Александр Житленок | Давайте после драки помашем…

Что случилось, то случилось. Что уж теперь предаваться любимому занятию – размахиванию кулаками после драки. Давайте подумаем, как жить дальше, то есть попытаемся осмыслить происшедшее и сделать выводы.

Фейсбук, Твиттер и автомобиль

Трамвай построить — это не ешака купить.
(И. Ильф и Е.Петров «Двенадцать стульев»)

«Твиттер заблокировал страницу действующего Президента…» «Фейсбук объявил об удалении видео с призывами Трампа…» «Аккаунт Трампа заморозили…» «Пост Трампа о <…> помечен, как не соответствующий действительности»

Подобные заголовки в течение всех лет президенства Трампа и особенно в последние дни появлялись в топе новостных лент.

Корреспонденты и блогеры всего мира обсуждают, имели ли право социальные сети на подобные действия, и не является ли это покушением на свободу слова.

Мнения разделились, но сама по себе дискуссия – это постановка вопроса о праве на цензуру в социальных сетях.

Однако, где право, там и обязанность. ВВС цитирует одного из первых инвесторов Твиттер, который обвинил деятелей компании в том, что они не заблокировали страницу Трампа раньше. «На ваших руках кровь…» – пишет Крис Сакка главе Фейсбука Марку Цукербергу и Джеку Дорси, главе Твиттера.

И тут у меня возникает естественный вопрос: а кто наделял социальные сети этими правами и обязанностями?

Очевидный ответ содержится в словах многих комментаторов: FB, Твиттер и им подобные – это частные компании, и они вольны делать на своей территории все, что захотят.

Ответ принят, но что-то все же смущает!

Особенно, если вспомнить слова главреда «Эха Москвы», г-на Венедиктова, который назвал происшедшее цензурой. Г-н Навальный высказался в том ключе, что забанивание Трампа напоминает ему глушение его самого российской цензурой. Как всегда шустрый, г-н Шендерович, успевающий посидеть на всех стульях, сказал, что раньше Трампа, конечно, нужно было глушить, но теперь уже не стоит…

Мне же ситуация представляется совершенно иначе. Я просто не вижу здесь «своей частной территории», а вижу несовершенство наших законов, как страны, в которой мы с вами живем, так и международных.

Я не являюсь юристом, тем более юристом в области СМИ или коммуникаций, но вот как видится картина профану.

Социальные сети появились сравнительно недавно, и законодательство просто не успело за ними. А там, где нет закона, правят действия «по понятиям».

Но мы все же не на Сицилии, поэтому в некоторый момент у общества возникало желание подвести социальные сети под закон, скажем, о СМИ. К сожалению, немедленно обнаружилась невозможность это сделать в связи с принципиальным отличием. Любая газета имеет штат редакторов, которые просматривают материалы перед постановкой в полосу. Просматривая материалы и отбраковывая те или иные, редакция наделяет себя правом публиковать их или нет. Соответственно, возложив на себя право отбора, она вынуждена принять и бремя ответственности за высказанное корреспондентом слово.

Несколько иная ситуация у радио и телепрограмм, предоставляющих прямой эфир. Но и там руководитель дискуссии имеет возможность в любой момент остановить говорящего.

Совершенно иное положение возникает с социальными сетями. Тут контроль со стороны сети может быть только post factum.

Если мы просто рассмотрим социальные сети беспристрастно, то больше всего они напоминают… заводы – производители автомобилей.

Действительно, завод только делает машины и продает их. Он не несет ответственности за то, как вы ездите, что перевозите и для чего используете купленный автомобиль. Не неся этой ответственности, он не обладает и правами продажи вам тех или иных марок или ограничения вашей покупательной способности.

Социальные сети, пользуясь несовершенством законов, просто нагло присвоили себе право контроля. Это все равно, как если бы завод Форда диктовал вам, какую машину вы должны купить и потом еще и ограничивал вас в ее использовании.

Следуя этой логике, на первом этапе мы по закону лишаем Фейсбук и другие социальные сети права контроля.

Но позвольте, скажете иной читатель, а как же быть с призывами к насилию?

В каждой стране есть определенные ограничения свободы слова. В частности, ни у кого нет права на призывы к насилию, к разжиганию расовой розни. Нет права на распространение детской порнографии.

В уже упоминавшейся выше реплике г-н Навальный высказался, что он бы хотел знать поименно тех в соц. сетях, кто заведует цензурным процессом, и хочет получить возможность апелляции.

Но зачем придумывать то, что давно известно?

Давайте продолжим аналогию с автомобилем. Купив автомобиль, вы не становитесь участником дорожного движения. Для этого нужно получить права. Только после получения прав, вы можете выехать на дорогу. Но и тогда вы не вольны в своем вождении. Вы руководствуетесь правилами и подчиняетесь полиции. Правила дорожного движения – это законы, которым подчиняется жизнь страны, а не невнятные «понятия», которыми руководствуется цензурный комитет социальной сети, а полиция – это инструмент государства, у которого только и может быть право на контроль и насилие, исполняющий эти законы.

В этом принципиальная разница!

Оставим право на выработку правил обществу, а на насилие – государству.

Отобрав на первом шаге у социальных сетей право на контроль и обязанность контроля частного контента, на втором шаге мы разрабатываем законы, регулирующие содержание этого контента, и создаем орган, наделенный правами полиции.

– О, ужас! – воскликнете вы. –Ты предлагаешь создать цензурный комитет?!

Нет, уважаемый читатель, я не предлагаю создать цензурный комитет, потому что они уже существуют во всех соц. сетях. Я предлагаю упорядочить деятельность этих комитетов и ввести их в законные рамки.

Теперь не Марк Цукерберг, следуя своим предпочтениям, будет решать, нравятся ли ему слова Президента, а наделенный властью и правами и, главное, руководствующийся законами чиновник. И вы будет знать, как, где и каким образом оспорить его действия.

И этот чиновник, эта структура должна быть принципиально оторвана от компании, предоставляющей средства социального общения. Компания может быть частной, полиция и цензура могут быть только общественными. Государственными, если хотите.

Некоторые действия, на мой взгляд, будут запрещены в принципе. То есть, социальные сети будут лишены возможности не только заблокировать мою страницу, но и ставить на мои тексты любые пометки, в частности, что мой текст не соответствуют их взгляду на мир или, как они выражаются сегодня, не подтверждается фактами.

Иными словами, если вас остановили на дороге за превышение скорости или за езду в нетрезвом состоянии, то полицейский может по закону вас оштрафовать, он может лишить вас прав, но он не может повесить на ваш автомобиль знак «плохой водитель», не может плюнуть на него, не может остановить вас просто потому, что он утром поссорился с женой, потому что это не предусмотрено законом. И он обязан четко запротоколировать происшедшее, указав, когда, где и как было совершено нарушение. А вы, в свою очередь, возможно, пойдете в суд и, возможно, будете утверждать, что ничего незаконного не совершали, а там судья, снова – на основании законов, вынесет свое законное (простите за повторение!) суждение.

Нужно ли для открытия аккаунта «получать права»? У автора нет однозначного ответа. В любом случае, получение прав должно быть четко определенной процедурой. Например, вы получаете права, просто подписывая бумагу, что знаете законы об ограничениях свободы слова.

И, разумеется, нельзя отказывать в получении прав только потому, что вы не разделяете господствующих в обществе мнений, если ваше мнение не запрещено, опять же, законом…

Но вот, ваша страница существует, вы публикуетесь, вас читают, и ваша аудитория растет. Она вырастает настолько, что… вам могут потребоваться иные права, и ваши обязанности существенно изменятся.

По аналогии с автодвижением, если вы хотите пересесть с легковушки на автобус, то извольте сдать экзамен, потому что теперь вы отвечаете за безопасность большего числа пассажиров. А затем у вас появляются миллионы последователей. Тут уже снова вы переходите на другой уровень «вождения» и снова вам нужен иной «driver’s license».

До получения прав соответствующего уровня социальная сеть будет искусственно ограничивать вашу аудиторию, но это чисто техническая функция и, как только получили, тут же блокировка должна быть устранена.

Хочу подчеркнуть, что и процесс получения прав и действия социальных сетей по блокировке должны быть строго формализованы. Никаких «понятий» и никакой самодеятельности допускаться не должно.

Автомобили существуют давно и законодательство тут разработано детально. Почему бы не взять его за образец?

Почему бы не посоветовать нашим конгрессособям (после их последних указов боюсь теперь сказать –менам и –вумен) не заниматься дурью, а принять действительно нужные законы?

Хочу все знать

Информация доходит до нас, искаженная цензурой социальных сетей или редакторами СМИ. В результате мы питаемся не столько собственно реальной информацией, сколько переработанной. Нам, как малым детям, кладут в рот уже пережеванную пищу.

В большинстве случаев, мы довольствуемся этим. Действительно, кому охота читать скучные и длинные трактаты, тем более что у большинства нет ни соответствующий подготовки, ни времени для самостоятельного осмысления.

Но бывают случаи, когда доступ к первичной, непережеванной информации необходим.

В первую очередь, он необходим, когда хочет поделиться с нами своими мыслями выборное лицо.

Пусть даже мысли это подпадают под запреты закона, читай, под цензуру.

Как бы мы ни организовали в будущем наши социальные сети, должна быть площадка, на которой выборные лица (в первую очередь, Президент) могли бы высказывать свои соображений без всякого ограничения, даже, если они не проходят цензурного фильтра.

Это необходимо для того, чтобы мы четко понимали, что думает лицо, от которого зависит жизнь сотен, а, может быть, и миллионов других людей.

Чтобы мы понимали, хотим ли мы выбрать означенное лицо на следующий срок или нет.

Отсутствие цензуры для выборных лиц на специальных общедоступных площадках я сравню с разрешением полиции ездить с превышением скорости в случае необходимости.

Полицейский, находящийся при исполнении обязанностей, не только может, но обязан выполнить их, следуя существенно меньшим ограничениям в своих действиях, чем простые граждане.

Что, разумеется, не означает безнаказанности и отсутствия контроля.

Более того, превышая скорость или вынимая оружие, он обязан, по возможности, не причинить большего вреда, чем тот, который он собирается пресечь, и может впоследствии быть привлеченным к ответственности по закону.

Кто виноват?

Пару дней назад толпа вломилась в Капитолий в попытке сорвать утверждение результатов последних Президентских выборов. В результате погибло несколько человек, имиджу Президента был нанесен существенный урон, а результаты все равно были утверждены.

Кого только ни обвиняли в происшедшем! И Президента Трампа, и «подлых разжигателей розни» и даже активистов BLM.

Рискуя прослыть оригиналом, я обвиняю… Верховный Суд Соединенных Штатов Америки.

Недавно мой друг, стоящий на леволиберальных, то есть принципиально иных позициях в политике, чем я, нападал на меня с криком: «Как ты можешь не верить результатам выборов? Нет же ни одного доказательства!»

По данным опросов 40% населения страны считает, что выборы прошли с серьезными нарушениями, а, если отбросить эвфемизмы, то были просто украдены.

Я не отношусь к тем, кто безоговорочно верит в победу Трампа, но мое неплохое математическое образование и многолетний опыт работы с математическими моделями мешают мне поверить в честность прошедшего голосования.

Модель, которая мне кажется наиболее естественной, дает иные цифры и результаты, чем те, которые предлагают официальные лица. А, когда модель расходится с действительностью, то либо модель нужно подправить, либо в действительности что-то не так. До тех пор, пока у меня существует этот когнитивный диссонанс, мое образование мешает мне верить результатам.

Я не слишком знаком с теми «пятьюдесятью судами», которые отвергли притязания сторонников Трампа, но я знаю, что произошло с иском Техаса. Он был отвергнут Верховным Судом по смехотворной причине, которая, как я понимаю, звучала примерно так: «один штат да не вмешивается в дела другого».

В порядке возражения не могу не вспомнить замечательный анекдот про Ходжу Насреддина.

Однажды Ходжа приехал на постоялый двор, где ему предложили похлебать бульона из одной пиалы с другим постояльцем (еда из одной пиалы – частое явление в Средней Азии, особенно того времени). Приступив к трапезе, Ходжа заметил, что, пока он съедает одну ложку, его визави успевает отправить в рот две. Ходжа сделал ему замечание, на что получил ответ, что тот ест «со своей стороны» и вправе есть, как хочет.

Услышав это, Насреддин встал и через минуту вернулся с баночкой ослиной мочи, которую и собрался демонстративно опрокинуть в суп.

– Что ты делаешь! – в панике воскликнул второй едок.

– Не беспокойся, – ответил Насреддин. – Я выливаю это только в свою половину.

Если после прочтения этой притчи у кого-то возникнет сомнение, что один штат имел право озаботиться процедурой голосования в другом, то, простите, у меня нет для него дополнительных доводов.

Верховный Суд не просто должен был принять иск Техаса к рассмотрению, но, не будь подобного иска, обязан был сам инициировать (не знаю, имеет ли он право) подобное разбирательство. В расколотой стране только Верховный Суд мог провести расследование и дать надлежащие разъяснения по всем вопросам.

– Но ведь нет доказательств! – кричит мой либеральный друг.

– Они для разбирательства и не нужны, – отвечу я.

Следствие начинается не при наличии доказательств, а по подозрению, которых более чем достаточно. И находящиеся под следствием называются подозреваемыми.

Чтобы полиция послала своего офицера проверить информацию о наличии трупа на улице, достаточно заявить, не требуется приносить труп в отделение.

Если следствие находит достаточные основания в обвинении в совершении преступления, подозреваемые переходят в положение обвиняемых. Либо, в противном случае, следствие прекращается за неимением или недостаточностью доказательств.

В случае с возможными фальсификациями на последних выборах, расследование не было проведено (во всяком случае, широкой публике не были представлены доказательства подделки или подлинности известного фильма с непонятными коробками, не были сверены подписи, не был прослежен компьютерный трафик и т.д.)

Не проведя детального расследования, ВС просто самоустранился. Не дав неубиваемые козыри ни одной из сторон, он не рассеял сомнения в легитимности выборов и оставил тяжущиеся стороны в состоянии неразрешённого конфликта.

И в этом я обвиняю ВС! Не выполнив свои прямые обязанности, он, а никто другой, виновен в Вашингтонских беспорядках и в тех, которые, возможно, еще грядут.

Я не люблю обсценной лексики, но, квалифицируя поведение судей Верховного Суда страны, не могу сказать, что они струсили, но только – простите меня! – «забздели».

Cherchez la femme

Среди заметок, анализирующих происходящее, особый интерес вызвала у меня публикация профессора ВШЭ А.Макаркина «Драма большинства», которую настоятельно советую всем прочесть. От остальных она выгодно отличается тем, что автор пытается найти объективную причину расколотости современного общества и находит ее не в личности Президента Трампа или одиозных фигур демократической партии, не в мировом закулисном заговоре, но в смене исторических эпох: белые работающие американцы становятся меньшинством в собственной стране.

«Эта драма не была ни кризисом американской демократии, ни делигитимацией выборов, ни попыткой государственного переворота. Это драма людей, считавших себя большинством и не желающих признать страшную для себя истину – они стали меньшинством» – замечательно констатирует автор.

Соглашаясь со сказанным, я, тем не менее, должен заметить, что ни в тексте Макаркина, ни в других прочитанных мной (а просмотрел я их немало!) нет ответа на вопрос, почему же белые богатые, казалось бы, принадлежащие к той же группе, поддерживают крайние левые движения?

Замечу, что в большинстве случаев этот вопрос и не ставится.

Мне же он представляется чрезвычайно важным, и ответ на него я хочу дать, отослав интересующихся к своей давней статье, в которой я утверждал, что основным противоречием нашего времени является противоречие между транснациональным характером монопольного производства и национальным характером жизни.

Но здесь мне хочется добавить еще пару слов.

Вэлфер, пособия неимущим, гарантированный минимум ежемесячного содержания и прочие способы перераспределения денег от тех, кто их заработал, к иным не создают дополнительных денег, как не может ничего создать никакое перераспределение, но существенно изменяют потребительский рынок.

Деньги, сосредоточенные в ограниченном числе рук, и деньги, распыленные по миру, – создают два принципиально различных спроса.

Представим себе картину, при которой гражданин X зарабатывает $500 тыс. Он покупает один смартфон, одну дорогую машину, один дорогой компьютер и строит один дорогой дом.

К власти приходят вульгарные (позволю себе здесь!) социалисты и перераспределяют доход гражданина X. Теперь он в реальности зарабатывает $100 тыс. и содержит 40 бездельников, каждый из которых получает по $10 тыс. Все они покупают смартфоны, все покупают компьютеры, кое-кто покупает дешевые авто, дорогие дома не строит никто.

Кто же оказался бенефициаром подобного перераспределения?

Если вы скажете, что бездельники, то ошибетесь.

В первую очередь, выиграли производители смартфонов. Во вторую, производители компьютеров и программного обеспечения, производители дешевых авто. Кто проиграл? Строители дорогих домов.

Схема, конечно, очень упрощенная, но не кажется ли вам, что мы нашли ту самую пресловутую «женщину» и обнаружили, кому выгоден социализм?

Оказалось, в наше время он выгоден не населению, но крупным, лучше, транснациональным монополиям, производителям недорогих товаров широкого потребления.

Не на этом ли базируется весь либерализм Сергея Брина или Ларри Пейджа, пусть даже они сами до конца этого не осознают? Не в этом ли корни либерализма Уоррена Баффета и пресловутого Сороса, которые понимают, что рынок ценных бумаг – прекрасная ловушка для простаков с халявными деньгами?

Будь я наперсточником, подобно знаменитому персонажу О’Генри, не уверен, что я бы смог обобрать человека с 10-миллионным состоянием, но город, в котором живет миллион обладателей десяти долларов, я обобрал бы до нитки.

Какие бы чувства ни испытывал автор к Президенту Трампу, его борьба – борьба представителя крупного строительного бизнеса против уравниловки в распределении, имеет под собой не только моральные, но и очевидные материальные основания.

Какой же выход может предложить автор? Выход очевидный, но сложно реализуемый: уничтожение транснациональных монополий естественно приведет к отсутствию поддержки крайних социалистических идей со стороны богатых, и, как следствие, к угасанию самих идей.

Мы должны не только ужесточать антимонопольное законодательство, но и – наконец! – начать в полной мере применять его на практике!

Господа консерваторы, друзья мои, мы не можем остановить историю, да, подобная идея была бы и глупой, и ненужной (вспомним Фауста, с его «остановись мгновенье»), но, поняв механизмы, движущие общество, мы можем, объединив усилия, изменить развитие событий. А это уже немало: ведь тогда под колеса истории попадет куда меньше людей. Ну, или, по крайней мере, не мы с вами и, надеюсь, не наши дети.

(В качестве заголовка автор использовал цитату из известного стихотворения Бориса Слуцкого, посвященного памяти поэта Михаила Кульчицкого)