Единый учебник единой истории

Пять тезисов историка Кирилла Кобрина о будущем кратком курсе русской истории

Единый учебник истории России неизбежно составят и примут, даже если нынешняя власть сменится какой-нибудь другой. Так что лучше заняться практическим делом: подумать, каким следует сделать учебник, предположив, что произойдет это в нынешнем политическом эоне, а не в следующем, т. е. при Путине – Мединском – Ливанове, а не при, скажем, Стрелкове – Лепсе – Дугине. Сегодня от единого учебника потребуется сочетание безбрежного патриотизма с некоторыми все-таки приличиями. Увы, придется следовать фактам – по крайней мере тем, что можно найти в едином советском учебнике истории. Более того, авторам придется смириться с соблюдением и иных приличий, прежде всего связанных с тем, что Российская Федерация – многонациональное государство. Да, претензии и само существование некоторых народов можно не замечать, но те, что важны для нынешней власти, постараются не дразнить. Не забудем и моральную сторону: Россия всегда была за все хорошее против всего плохого. Соответственно, этический образ иных действующих лиц истории определяется их отношением к России.

Задача грандиозная, так что рискну – исключительно из коллегиальной солидарности и основываясь на собственном небольшом (14 лет преподавания истории в педагогическом вузе) опыте – скромно посодействовать будущим авторам. Всего несколько замечаний. Вдруг что-то окажется полезным.

Было бы хорошо избежать вольно или невольно возникающих комических формулировок, которые ставят под сомнение серьезность всей конструкции. Советский курс истории, по крайней мере вузовский, погубило название учебника: «История СССР с древнейших времен». Стоило в те годы задуматься о советских неандертальцах или о советском бронзовом веке, как серьезные интенции благонамеренных авторов пособия тонули в неудержимом хохоте. Даже идея советского рабовладельческого государства Урарту вызывала усмешку, а уж главы про крепостное право в рамках учебника по истории СССР носили и вовсе подрывной характер.

Помимо вышеупомянутой проблемы, которая, безусловно, будет разрешена, формулировка «История Х с древнейших времен» бросает серьезный чисто историографический вызов. Откуда начинать историю России, даже если забыть о доисторическом периоде? С Рюрика? Тогда придется в тысячный раз увиливать от так называемого норманнского вопроса и либо выписывать легендарным скандинавам архетипические российские паспорта, либо вновь твердить, что те не сыграли какой-либо особенной роли. Мол, приплыли на все готовое. Эта незадача, впрочем, открывает возможность для хитрого хода – вполне в духе популярной сейчас отговорки: мол, перенимаем на Западе самое лучшее, будет как у всех. Учитывая, что те же самые викинги-норманны завоевали немало земель от Средиземноморья до Ирландии, основав там несколько государственных образований, надо вписать будущую Россию в этот престижный список. Тут и Сицилия, и герцогство Нормандское, и кое-что еще, не говоря уже об Англии. Получается очень патриотично: начало Руси предстает тогда как часть общего процесса становления христианнейшей Европы со всеми ее ценностями, которые, заметим, сегодня только мы и защищаем. NB. Привести знаменитую цитату из Достоевского о камнях («Русскому Европа так же драгоценна, как Россия: каждый камень в ней мил и дорог. Европа так же была отечеством нашим, как и Россия…»).

Крайне осторожно обращаться с православием. Оно, безусловно, наше все, но вещи, которые проделывали русская, советская, российская власть с православной церковью, не говоря уже о раскольниках и проч., объяснить сложно. К примеру, школьник видит в телевизоре мирно беседующих президента и патриарха, после чего принимается готовить урок по истории и читает в учебнике о том, что царь Иван Васильевич сделал с митрополитом Филиппом. Или о сюжете «патриарх Филарет и семибоярщина». Или – что совсем уже страшно представить – о том, что Петр Великий вытворял с церковью и ее служителями. Про большевиков, советскую власть и т. д. даже говорить не приходится. Огромная проблема. Обойти ее невозможно: власть сама сделала все, чтобы отрезать такой вариант. Для решения этой идеологически-педагогической задачи предложим несколько стратегий.

А. Стараться вспоминать церковь как можно реже, в самых бесспорных случаях, не требующих специальной интерпретации и работы ума: Куликовская битва, Отечественная война 1812 г. Увы, больше на память ничего не приходит. Смута исключена по понятным причинам. Петровские реформы тоже. Гражданская война? Тогда не воспоешь великие заслуги Дзержинского и Ко. Великая Отечественная? Придется хотя бы в двух словах объяснить предыдущий период. В общем, не очень хороший вариант.

Б. Сосредоточиться на отдельных деятелях православия. До XX в. картина вырисовывается неплохая, если учесть, к примеру, отношения Сергия Радонежского с московскими князьями или уединенный характер жизни Серафима Саровского. Но вот дальше нарратив все больше напоминает мартиролог или исследование по истории русской эмиграции – придется объяснять, кто же всех этих замечательных людей убил или выгнал из страны.

В. Описание истории институтов вместо истории людей и сообществ. Оно открывает возможность для создания позитивного нарратива. Институции выставляются самостоятельными субъектами истории, а их влияние на жизнь общества или людей – дело десятое, что исключает неприятное в данном случае морализаторство по поводу отдельных и коллективных человеческих трагедий. Скользких разговоров о митрополите Филиппе или об Аввакуме можно избежать, конструктивно изложив «историю становления Русской православной церкви» в качестве автокефальной, потом «первый патриарший период», потом «синодальный период» и, наконец, «второй патриарший период». Таким же образом, кстати, хорошо бы написать всю историю России – как историю становления институтов, прежде всего военного министерства, министерства внутренних дел, министерства иностранных дел и т. д. Если пойти этим путем, можно почти не заметить произошедшего в 1917 г. Просто ведомства сменили название, nothing special.

Ни слова о Льве Толстом.

Всеми силами избегать подробного описания царствования Николая I. Прежде всего во избежание исторических аналогий: случайный человек волею судеб оказался у власти, подавил оппозицию, пристроил на госслужбу нескольких бывших либералов, пытался делать реформы, но струсил, был преисполнен спокойного величия, однако под конец правления так испугался революций по соседству, что еще больше закрутил гайки, после чего окончательно потерял представление о реальности, проиграл войну в Крыму и умер при подозрительных обстоятельствах за год до позорного для его державы мира. Но не только поэтому – в конце концов, можно втолковать школьникам нехитрую идею о бесплодности аналогий вообще (здесь можно ввернуть цитату из либерального Мамардашвили, продемонстрировав объективность). «Николаевскую эпоху» объяснить еще сложнее, чем воспеть Сталина потомкам замученных им людей. Вот небольшой перечень загвоздок. По-прежнему ли хороши декабристы? Если да, то Николай плох. Если нет, тогда придется вычеркнуть треть из будущего единого учебника по истории русской литературы XIX в. Если хорош патриот Николай, то почему он преследовал патриотов-славянофилов? Если славянофилы плохи, то хороши ли западники? Почему Николай не освободил крестьян? Или – если крепостное право есть благо – почему он хотел их освободить? И самое главное (причем не важно, плох или хорош был царь): почему бездарно проиграли войну на собственной территории? Наконец, если в комиссии по разработке учебника будут представители почетного академика Чеченской академии наук Рамзана Кадырова, придется сильно попотеть, представив равно хорошими и Николая, и Шамиля. И опять: ни слова о Толстом!

Надеюсь, вышесказанное послужит началом серьезного обсуждения будущего единого учебника истории России, который так нужен обществу и государству.

Кирилл Кобрин – историк, эссеист, прозаик и журналист
Источник