Эдвард Бачер | Открытое письмо Джордану Питерсону

Я являюсь вашим большим поклонником и благодарю вас за огромную работу, которую вы проделываете, повышая уровень общественной дискуссии и, что важно, борясь с культурно-марксистской ерундой, исходящей из академической среды. Ваше изложение древних религиозных нарративов изменило моё мышление. Мне кажется, что вы в одиночку изменили широкий общественный дискурс о религии, переведя его из банальной, непродуктивной сферы фактической историчности в надлежащую область анализа — а именно, от «является ли это правдой?» к «каким образом это является правдой и почему это важно?». Кроме того, ваша популяризация психологических знаний оказала неоценимую услугу миллионам людей, помогая им улучшать свою жизнь в таких разнообразных областях, как воспитание детей, психическое здоровье, мотивация, планирование жизни и карьеры.

Тем не менее, несмотря на моё глубокое восхищение, я вынужден не согласиться с вашим недавним высказыванием и надеюсь, что вы позволите мне обратить ваше внимание на один тонкий момент. В интервью с Кэтрин Бирбалсингх вы раскритиковали правых либертарианцев за их, как вам кажется, наивную веру в благотворность индивидуальной свободы:

«Правые либертарианцы страдают от заблуждения, что если просто позволить людям делать выбор, в том числе на рынке, то всё само собой устроится наилучшим образом. Но они не понимают (а они должны понимать), что даже либералы, чьи идеи они, по сути, используют, понимали, что индивидуальная свобода возможна только в обществе, которое закреплено [как корабль, стоящий на якоре в гавани, не может уплыть в небытие]. Как только правила игры установлены, каждый может быть свободен играть; но если вы не можете договориться о чертовых правилах, у вас нет свободы, у вас контрпродуктивная, хаотичная, революционная анархия, и тогда всё кончено [для общества]».

Вы правильно утверждаете, что продуктивное сотрудничество требует правил, что классические либералы и философия либерализма предоставили идеологическую основу для современного либертарианского движения, и что этих классических либералов можно в широком смысле описать как минималистов, которые считали, что минимальное государство необходимо для поддержания этих правил (посредством судов, полиции и армии). Но отказ от создания правил правительством отличается от отказа от правил как таковых, что я сейчас и постараюсь показать.

Правые либертарианцы отличаются от леволибертарианских движений именно своим уважением к правилам, традициям и естественным иерархиям (то есть тем, которые основаны на компетентности и, таким образом, возникают органично). Вы бы, вероятно, назвали это движение консервативным по темпераменту, хотя оно часто расходится с политическим консерватизмом; например, многие республиканские политики приводят к увеличению размеров и масштабов правительства и, следовательно, не соответствуют либертарианским принципам.

Общество возникает как следствие более высокого порядка от намеренного сотрудничества между индивидами, реагирующими, в большей или меньшей степени осознанно, на закон сравнительных преимуществ. В условиях добровольного двустороннего обмена две неравные стороны извлекут выгоды в производительности, если каждая будет специализироваться на той производственной деятельности, к которой она сравнительно лучше подходит. Важно, что это преимущество сохраняется даже в тех случаях, когда одна сторона абсолютно превосходит другую в обеих производственных сферах. Чем больше люди специализируются и торгуют, тем лучше они могут обеспечить своих детей и в целом, быть счастливыми. Следовательно, минимально необходимые «правила игры» для существования и процветания любого общества — это те, от которых зависит закон сравнительного преимущества, а именно защита жизни, свободы и собственности. Обратите внимание, что если мы рассматриваем права на жизнь и свободу как следствия самопринадлежности, как это делают многие правые либертарианцы, то эти три условия сводятся к одному фундаментальному принципу — а именно — защите прав собственности.

Государство, определяемое как институт, который объединяет территориальные монополии на принятие окончательных решений и налогообложение, предоставляет возможность одним получать выгоду за счёт других. На свободном, нерегулируемом рынке единственный способ для человека устойчиво повысить уровень своего потребления (то есть уровень жизни его и его семьи) — сначала увеличить уровень своего производства, а затем либо потребить то, что он сам произвёл, либо обменять это на чью-то собственность. В любом случае, общее количество благ увеличивается, что приводит к игре с положительной суммой. Но если кого-то можно заставить отказаться от своей собственности (через налогообложение), то взамен давать ничего не нужно, что приводит к игре с отрицательной суммой. Как только этот механизм принуждения установлен, каждый получает стимул не только минимизировать ущерб, который он от него понесёт, но и использовать его в своих интересах, так как, используя государство в качестве посредника, можно увеличить своё потребление, не увеличивая производство. Если государство сделает незаконной конкуренцию с вами, спрос на ваши товары увеличится; если достаточно политиков согласятся с тем, что вам следует выплатить компенсацию за порабощение ваших предков, то можно будет заставить субсидировать ваш образ жизни кого-то ещё и так далее.

Такая система стимулов враждебна культивированию традиций, которые представляют собой проверенные временем лучшие практики наших предков, и ставшие своего рода межпоколенческим искусством. Здоровое общество строится на таких традициях и способно передавать своим наследникам всё более богатые и значимые коллекции ритуалов, обычаев, правил и вдохновляющих идеалов. Но систематическое нарушение прав собственности, возникающее в ответ на стимулы, присущие любому государственному аппарату, приводит к обратному; оно выбивает почву из-под ног самых продуктивных членов общества и повышает временное предпочтение, наказывая консервативное, непаразитическое поведение. Если это не контролировать, это ведёт к распаду социального единства, когда критическая масса людей осознаёт, что относительная автаркия предлагает лучшие перспективы для процветания их детей, чем участие в обществе, управляемом всё более тираничной узаконенной мафией.

Важно отметить, что нет способа существования государства, при котором оно не нарушало бы те самые права собственности, которые оно должно защищать. Однако, к счастью, хотя управление и является важным для функционирования общества, монополизированное принуждение не обязательно, и все услуги, которые в настоящее время предоставляет государство, могут быть предоставлены лучше и дешевле на добровольной, контрактной основе, без возникновения тех же самых искажённых стимулов: от инфраструктуры и судов до полиции и даже армии. Специальные экономические зоны и частные города, такие как Проспера, доказывают, что управление слишком важно, чтобы доверять его правительствам.

В свете таких соображений социально-консервативный либертарианец приходит к выводу, что правительство — неподходящее средство для достижения его целей; традиции, добродетели и мораль могут быть сохранены в долгосрочной перспективе только если они поддерживаются на добровольной основе. Это, в свою очередь, требует, чтобы они доказали свою долгосрочную ценность для новых приверженцев в каждом поколении. Таким образом, правые либертарианцы не верят, как вы утверждали, что не должно быть никаких правил. Скорее, их понимание важности правил означает, что они также знают, что не любые правила подойдут; только полезные правила, которые оправдывают краткосрочные жертвы, которых они требуют, должны передаваться из поколения в поколение. Свобода игнорировать правила в принципе является необходимой гарантией того, что будут передаваться только такие правила, что, таким образом, со временем способствует общему уважению к традиции. Государственное вмешательство, с другой стороны, неизбежно приводит к появлению правил, приносящих чистый ущерб, которые приносят пользу только группам особых интересов и, следовательно, порождают у населения обоснованный скептицизм в отношении соблюдения правил.

В политике, как и в экономике, всегда необходимо учитывать предельную единицу. В контексте текущего обсуждения это означает, что нужно задаваться вопросом, какое конкретное правило следует применять в какой конкретной ситуации. Универсальные решения не могут подходить для всех ситуаций на все времена, и процесс, при котором лучшие решения заменяют худшие, требует, чтобы, в принципе, любой человек с новой идеей мог вывести её на рынок (то есть чтобы не было барьеров для входа). Когда государство устанавливает правило, оно запрещает какое-то решение всем, тем самым мешая динамическому процессу открытия, посредством которого устанавливается потребительский суверенитет, то есть процессу, в котором потенциальные решения конкурируют, чтобы найти ситуации, в которых они лучше всего подходят для решения задач задействованных лиц. Точно так же, без государственных правил сообщества будут разрабатывать и корректировать правила игры для своих членов, развивая полезные традиции и в процессе строя цивилизацию. Прозрение правых либертарианцев заключается в том, что у нас могут быть только такие правила, если мы не будем препятствовать процессу, который их создаёт, и поэтому мы должны отвергнуть государственные правила, которые неизбежно искажают и разрушают его.

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев