган,

Но в нем иного  рода

Таятся жемчуга.

 

 

*   *   *

Как можешь ты спать спокойно,

Ведь знаешь: еще живу?

Старая злость вернется –

Ярмо свое разорву.

 

Ты песенку давнюю помнишь:

Бывало, парень один,

Покойник, любимую в полночь

В могилу свою заводил?

 

Прелестная, дивная крошка,

Поверь мне, в конце концов:

Я – есть, и покуда сильнее

Всех мыслимых мертвецов!

 

 

*   *   *

Летит быстрокрылое время,

Меняются люди и свет, –

Одна лишь любовь в моем сердце

Презрела течение лет.

 

Хоть раз бы тебя мне увидеть

И пасть в колени твои,

И тихо сказать, угасая:

«Мадам, я сгорел от любви».

 

 

*   *   *

Мне снилось: луна печально плыла,

И звезды блистали печально;

И я перенесся туда, где жила

Любимая в городе дальнем.

 

Вот дом ее предо мной предстает, –

И губы к ступеням припали,

Ступала здесь нежная ножка ее,

И юбки края шуршали.

 

Длинна была ночь, была холодна,

И так остудились  камни.

А призрачный образ манил из окна

В мерцающем лунном сияньи.

 

*   *   *

Что надо скупой слезинке?

Она мути́т мой взор.

Осталась в краешке глаза

Слезинка с давних пор.

 

Ее серебристые сестры

Давно разбежались прочь.

А с ними и мука, и радость

Развеялись в ветер и в ночь.

 

Растаяли точно дымка

И синие звезды земли,

Что  в сердце мое, улыбаясь,

Ту муку и радость внесли.

 

Ах, и любовь сама-то

Скрылась, как легкий сон!

Исчезни и ты, скупая

Слеза от былых времен!

 

*   *   *

Человек, не смейся чёрту, –

Нашей жизни краток час, –

Знай, что вечное проклятье –

Это явь, – не плод прикрас.

 

Человек, отдай, что должен, –

Нашей жизни долог час, –

Как всегда, тебе придется

Брать взаймы еще не раз.

 

 

*   *   *

Дитя мое, как в детстве

Вольготно было нам!

Мы лазили в курятник,

Скрывались по стогам.

 

Зальемся петухами, –

И мимо кто ни пройдет, –

«Кукареку!» – тот верит,

Что это петух поет.

 

Обоями ящик оклеив,

С тобой мы жили в нем,

Как хорошо нам было

В уютном жилище таком!

 

Старой кошке соседа

Мы назначали прием,

И встретив почтенную гостью,

На радостях мяли ее.

 

Спросив: «Как ваше здоровье?»,

Безмерной светясь добротой,

Рассказывали с любовью

Мы сказки кошке той.

 

Частенько мы сокрушались,

Как важные старики,

Что было все лучше и ярче

В прошедшие наши деньки.

 

Что вера, любовь и верность

Вовсе покинули свет,

Что слишком уж дорог кофе,

А денег в кармане нет!

 

В прошлом – детские игры.

Всё – в прах, не вернется вновь.

И деньги, и верность, и время,

И вера, и свет, и любовь.

 

 

*   *   *

Сердце, не теснись тоскою,

Все снеси в своей судьбе.

И вернет весна тебе

Все, что отнято зимою.

 

Прочь печали, прочь заботы,

Так прекрасен жизни бег!

Сердце, все, что по тебе,

Все, все, все любить должно ты!

 

Из цикла “Северное море” (1825-1826)

 

Ночами в каюте

 

У моря – его жемчуг.

У неба – его звезды.

Но сердце, мое сердце

Полно своей любовью.

 

Велики́ и море, и небо,

Но сердце мое еще больше,

И чудесней, чем жемчуг и звезды,

В нем любовь моя светит, лучится.

 

Войди же, прелестная крошка,

В огромное сердце мое.

Мое сердце, и море, и небо

От бескрайней томятся любви.

 

 

 

*   *   *

Из очей небесных, с высей

Сыпят искры золотые.

Через мрак и через душу

Дале ширятся и дале.

 

О вы, очи неба в высях!

Выплачьтесь в мою вы душу, –

Чтоб от светлых капель звездных

Через край душе излиться.

 

 

Морская тишь

 

Тишь морская! Блещут воды,

Солнца яркость отражая,

Изумрудом волн одето,

Разрезает волны судно.

 

У руля, ничком свалившись,

Мирно всхрапывает боцман.

Прислонившись к мачте, юнга

На коленях чинит парус.

 

Сквозь запачканные щеки

Пробивается румянец,

Скукой рот сведён широкий

И глаза полны унынья.

 

Капитан над ним склонился,

На чем свет его ругает:

«Жулик, это ты из бочки

У меня стащил селедку?»

 

Тишь морская! Вот играет

В во́лнах умная рыбешка;

Солнцу голову подставив,

Плещет радостно хвостишком.

 

Но стремится сверху чайка

Вниз на маленькую рыбку

И с добычей легкой в клюве

Снова вмиг взмывает в небо.

 

 

Вопросы

 

У моря, у пустынного ночного моря

Стоит молодой человек.

В груди – тоска, в голове – сомнения.

И усталыми устами шепчет он во́лнам:

 

«О разгадайте мне жизни загадку,

Мучительную древнюю загадку,

Над которой уже билось немало голов,

Голов в иероглифических колпаках,

Голов в тюрбане и в черном берете,

В париках и тысячи других

Бедных, вспотевших людских голов –

Скажите мне, что есть – человек?

Откуда он явился? Куда идет он?

Кто живет там, высоко, на золотых звездах?»

 

Бормочут волны свое извечно непонятное,

Дует ветер, плывут облака,

Сверкают звезды, равнодушно холодные,

А глупец ожидает ответа.

 

 

НОВЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

 

Из цикла “Новая весна”(1831)

 

*  *  *

Веселый май шагает,

Цветут сады, леса,

И тучки уплывают

По синим небесам.

 

Песнь соловья куда-то

Летит сквозь лес, в простор,

И белые ягнята

С зеленых скачут гор.

 

А мне – ни петь, ни резвиться, –

Недужный, упал я в траву;

Мне звон колокольчика снится,

Я грёзами в небыль плыву.

 

 

*  *  *

Жил-был король престарый,

Душою черств и сед главой;

Король старик женился

На деве молодой.

 

И жил-был паж прекрасный,

Главой, умом он светел был;

За королевой юной

Он шлейфа шелк носил.

 

Ты знаешь эту песню?

Она сладка, она грустна!

Погибли паж и дева, –

Их страсть была сильна.

 

 

*   *   *

Звезды ножки золотые

Тихо движут в небесах,

Чтоб земли покой лелея,

Быть у ночи на часах.

 

Лес застыл в дремо́те чуткой,

Каждый лист – единый слух.

И гора объятьем тени

Обнимает лес и луг.

 

Чей-то зов? Те звуки сердцем

Непрестанно слышу я.

То ль моей любимой голос,

То ли – только соловья?

 

 

Из цикла «Разные» (1832-1839)

 

*    *    *

Море сверкает под солнцем,

Золотом глади маня.

О братья, когда я погибну,

Схоро́ните в море меня.

 

Всегда я любил его страстно.

И часто лаской волны

Оно утоляло мне сердце.

Мы оба друг другу нужны.

 

 

На чужбине

 

*    *   *

Нигде ты места не найдешь,

Скитаешься, суров.

И на ветру ты узнаешь

Любимой нежный зов.

 

Любовь твоя в родном краю

Зовет назад, к себе:

«Вернись, со мною будь, люблю,

Отрада вся – в тебе!»

 

Но дальше, дальше, вновь и вновь

Шагать обязан ты, –

Пускай забудется любовь,

Развеются мечты.

 

 

Из цикла “Романсеро” (1846-1851)

 

Азр

 

Ежедневно, в час вечерний

Дочь прекрасная султана

Появлялась у фонтана,

Где  светло́ струились воды.

 

Ежедневно, в час вечерний

Юный раб ходил к фонтану,

Где светло́ струились воды;

С каждым днем бледнел все больше.

 

Как-то вечером принцесса

Подошла к нему с вопросом:

«Имя знать твое хочу я,

Кто ты родом и откуда!»

 

И ответил раб: «Мне имя –

Магомед, а Йемен – край мой.

Я из племени тех азров,

Что, влюбившись, умирают».

 

 

ПОЛИТИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

 

Только погодите!

 

Я молнии мечу мгновенно, –

Решили вы: он грому чужд!

Что вы ошиблись – несомненно:

Ведь я прекрасно грохочу.

 

Настанет день для вас ужасный, –

И справедливый грянет час.

Вас с ног собьёт мой голос страстный,

Слова мои оглу́шат вас.

 

В тот день просторы содрогнутся,

Народ пойдет в свой правый бой,

Дворцы тиранов сотрясутся,

И церкви ниц падут главой.

 

 

Гимн

 

Я – меч, я – пламя.

Я светил вам в ночи́, и когда битва началась, я сражался в первых рядах. Вокруг меня лежат трупы моих друзей, но мы победили.

Мы победили,  но вокруг меня лежат трупы моих друзей.

В ликующем походном марше слышен хорал погребения.

Но времени нет ни ликовать, ни скорбеть. Вновь призыв трубы, и снова борьба.

Я – меч, я – пламя.

 

 

ПОСЛЕДНИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

(1853-1855)

 

*   *   *

Кто в груди имеет сердце,

И любви слышны в нем звуки, –

Сдался лишь наполовину, –

Так лежу я, предан муке.

 

А умру, – враги трусливо,

Лишь меня покинут силы,

Вырвут мне язык, чтоб с речью

Не восстал я из могилы.

 

И сгниёт мой труп безмолвный.

Жаль, что я не удостою

Вслух презреньем тех, кто дико

Так глумился надо мною.

 

Перевод Владимира КОТЛЯРЕНКО