Эдуард Шеварднадзе: одна жизнь, несколько биографий

7 июля 2014 года скончался Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе. Он прожил 86 лет. Интересных фактов, интригующих поворотов, которыми была насыщена его долгая жизнь, хватило бы на несколько увлекательных романов. Свою политическую карьеру в комсомоле он начинал еще при Сталине, а завершал ее в качестве главы отдельного государства, почитаемого теми, кто считал себя победителями «империи зла».

На своей странице в Facebook его преемник, ученик и одновременно ниспровергатель Михаил Саакашвили написал: «Шеварднадзе был очень важным политическим деятелем в период распада Советской Империи и в сложный и драматический период постсоветской Грузии, в истории которой его роль еще долго будут оценивать историки». При всей возможной критике в адрес третьего главы грузинского государства, с этой оценкой трудно не согласиться. Многие обстоятельства из жизни Шеварднадзе, такие, как его роль в событиях апреля 1989 года в Тбилиси, свержении первого президента Звиада Гамсахурдиа в конце 1991 года, развязывании абхазского вооруженного конфликта в 1992 году и собственном спасении из Сухуми, воспитании Михаила Саакашвили еще требуют своего детального прояснения. И хочется надеяться, что историки будущего смогут нарисовать картину, максимально приближенную к реальности, не подменяя понимание сложной личности наклеиванием ярлыков и банальными ругательствами. Однако какие бы новые детали и нюансы ни были бы извлечены на свет, очевидно, что ушел из жизни неординарный человек и политик, оставивший после себя неоднозначные результаты своей деятельности, о которых будут дискутировать еще долгие годы.

За свою долгую жизнь Шеварднадзе прожил несколько биографий, каждая из которых в чем-то отрицает предыдущую, но вместе с тем причудливым образом продолжает ее. Первая биография Эдуарда Амвросиевича не была чем-то особым примечательна. Во многом она повторяла обычный путь его современников, выходцев из сельской местности (Шеварднадзе родился в селе Мамати Ланчхутского района), решившихся строить карьеру управленца. Однако за 8 лет своей карьеры он добился немалых высот, став вторым секретарем грузинского комсомола. И вот на этой точке карьеры будущего главного коммуниста Грузинской ССР и президента независимой Грузии следует остановиться подробнее. Следует сказать, что это выход Шеварднадзе на первые роли в республиканском комсомоле происходил под влиянием событий 1956 года. Нельзя никоим образом недооценивать их значение для будущего политического развития Грузинской ССР в составе единого союзного государства. Антиправительственное выступление в марте 1956 года в Тбилиси было первой масштабной акцией подобного рода после восстаний 1920-х годов и многочисленных волнений в «архипелаге ГУЛАГ». Оно началось в канун третьей годовщины смерти Сталина 4 марта 1956 года и продолжалось 5 дней до того момента, пока не было подавлено силами Советской армии. С масштабом тбилисских событий не могут сравниться различные межэтнические инциденты, которые время от времени возникали с началом хрущевской Оттепели, когда железная хватка тоталитарного государства была ослаблена.

Непосредственным поводом для тбилисских событий стало выступление первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева на заседании ХХ партсъезда, на котором прозвучал «секретный доклад» «О культе личности Сталина». И хотя факты, озвученные Хрущевым, не открывали для советских граждан ничего принципиально нового (вряд ли кто-то, живя в сталинском Советском Союзе, не подозревал о репрессиях и существовании государственной карательной системы), однако придание этим фактам пусть и частичной публичности произвело ошеломляющий эффект. В случае же с Грузией в дело включался еще и пресловутый «пятый пункт», то есть национальный фактор. В сегодняшней грузинской историографии и политологии крайне популярно мнение, согласно которому хрущевские разоблачения носили подчеркнуто антигрузинский характер. Но для того чтобы увидеть в хрущевской Оттепели сознательную антинациональную акцию, надо сильно постараться. Ни в «секретном докладе» Хрущева, ни в других партийных документах и заявлениях советских лидеров, свято соблюдавших идеологические каноны «пролетарского интернационализма», не было никаких тезисов, которые возлагали бы коллективную ответственность за Сталина и его преступления на грузинский народ.

Однако многие в Грузии увидели в решении Никиты Хрущева покушение на некий особый статус республики. Заметим, что именно в период сталинского руководства грузинским республиканским руководством осуществлялась жесткая дискриминационная политика по отношению к абхазскому населению. В 1937-1938 гг. в основу абхазского алфавита была положена грузинская графика, в 1945-1946 гг. обучение в абхазских школах было переведено на грузинский язык, были заменены многие абхазские топонимы. «Политика репрессий в отношении абхазского языка и культуры, осуществлявшаяся совершенно конкретными лицами грузинской национальности (причем не только высшими чиновниками, но и рядовыми исполнителями), формировала обобщенный «образ врага» по отношению к самой массе грузинских переселенцев, обладавших к тому же социальными привилегиями», – констатирует современный грузинский исследователь и общественный деятель Гия Нодия. Добавим к этому, что в ходе сталинских депортаций территория Грузинской ССР была расширена за счет земель некоторых ликвидированных северокавказских автономий. И хотя Грузия не избежала катка политических репрессий, на публичном уровне с помощью киноискусства и литературы в массовое сознание внедрялся образ «старшей из младших сестер». И в 1956 году для многих грузин произошел разрыв шаблона.

Интересно, что спустя много лет, в январе 2008 года Эдуард Шеварднадзе, признанный американскими и европейскими политиками в качестве «архитектора нового мышления» и «конструктора новой Европы» дал следующую оценку генералиссимуса: «Сталин был гениальным мыслителем. Правда, он был жестоким человеком. Или, скорее, жестким. Я и сейчас с интересом изучаю его труды и биографию. И хотя были в его жизни негативные моменты, он рисуется великим государственным деятелем. Ведь это Сталин выиграл войну. Он был и верховным главнокомандующим, и председателем Совета министров, и министром обороны. В общем, вся власть была у него».

Как бы то ни было, 9 марта 1956 года стало важным поворотным пунктом в новейшей истории Грузии. Путы, связывающие Грузию и СССР, начинают стремительно ослабевать. По мнению британского историка Джереми Смита, именно с этого момента внутри грузинского общества военная служба в рядах Советской армии теряет свой престиж и привлекательность, что выражается не только в сокращении численности грузин-офицеров, но и массовых «откосах» призывников от действительной службы.

На этом фоне и происходила дальнейшая эволюция Шеварднадзе-политика, на долгие годы предопределившая его стиль. В 1957 году, встав во главе грузинского комсомола (он проработает в этой должности 4 года, чтобы потом переступить на более высокую ступеньку карьерной лестницы уже в Компартии Грузии), «белый лис» осознал, что без использования национализма (в той или иной степени) обойтись не удастся. При этом отказываться от политики «сильной руки» в сталинском стиле Шеварднадзе не стал. Он просто будет использовать дозировано в зависимости от обстоятельств оба этих тренда. Находясь во главе министерства охраны общественного порядка, а затем МВД Грузии, Эдуард Амвросиевич заработает себе репутацию борца с республиканской коррупцией, грозы «цеховиков» и «спекулянтов». Впоследствии, возглавив Грузинскую ССР в 1972 году, он будет, не ведая жалости, избавляться от старых кадров, вовлеченных в строительство отнюдь не социалистической экономики. Завоевывая симпатии сторонников «порядка» в Москве. При этом другой рукой он будет делать то, что ортодоксы из центра вряд ли одобрили бы. Уже став политическим пенсионером, он вспоминал: «Когда я был первым секретарем ЦК Компартии Грузии, проводил очень успешные экономические эксперименты. Например, я не имел права дать людям землю в вечное пользование. Поэтому в самом бедном районе Грузии — Абашском — я сказал людям: «Возьмите в пользование на 10-15 лет землю. Сколько хотите, хоть четыре гектара, хоть шесть. Обрабатывайте, отдавайте государству 20 процентов, а остальное пусть будет вам». Вначале никто мне не поверил. Потом землю начали постепенно разбирать. И за два-три года все люди разбогатели».

В апреле 1978 года в Тбилиси прошли массовые акции с требованиями сохранить в Конституции Грузинской ССР статьи о государственном статусе грузинского языка. Спустя двадцать лет в специальном распоряжении президента Грузии Эдуарда Шеварднадзе было сказано об историческом значении дня 14 апреля 1978 года, в который «тогдашние власти, общественность и молодежь Грузии не только защитили статус грузинского языка, но и проявили единство в борьбе за национальные идеалы». По справедливому замечанию историка Юрия Анчабадзе, «под эвфемизмом “тогдашние власти” подразумевается сам Эдуард Шеварднадзе, являвшийся в тот период руководителем Коммунистической партии Грузии…». Что не помешало ему согласиться с требованиями «студенческой молодежи».

Таким образом, к 1980-м годам в Грузии, как и в других союзных республиках, создавались предикаты будущих национальных государств. Формировался своеобразный альянс партийной номенклатуры, диссидентов-националистов и теневых предпринимателей (которые выживали, несмотря на все проводимые против них репрессии). Грузинские диссиденты-националисты и руководство Коммунистической партии Грузии разделяли схожие воззрения и во взглядах на проблему репатриации турок-месхетинцев. 9 января 1974 года власти СССР разрешили туркам-месхетинцам проживать в любой точке страны. Однако руководство Грузинской ССР в качестве неофициального условия для репатриации выдвинуло признание их грузинского происхождения. Показательно, что, став первым президентом независимой Грузии, экс-диссидент Звиад Гамсахурдиа начал выступать с жесткими антитурецкими лозунгами. В некоторых местах это спровоцировало погромы.

Но как только советское государство вошло в системный кризис, во многом порожденный его же собственной хозяйственной деятельностью и национальной политикой, вчерашние солдаты партии, ее идеологи и проводники ее курса выбрали путь не защиты единства Союза, а конвертации своего партийного статуса в новое качество – национальных лидеров. Шеварднадзе не был в этом плане уникальным. Во многом схожим путем (хотя у каждого была своя особая история) шли Гейдар Алиев, Нурсултан Назарбаев, Леонид Кравчук, Карен Демирчян (последнему не суждено было стать президентом, но пост спикера парламента независимой Армении он получил).

Деятельность Шеварднадзе на посту главы Грузинского государства (президентом он стал лишь в 1995 году, занимая в 1992-1995 годах посты председателя Госсовета, парламента и Совета обороны республики) зачастую рассматривается, как имманентно антироссийская. На том простом основании, что в период «перестройки» Шеварднадзе проводил «капитулянтскую» внешнюю политику. Внешнеполитический курс СССР в 1985-1990 годах (именно в эти годы «белый лис» возглавлял союзный МИД)- отдельная тема. Однако при любом отношении к событиям тех лет, что никакой высокопоставленный чиновник не может проводить свою политику вне общего контекста курса государства (на тот момент главным управленческим институтом была КПСС), а, следовательно, и нести за нее эксклюзивную ответственность. Другое дело, он может становиться символом, что порой для массового сознания намного более важно. Как бы то ни было, а отношение Шеварднадзе к России определялось не какой-то врожденной русофобией, а тем, как он понимал цели, задачи и интересы Грузинского государства. И в этом плане у «белого лиса» (как и других экс-партийных руководителей) личное отступало на второй план перед тем, что они видели в качестве приоритетных национальных задач для новых независимых стран (даже если такое понимание было ошибочным). Для Шеварднадзе (как и для любого из его последователей) на первом месте стояла территориальная целостность. И до тех пор, пока он считал, что Россия может помочь Грузии вернуть Абхазию и Южную Осетию, он не был последовательным «атлантистом» и поборником «европейских ценностей». В этом контексте можно вспомнить вступление Грузии в СНГ, а также согласие на российское военное присутствие (с которым были намного большие сложности в соседнем Азербайджане). В январе 1996 г. Совет глав государств СНГ принял постановление, вводящее экономическую блокаду против Абхазии. И Россия реально осуществляла эту блокаду вместе с Грузией.

И вот здесь Шеварднадзе была сделана роковая ошибка. И он сам, и его последователи оказались неготовыми к тому, чтобы видеть в абхазах и в южных осетинах партнеров. Укрепляя необоснованные ожидания скорого решения двух конфликтов с помощью Москвы с ними не вели содержательного диалога. Две республики рассматривались, как платок, который можно просто передать из одного кармана в другой. Но когда эти завышенные ожидания не сбылись, а попытки «разморозки» конфликта в Гальском районе Абхазии (май 1998 года) провалились, Шеварднадзе начал проводить радикально прозападный политический курс. Уже в 1999 году экс-министр Союза ССР заявил, что к 2005 году его страна «постучится в двери Североатлантического альянса» На дворе 2014 год. И Грузия, пройдя после отставки Шеварднадзе еще одну войну (на этот раз с прямым военным вовлечением России) так и не стала ближе к Альянсу. ПДЧ (План действий по членству) остается пока что недостижимым призом для закавказской республики, несмотря на активное участие Грузии в натовских операциях (особенно в Афганистане).

Уход Шеварднадзе в отставку также представляет особый интерес. Как в свое время «белый лис», будучи первым комсомольцем и коммунистом Грузинской ССР готовил вольно или невольно предпосылки независимой государственности, так и в конце 1990-х – начале 2000-х годов, он фактически проторил дорожку своим будущим ниспровергателям. Ведь триумвират будущей «революции роз» (Михаил Саакашвили, Нино Бурджанадзе и Зураб Жвания) сформировались как политики именно в период Шеварднадзе. Он во многом стал их «крестным отцом», хотя от своего преемника он дождался лишь посмертной благодарности.

Шеварднадзе был представителем поколения республиканских «национал-коммунистов». Воспитанные в партийных школах и аппаратных интригах, они на фоне заката советской системы превращались в оппортунистов, готовых использовать более эффективные мобилизующие лозунги и проекты. Таковыми стали националистические идеи. И они быстро принесли им в жертву свой вчерашний «пролетарский интернационализм». Но на смену этой когорте пришли политики, воспитанные и закалившиеся уже в период независимости, когда «бегство от империи» стало для многих идефикс. Лишенные ностальгии по общему советскому пространству, они выбрали путь ускоренного и даже иррационального отталкивания от России. Впрочем, не исключено, что в рамках этого восприятия мира уже складываются робкие ростки прагматического дискурса, для которого первичным является не наличие отдельного флажка на лужайке перед ООН, а построение качественно новой постсоветской государственности. Но это будет уже иной переход, требующий иных навыков и умений.

09.07.2014
Сергей Маркедонов – кандидат исторических наук, доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета
politcom.ru