Эдуард Тополь | «Железный человек» из Тель-Авива

Киноистория, основанная на реальных событиях и рассказанная их главным героем мне и кинорежиссеру Александру Шабатаеву.

(Публикуется по просьбе читателей)

Photo by iam_os on Unsplash

Медленно поехав на старенькой «Мазде» вдоль высокого тюремного забора, разрисованного граффити и надписями «TO BE OR NOT TO BE», сорокалетняя адвокатесса N., маленькая и похожая на растрепанную сороку, запарковалась на служебной стоянке и зашла в проходную тель-авивской тюрьмы, что на улице Дерек Бен-Цви, 82. Стандартная процедура вызова заключенного на беседу с адвокатом заняла 15 минут, и вот она сидит в бетонно-пустой комнате тет-а-тет со своим очередным подзащитным – высоким, но поблекшим 30-летним Евгением Третьяковым.

– Да, – говорит он, – я ходил с заряженным шприцем. Я же был в розыске. Поэтому решил: если меня будут брать менты, тут же вколоться, чтобы в тюрьму отойти под кайфом. И тут полиция ко мне с двух сторон: «Эй, иди сюда!». Быстро колю себя в плечо, а меня с двух сторон электрическим пистолетом гасят, потом мордой в асфальт! Избили по-черному, ребро сломали! За что? Да, я хотел уколоться. Но сопротивления я не оказывал, ничего не нарушал. У них не было оснований для такого жесткого задержания.…

– В полицейском рапорте все иначе, – ответила адвокатесса, листая папку с его делом. – Ты вор, наркоман, тебя задержали, и ты со шприцом напал на полицейских. Нападение на полицейского с применением холодного оружия – статья 274, лишение свободы до пяти лет.

– Слушай, я похож на идиота? – спросил он. – Да, я наркоман. Но нужно быть идиотом, чтобы с аптечным шприцем напасть на полицейских с пистолетами!

– Если ты не идиот, – сказала она, – завяжи с наркотой. Ведь ты не из уголовного мира. У других – отец в тюрьме, мать алкоголичка, они с детства воруют и сидят на наркоте. А ты в школе был отличником и спортсменом. Ты хоть и полурусский, а иврит у тебя не хуже моего. Но посмотри на себя! Руки исколоты, лицо как половая тряпка. Как ты дошел до этого?

Евгений не ответил, отвернулся.

– Давай так, – сказала она. – Ты просишь суд отправить тебя в наркологическую клинику лечиться, а я договорюсь с прокуратурой: они не будут требовать тюремного срока. Идет?

– Хрен редьки не слаще, – ответил он по-русски.

– Что-что? – не поняла она.

– Русская поговорка, – сказал он и пояснил на иврите: – Эти нарко-клиники хуже тюрьмы. Здесь мне, как наркоману, дают заменитель наркотика, субутекс. Дрянь, конечно, но все-таки. А там сухая ломка и нужно работать – сортиры чистить, лекции слушать, богу молиться. Муть сплошная.

«Сорока» разозлилась:

– Ты еще выбираешь! Между прочим, не ты меня нанимал! Меня государство назначило быть твоим адвокатом. Но как я могу тебя защищать, если ты хочешь сидеть в тюрьме вместо того, чтобы снова стать человеком?

Но он упрямо твердил:

– Эти полицейские не имели права меня бить…

Вместо ответа она повернулась к окошку, за которым маячил охранник:

– Уведите его!

Вернувшись в тюремную камеру, где еще два зека – араб и марокканец – играли в самодельные карты, Евгений в отчаянии упал на шконку. Как он дошел до жизни такой? Да, он был отличником и не где-нибудь, а в престижном израильском лицее-интернате. И спортсменом он был тоже не рядовым, а лучшим в лицейской сборной по гимнастике и нападающим футбольной команды, а потом и серебряным призером юношеского чемпионата Израиля по боксу. На армейской отборочной комиссии ее председатель сам сказал про него своим коллегам: «Отличник, спортсмен, рост метр девяносто, стометровку делает за 12 секунд, – и с улыбкой повернулся к Евгению: – Поздравляю! Куда пойдешь?». «В летчики или в десантуру», – уверенно ответил Евгений. «А родители разрешат?» «Конечно!». «Мазаль тов, счастливчик! – сказал председатель. – Принеси их письменное разрешение, и мы зачислим тебя, куда пожелаешь!»

И тут случился облом. Если ты единственный сын у своих родителей, то без их письменного согласия тебя в израильской армии не возьмут ни в летчики, ни в десантники, ни даже в пограничники. А его отец, бывший советский мент, разрешения не подписал, и – всё, хана, вместо летной школы Евгений оказался хрен знает где – в пустыне, на тыловой базе, кладовщиком склада аппаратуры спецсвязи!

Конечно, он психанул и в отчаянии сказал Виктору, своему единственному русскоязычному корешу в этой части:

– Я в тыловых войсках! Меня в летчики брали! А я тут, в этом дерьме! Только потому, что отец не подписал разрешение, я на три года буду в этой дыре!

– Есть другое решение, – спокойно ответил Витек.

– Какое другое?

– А ты куда пойдешь на шабат? Домой?

– Нет. Отца видеть не могу!

— Значит, вместе пойдем. У меня квартира в Рамат Гане.

В однокомнатной квартире Виктора был шалман, «малина». А компашка – Виктор и его друзья: Культурист, Бездельник и Бывший Танкист, который отсидел срок за попытку провезти на танке гашиш через ливанскую границу. Музыка, водка, легкие наркотики. Евгений пил водку с пивом и курил марихуану. Легкое веселье разливалось по телу. А Виктор изложил ему свою программу освобождения от армии:

– Израиль — это не Россия. Тут за первое дезертирство дают всего месяц в карцере. За второе – три месяца тюрьмы. Отсидишь – дают 21-й профиль, «негоден к службе». И всё, свобода!

Действительно, на фига терять три года молодой жизни, когда можно закосить от армии?

И вот уже первый побег из армии – свобода, ресторан «Лондон» на набережной в Тель-Авиве. Евгений – помощник официанта, бегает с тяжелыми подносами. Подбегает к очередному столику, чтобы взять заказ. А за столиком – сорокалетний Толян, приятель отца.

– Привет, боксер! – изумился Толян. – Ты же в армии…

– Уже нет, – оглянувшись, тихо ответил Евгений. – Я дезертир, меня полиция ищет.

– Меня тоже, – усмехнулся Толян. – А тут ты чо делаешь?

– Официантом…

– Ты официант? Ты был лучшим в моей боксерской секции! – он резко встал, сорвал с Евгения фартук. – Пошли!

И повел его по набережной к толпе вокруг наперсточников. Но приказал, не доходя до них:

– Стой тут на шухере. Если увидишь полицию, кричи: «Марина»!

После чего втерся в толпу, подключился к игре («катке»), которая была в самом разгаре: трое наперсточников – «нижний» и два «верхних» (старик и девушка) – разводили лохов на крупные ставки. Толян стал азартно поднимать эти ставки еще выше.

Минут через двадцать в конце набережной появилась полицейская машина. «Марина!», – закричал Евгений, словно позвал девушку.

Наперсточники тут же передали деньги Толяну, свернули игру и смылись, как не было. Полицейская машина медленно проехала мимо Евгения и укатила. А Толян подошел к Евгению, дал ему 400 шекелей и сообщил:

– Ты принят, работаешь с нами.

Через пару недель на том же месте три бумажных стаканчика снова летали над шариком над картонной коробкой – «столом». «Катка» была опять в разгаре, но теперь ее вел Евгений – весело и лихо, с цирковой ловкостью он, «нижний», орудовал стаканами. А Старик, Толян и еще двое «верхних» делали «свет», «зонт» и прочие приемы развода зрителей на крупные ставки. В Тель-Авиве полно туристов и лохов со всего света, их деньги стопками летели на «стол» – шекели, доллары, евро…

А по вечерам – модная дискотека. Полумрак, громкая музыка пульсирует по венам. Цветные прожекторы, густая толпа танцующей молодежи. Каждый вечер стройный, высокий, загорелый, дорого и стильно одетый Евгений классно танцевал с новой девушкой, угощал ее «колесами», оба кайфовали, с хохотом выбегали из дискотеки, а затем в съемной квартире, под ту же пульсирующую музыку, занимались сексом с энергией, утроенной наркотиком…

Громко клацнул «намордник» тюремной камеры, голос надзирателя приказал:

– Третьяков, на выход!

И вот уже зал суда.

Судья – смуглый марокканский еврей. Прокурор, два дюжих молодых полицейских, которые три месяца назад арестовали Евгения. Маленькая адвокатесса, похожая на сороку, и Евгений в наручниках. А в зале – человек двадцать зевак, не больше.

– Ваша честь, – говорит адвокатесса, – меня назначили защищать этого наркомана. А я чувствую, что должна защищать честь нашей полиции. (Показывает на полицейских) Посмотрите на них! Какой-то юный наркоман, мальчишка, достал из кармана аптечный шприц, чтобы вмазаться, а они испугались. Схватились за пистолеты, скрутили парня, избили, ребро сломали! Как я, еврейская женщина, могу надеяться, что они защитят меня от ножа террориста, если они испугались аптечного шприца? (Смех в зале) А теперь, ваша честь, посмотрите на моего подзащитного. Он похож на идиота? Только идиот может с аптечным шприцем напасть на вооруженных полицейских. (Подходит к полицейским) Где этот страшный шприц? Покажите.

– Он его выбросил, – ответил один из полицейских.

– Куда?

Полицейский пожал плечами:

– Не знаю. В кусты…

– Замечательно! – насмешливо воскликнула «сорока». – Ваша честь, я зашла в аптеку и купила такой же шприц. (Достает из кармана бумажный пакетик, рвет его и показывает крохотный инсулиновый шприц) Вот, пожалуйста. В Швеции полиция раздает такие шприцы наркоманам, чтобы они кололись стерильными иголками. А наша полиция с испуга называет это холодным оружием и хватается за пистолеты. (Пережидает новый смех в зале) Ваша честь! В обязанности полицейских входит защита нашей безопасности и здоровья. Если на их глазах я достала шприц, чтобы уколоться, они обязаны остановить меня и отнять шприц, а не избивать. А они? Что они представили тут в качестве улики нападения на них? Юношу, которого избили так, что сломали ему ребро?

– Приняв доводы защиты, обвинение снять. Отправить Евгения Третьякова в больницу на медэкспертизу – рентген ребра. А потом на реабилитацию в наркологическую клинику.

Конечно, в приемном отделении Бат-Ямской больницы на Ха’Ацмаут бульваре, 38 ждать рентгена пришлось бесконечно. Одетый в больничный халат, Евгений лежал на койке, а рядом, за занавеской, лежал какой-то пожилой толстяк и брезгливо жаловался арабу-медбрату:

– Зачем вы зека со мной положили? От него крысами воняет!

– Повернись, – велел ему медбрат.

Толстяк повернулся на бок, медбрат отвел край его больничного халата и сделал укол в ягодицу.

Лежа на соседней койке, Евгений увидел на тумбочке меж их койками дорогой кожаный портфель толстяка. Протянул руку, достал из портфеля кошелек, открыл, а там пачка шекелей и долларов. Евгений встал, в больничном халате спокойно вышел в коридор и через приемный покой ушел из больницы, свернул во двор ближайших жилых домов. Там на бельевых веревках сохло чье-то постельное белье и выстиранная одежда. Евгений на ходу снял с веревки сырые джинсы и рубашку, надел и отбросил больничный халат…

Автобусная станция на окраине Тель-Авива, а на иврите «Тахана Марказит». Десять лет назад, когда Евгений начинал свою криминальную нарко-одиссею, здесь был огромный шалман с публичными домами, уличными торговцами наркотиков, наперсточниками, ворами, торговцами шаурмой, сутенерами, молодыми украинскими и белорусскими проститутками и т. п. А для Евгения – дом родной. Сбежав из больницы, он, улыбаясь, шел по шалману и здоровался со всеми, как свой. На украденные деньги купил себе «дозу», укололся и, наслаждаясь «приходом», стал искать Толяна…

Конечно, в короткий рассказ я не упакую все беседы с Евгением и его шокирующую исповедь о его пути на израильское дно. Женя рассказывал свою историю про то, как красивого, талантливого и здорового парня затягивают трясина наркоты и криминала, как, теряя связь с родителями, он в компании уголовников и наркоманов перешел от легких наркотиков на тяжелые.

Ради денег на наркоту он стал сначала наперсточником…

Потом партнером виртуоза-карманника, с которым обворовывал людей в самых людных местах…

Потом напарником вооруженного боксера-грабителя, который грабил людей в подъездах…

Затем любовником богатой 33-летней красавицы, нелегально поставлявшей израильские паспорта в Россию и в Украину.

Охранником дорогого тель-авивского публичного дома, где помогал хозяевам переправлять через Египет (с помощью бедуинов) русских и украинских проституток.

Потом похитителем дорогих велосипедов.

На последней стадии грязные наркотики превратили его в уличного бомжа и вора детского питания из супермаркетов. Эти коробки с детским питанием он по дешевке поставлял торговцам на центральном тель-авивском рынке и получал за это гроши, которых едва хватало на одну дозу грязного наркотика.

Так после пяти лет самоуничтожения он превратился инвалида и полутруп, его избивали свои же наркоманы и бывшие партнеры по криминалу.

Должен честно сказать: подробности этой вонючей жизни не для слабонервных. В своей журналисткой юности я провел неделю с юными бакинскими наркоманами на «Горке» за бакинским ж-д вокзалом, курил с ними анашу и наблюдал, как они разводят новокаином или водой «ханку опиума», прокаливают ее на огне, а затем шприцем-«баяном» колют себе вены и, закрыв глаза, ловят кайф. Но когда я привез свой очерк «Бакинские наркоманы» в Москву, в «Комсомольскую правду», его публикацию запретил сам тов. Романов, главный цензор СССР! О чем через несколько лет, уже в эмиграции, я рассказал в романе «Журналист для Брежнева». Теперь, много лет спустя, слушая Евгения, я снова нырнул в криминальную чернуху, но такую, по сравнению с которой бакинская «Горка» за вокзалом – просто детский сад с цветочными клумбами. Во всяком случае, когда Евгений честно рассказывал о том, как на тель-авивском дне он уничтожал сам себя, о кровавых грабежах ради «дозы», своих многочисленных побегах из тюрьмы и уличных ночлегах, драках бездомных и гнойниках на его руках и ногах от грязных наркотиков – моя жена не выдерживала и уходила из комнаты.

А затем…

Затем в жизни Евгения случился нежданный поворот.

В очередной раз похитив в Тель-Авиве какой-то дорогой велосипед, он из последних сил мчался на нем прочь от полицейской погони в сторону «Тахана мерказит». Там можно было обменять велик на «дозу», но на перекрестке двух улиц Евгений был сбит «Лексусом» его бывшей 33-летней любовницы, поставлявшей в Россию и в Украину израильские паспорта, а оттуда проституток в Израиль.

Раненый, в синяках и со сломанной ногой, он лежал на мостовой рядом со смятым великом, и вдруг увидел, что из окна «Лексуса» на него смотрит шестилетний ребенок, как две капли воды похожий на него в детстве. Поняв, что это его сын, Евгений вопросительно посмотрел на свою бывшую. А она, стоя над ним, сказала презрительно:

– Да, это твой пацан. Но ты никогда его не увидишь. Твой отец испортил твою жизнь, и я не хочу, чтобы мой сын узнал, что его отец ничто, наркоман и дерьмо! Ты нас никогда не найдешь.

Села в машину и укатила, оставив Евгения подоспевшей полиции.

Несмотря на новый арест и тюремный срок, с этого момента у Евгения появилась цель в жизни. Ради мечты о встрече с сыном он начал выкарабкиваться со дна и из наркоты. Это был тяжелый путь. С помощью все той же адвокатессы он по решению очередного суда был отправлен в Афулу, в «Теплый дом». Такие «теплые дома» есть по всему Израилю, это нечто вроде маленьких и краткосрочных еврейских монастырей, куда принимают бездомных, наркоманов, людей в глубокой депрессии, но не больше, чем на четыре месяца. Под руководством раввина ты изучаешь Тору, учишь молитвы, ходишь в белой рубашке, постишься по праздникам, и делаешь всю работу по обеспечению жизни в Теплом доме – моешь полы, чистишь картошку на кухне, стираешь белье и одежду. И, конечно, никаких наркотиков и никаких сигарет. Те, кто выдерживает четыре месяца такой монашеской жизни, чаще всего возвращаются к нормальной жизни.

Но Евгений не выдержал и двух месяцев – поссорился с раввином и ушел в никуда, а, точнее, из уличного телефона-автомата позвонил своей сороке-адвокатессе и сказал:

– Если вы не поможете, я не выдержу ломки и снова уйду на дно.

Так он оказался в Хайфе, в «Теплом доме» евангелистов на самой высокой точке горы Кармель. Здесь, на высоте 500 метров над уровнем моря, все было то же самое, что в еврейском Теплом доме, только вместо Торы – Евангелие. Но здесь он нашел средство избавления от тяги к наркоте – спорт. Ежедневно в пять утра он стал бегать – сначала пять километров, потом десять, а потом и двадцать. Ежедневно. Бег – это не только спорт, это еще и кайф легкого опьянения чистым воздухом и своим здоровьем. В тридцать лет оно возвращается в темпе ваших тренировок и темперамента.

На четвертом месяце пребывания у евангелистов Евгений устроился на работу – уборщиком мусора в Хайфском университете, который расположен на горе Кармель по соседству с «Теплым домом евангелистов». В пять утра он бегал свои 20 км, потом весь день подметал, собирал мусор, стриг траву в университетском кампусе и спал в «Теплом доме». А еще через пять месяцев стал студентом этого университета и тренером в его фитнес-центре.

Три года назад в Германии, во Франкфурте-на-Майне, на соревнованиях по триатлону «Iron Man» Евгений проплыл 3860 метров, проехал на велосипеде 180,25 км и пробежал марафон 42,195 км. – всего за 14 часов вместо разрешенных 17!!! Причем на последних 200 метрах повязал себе на шею израильский флаг и пришел к финишу с израильским флагом под бурные аплодисменты не кого-нибудь, а немцев! И получил звание Ironman, Железный человек.

Возможно, в Италии, куда, по слухам, увезла его сына его «бывшая», она и мальчик видели по телевизору финал этого соревнования и Евгения, бегущего к финишу с израильским флагом на плечах. Или увидели следующим летом на соревнованиях «Ironmen» в Тель-Авиве.

Но это не все.

– Ваша честь, я не отрицаю – моя подзащитная воровка, наркоманка, преступница, посадить ее в тюрьму легко. Одно ваше слово – она уйдет на дно и к нормальной жизни никогда уже не вернется. И не будет у нее нормальных еврейских детей, целый еврейский род прекратится. Но вы помните Евгения Третьякова? Вы помните, сколько раз я уговаривала вас дать ему шанс, а он срывался, сбегал из реабилитации, снова нырял в наркоту и преступность. Он был хуже нее – 58 уголовных дел и арестов! Но вы дали ему еще один шанс и, сами знаете, в газетах пишут, кем он стал теперь – новым человеком, реабилитологом наркоманов, «Железным человеком»! Так давайте поверим в эту женщину, давайте и ей дадим шанс начать новую жизнь…

– И как? – спросил я. – Он дал ей шанс?

– Конечно, дал, – победно улыбнулась она. И спохватилась: – Но писать об этом не нужно, это адвокатская тайна.

– Sorry, – сказал я. – Ani metzta’ar, прошу прощения. Бисмарк был Железным канцлером, Маргарет Тэтчер – Железной леди, Евгений Третьяков – Железный человек, но я не железный журналист, это наша профессия – раскрывать тайны и секреты.

Честно скажу: эта правдивая и воистину голливудская история похлеще знаменитого «Рокки». Мы с удовольствием сделали бы по ней художественный фильм и, уверяю вас, это был бы фильм для международного проката! Дело за малым – найти пять миллионов долларов на производство картины.