Царица Египта Клеопатра – сквозь «веков завистливую даль»

Имя Клеопатры по сей день властвует над сердцами и умами. Вот уже более двух тысячелетий оно – в центре многих живописных полотен, книг, спектаклей, кинофильмов. Не углубляясь в седую старину, вспомним роскошный фильм Голливуда  «Клеопатра» с Элизабет Тейлор, московские спектакли, где блистали Юлия Борисова и Маргарита Терехова, Марина Есипенко и Елена Коренева, их партнёрами были  М.Ульянов, Р.Плятт, И.Смоктуновский. Времена меняются: с 2010 года в Московском театре оперетты собирает полный зал мюзикл А. Журбина «Цезарь и Клеопатра». В 2012 году немецкий «Шпигель» посвятил ей объёмистый исторический альманах «Клеопатра и закат египетского царства». Немногие исторические личности удостоены такой чести.

Клеопатра – один из самых пленительных и  сложных образов мировой классической литературы. На нём мы и сосредоточимся, но вначале, как водится, прильнём к истокам.

Осенью 2013 года в Риме открылась выставка, посвящённая Клеопатре  и настоящей  «египтомании», вызванной её двухлетним пребыванием в Риме. На выставке было представлено свыше 200 экспонатов из музеев Рима, Неаполя, Парижа, Лондона, Асуана, Нью-Йорка.

Античные историки о Клеопатре

Клеопатра (69-30 гг. до н.э.) – последняя царица Египта из династии Птолемеев, которые оказались у власти после раздела империи Александра Македонского. Птолемей I был его военачальником. Хотя Египет фараонов отошёл в прошлое, 300 лет греко-македонского правления не уничтожили многовековых верований и традиций, и Клеопатра ассоциировала себя с богинями – Изидой и Афродитой одновременно. Подданные свято верили в то, что их царица – дочь Нила и чёрной кошки от священного Белого Кота. Достоверных изображений Клеопатры не сохранилось.  Римские историки полагали, что слух о её красоте не вполне правдив. Плутарх в «Сравнительных жизнеописаниях» в главе, посвящённой римскому полководцу и триумвиру Антонию, отвёл Клеопатре немало места. По его словам, «красота этой женщины была не тою, что зовётся несравненной и поражает с первого взгляда, зато обращение её отличалось неотразимой прелестью и потому её  облик, сочетавшийся с редкой убедительностью речей, с огромным обаянием, сквозившим в каждом слове, в каждом движении, накрепко врезался в душу. Звуки её голоса ласкали и радовали слух, а язык был точно многострунный инструмент, легко настраивающийся на любой лад, на любое наречие». Она была умна и образована, в 13 лет делала успехи в  изучении риторики, декламации и философии, знала многие языки. К её услугам была Александрийская библиотека, где работали Архимед, Евклид, Страбон, каждый в своё время.

Страбон утверждал, что Клеопатра поддерживала мистические культы. Историк Кассий Дион подчёркивал её неженскую твёрдость, решительность и волю к борьбе. Дважды ей довелось быть замужем за её малолетними братьями – Птолемеями. По обычаю фараонов, унаследованному новой династией,  женщина не могла править единолично. По завещанию отца семнадцатилетняя Клеопатра и её девятилетний брат правили сообща. По наущению  опекуна Потина Птолемей ХIII злоумышлял против сестры-жены, изгнал её. Она была восстановлена в царских правах римским властителем Цезарем, а Птолемей, спасаясь бегством от воинов Цезаря, утонул в Ниле. Следующий муж-брат Птолемей ХIV как помеха, как предполагают, был ею отравлен.  Светоний в «Жизни двенадцати цезарей»  отметил прагматизм Клеопатры. Помимо любовных она вела большую политическую игру, в которую вовлекла Юлия Цезаря, а после его гибели – триумвира Марка Антония. Истинный образ Великой Клеопатры, властительницы и дипломата, два десятилетия правившей Египтом, удерживая его независимость, остался за пределами сочинений  историков, которые больше поносили её, утверждая, что царица была лжива, коварна, жестока, порочна. Октавиан Август, первый император Рима, считал её влияние на дела Римской республики пагубным и способствовал очернению «египтянки».

Иосиф Флавий о Клеопатре

Обращаясь к суждениям античных историков о Клеопатре, никто почему-то не вспоминает «Иудейские древности» Иосифа Флавия, современника Плутарха. Да, его больше волновала история древней и современной ему Иудеи, но Клеопатра имела к ней прямое отношение. Оно-то и определило отношение (простите тавтологию!) Флавия к царице Египта.

Из греческой династии Птолемеев, которая после смерти Александра Македонского правила Палестиной из Египта, он выделял и глубоко почитал Птолемея II Филадельфа, создателя Александрийской библиотеки. Именно по его инициативе был осуществлён перевод Пятикнижия на греческий язык – знаменитая Септуагинта.

Что касается Клеопатры, то её притязания на территории соседей, в том числе и Палестины, которая в пору её правления была зависима от Рима, не могли не вызывать негодования Флавия,  иудейского священника царского происхождения и фарисея по убеждению. Став римским гражданином, Иосиф Флавий вдвойне негативно  воспринимал Клеопатру – как еврей и римлянин. К тому же в его распоряжении были дневники (или, как он выражается, «мемуары») Ирода. Царь Ирод, по происхождению идумей, обратившийся в иудаизм, был прямым римским ставленником, а потому зависел от Рима. Чувство царя Иудеи к египтянке можно назвать скрытой ненавистью.

Триумвир Антоний  был связан как с отцом Ирода, так и с самим Иродом. После гибели Цезаря он стал негласным хозяином восточных государств, подвластных Риму. «Клеопатра, – пишет Иосиф Флавий, – не переставала возбуждать Антония против всех. Она уговаривала его отнимать у всех престолы и предоставлять их ей». Она имела огромное влияние на страстно влюблённого в неё Антония. Однако он не во всём подчинялся ей и ограничился тем, что «отнял у каждого из царей по части их владений и подарил их Клеопатре». Получила она в дар часть Аравии и окрестности Иерихона, которые славились своими финиковыми пальмами. Ирод арендовал подаренные ей земли и аккуратно выплачивал Клеопатре получаемую с них дань. О чувствах, которые царь Иудеи при этом испытывал к египтянке, Флавий умалчивает.

Зато он пишет о корыстолюбии и нечестии Клеопатры: «Где только Клеопатра могла рассчитывать на деньги, там она не стеснялась грабить храмы и гробницы; не было столь священного места, чтобы она не лишила его украшений, не было алтаря, с которого она не сняла бы всего, лишь бы насытить своё незаконное корыстолюбие. Ничего не удовлетворяло этой падкой до роскоши и обуреваемой страстями женщины…»

Проводив Антония, отправлявшегося в поход против Армении, Клеопатра, по словам Флавия, посетила Адамею, Дамаск и Иудею, где с ней встретился Ирод. Здесь она попыталась соблазнить его, который, разгадав за этим коварные замыслы, возненавидел её ещё больше и даже вознамерился убить, о чём совещался со своими приближёнными. Очевидно, эти подробности историк извлёк из записей самого Ирода. В любом случае, рассказ Флавия проливает новый свет на жизнь и деяния царицы Египта, которая стала первой в истории женщиной, чьей сильной стороной были не только физическая и сексуальная привлекательность, но и выдающиеся интеллектуальные способности.

Шоу versus Шекспир: трансформация образа Клеопатры

Клеопатра – один из самых пленительных и  сложных образов мировой классической литературы.  Два великих драматурга Англии ХVI и ХХ веков посвятили Клеопатре свои пьесы: Шекспир – трагедию «Антоний и Клеопатра», Бернард Шоу – современную социально-философскую драму «Цезарь и Клеопатра». Хронологически события, изображённые Шоу, предшествуют тем, что легли в основу трагедии Шекспира. Её можно рассматривать  как своеобразную увертюру к шекспировской пьесе. А потому начнём с неё.

О подвигах, о власти, но не о любви…

Изображение больших любовных страстей было не во вкусе Шоу, и вообще он был противником романтической драмы. Если Шекспир следовал в сюжете строго за Плутархом, то Шоу положился на немецкого историка Моммзена, который в своей книге «История Рима» создал образ привлекательного «демократического диктатора» Юлия Цезаря. Он и является главным героем пьесы. Драматург видит в нём не просто выдающуюся личность, но человека нового нравственного склада, опередившего своё время. Шоу представляет Цезаря человеком рассудка и гениальной трезвости. Он отличается совершенной самостоятельностью и никогда не позволит взять верх над собой ни любимцу-другу, ни любовнице. Эротики в пьесе нет, Цезарь предстаёт как пуританин. Шоу принял к сведению замечание Моммзена: «Но как охотно он ни ухаживал за женщинами, они были для него только игрушкой…» Так и выстраиваются в пьесе его отношения с Клеопатрой.

На момент их встречи Клеопатре менее двадцати лет, а Цезарю – чуть за пятьдесят. Шоу представляет её даже моложе, она у него женщина-ребёнок. Необычны и комичны обстоятельства их встречи: ночь, пустыня, пирамиды, сфинкс… Цезарь в одиночестве держит речь перед сфинксом, а сверху раздаётся голосок:  «Старичок! Полезай ко мне!» Это Клеопатра, сбежавшая из дворца, спряталась между лап сфинкса от приближающихся римских легионеров и дрожит от страха, что эти чудища съедят её.

Под влиянием Цезаря Клеопатра из девочки, верящей во всякий вздор, побаивающейся своей свирепой няньки-домоправительницы, превращается в царицу. Он воспитывает в ней вкус к власти, к государственным делам, учит искусству дипломатии. От природы она умна и честолюбива. Цезарь ошибается, думая, что она – дитя и не заражена пороком властолюбия. Он полагает, что сможет вылепить из неё идеального правителя. Но чувство независимости, которое римлянин старается в ней воспитать, оборачивается своеволием, он хочет привить ей гуманность, а она ведёт себя как маленький деспот. Тем не менее уроки Цезаря, несомненно, идут ей на пользу.

Хотя в центре пьесы – проблема власти, она вся искрится юмором, шутками, подчас  приближаясь к комедии. Шоу не случайно говорил, что его способ шутить заключается в том, чтобы говорить правду. Он высказал в этой исторической пьесе немало истин, неприятных для англичан, но темой любви пренебрёг. Между тем, его современник и соперник по сцене Оскар Уайльд устами своей Саломеи, царевны иудейской, падчерицы царя Ирода, утверждал, что «лишь на любовь нужно смотреть».

Шоу лишь упомянул о намерении Цезаря совершить путешествие по Нилу к его истокам. На самом деле совместное с Клеопатрой путешествие по Нилу имело место и длилось довольно долго. На 20 месяцев Цезарь задержался в Египте, этой житнице Рима. Стареющий римский властитель поддался восточной неге и  чарам юной обольстительницы, но в конце концов дела призвали его в Рим. В пьесе Цезарь, покидая Египет, едва не забывает попрощаться с Клеопатрой. В действительности же он увёз её в Рим, поселил во дворце, приказал поставить её статую в храме Венеры, от которой якобы вели свой род Юлии. Она родила ему сына Птолемея-Цезариона, но после убийства Цезаря в 44 году до н.э. вернулась в Александрию, которая в те времена красотой и роскошью намного превосходила Рим. В пьесе же, прощаясь, он к восторгу юной царицы обещает прислать ей Марка Антония – прекрасного, молодого, «с круглыми сильными руками» (мужчину её мечты).

«И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет…»   

Следуя в сюжете за Плутархом, Шекспир был самостоятелен в обрисовке характеров главных героев и в осмыслении их трагической судьбы. В сорокалетнем Марке Антонии, одном из трёх правителей Древнего Рима, к которым перешла власть после убийства Цезаря, сочетаются черты храброго полководца и  беспечного эпикурейца, смелость и великодушие, безмерность чувств, любовь к риску, к игре со смертью.  В Клеопатре причудливо соединены капризность, непостоянство, вероломство  со страстностью и обаятельностью. Однако  на протяжении пьесы о ней не сказано ни одного доброго слова. Сподвижник триумвира в начале I-го акта произносит: «Следи за ним – и ты увидишь сразу,/ как третий столп вселенной стал шутом/ у этой потаскухи».

Чтобы понять особенный характер чувства, овладевшего Антонием и определившего его роковую судьбу, как и особое место Клеопатры в его сердце, вспомним, какой она предстала перед римским военачальником на реке Кидне. «Корабль, на котором она находилась, подобно лучезарному престолу, пылал на воде; корма его была из кованого золота, а паруса – из пурпура и напоены были таким благоуханьем, что ветры, млея от любви, приникали к ним. Вёсла были серебряные, и они ударяди по воде под звуки флейт, заставляя этим её, словно влюблённую в эти прикосновения, струиться быстрее». Это – триумф тридцатилетней египетской царицы, принявшей облик Афродиты, заражающей и ветры, и воды источаемой ею негой и сладострастием. Мог ли  римский воин устоять перед ними?

Хотя  трагедия вбирает в свою сферу не только историю их отношений, но и мировую историю, в ней кипят политические страсти, мерилом и нормой происходящего в ней становится только любовь-страсть Антония к Клеопатре. Когда в Александрию, где надолго задержался Антоний,  прибывают послы из Рима, он не хочет их видеть:

Пусть будет Рим размыт волнами Тибра!
Пусть рухнет свод воздвигнутой державы!
Мой дом отныне здесь. Все царства – прах.
… Но величье жизни –
В любви… И доказать берусь я миру,
Что никогда никто так не любил,
Как любим мы.
Не превосходство эллинского гения, не мощь римского оружия, а непревзойдённость их любви – вот, что надлежит доказать!  И он доказывает это. Об этом напишет и Валерий Брюсов:

Победный лавр, и скипетр вселенной,
И ратей пролитую кровь
Ты бросил на весы, надменный, –
И перевесила любовь!
Когда вершились судьбы мира
Cреди вспенённых боем струй,–
Венец и пурпур триумвира
Ты променял на поцелуй.
Влюблённый Антоний – уже не прежний римлянин. Он ещё силён, но тем трагичнее его порабощение. Страсть сильнее его, он верен Клеопатре даже после того, как она  предала его, покинув со своими галерами морское сражение при Акциуме, отъединив свою судьбу от его судьбы, желая сохранить свой флот от полного разгрома и удержать свою власть в Египте. Можно счесть этот шаг Клеопатры доказательством её расчётливости, двуличия, но всё не так просто. В ней идёт борьба между любовью к Антонию и стремлением сохранить царство и престол. Стрелка весов колеблется то в одну, то в другую сторону, пока не гибнут Антоний и само царство (при Октавиане Египет станет римской провинцией). И мы видим в IV акте ту бурю чувств, которая бушует в ней, когда любовь к Антонию раскрывается во всей глубине и силе. Потому так впечатляюща и масштабна смерть Клеопатры, добровольно вслед за любимым уходящей из жизни. Царица умирает в короне и в одеяниях Изиды, не расставшись с символами независимости Египта. Оба любящих получают самое скорбное из утешений – быть похороненными вместе, в общей могиле.

Египетские ночи» Пушкина  и Брюсова:  под знаком Эроса и Танатоса

Интерес молодого Пушкина к образу Клеопатры возник во время чтения «Исповеди» Руссо, где тот, ссылаясь на забытого историка Аврелия Виктора, писал, что Клеопатра была развратна и мужчины покупали ночь её любви ценою жизни. Воображение поэта воспламенила мысль о том, каков должен быть характер женщины, способной на такой «торг», и каковым – поведение мужчины, получившего подобный вызов. Способен ли современный мужчина принять его? Руссо считал, что человек может решиться на такой обмен лишь в опьянении порочной страсти. Пушкин с ним не соглашался. Он был уверен, что «страсти роковые» сильнее страха смерти. «Всё, всё, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья», – читаем в его драматической поэме «Пир во время чумы». Поэт  утверждал: «Есть упоение в бою,/  И бездны мрачной на краю», а ему через полтора столетия вторил Высоцкий: «Чую с гибельным восторгом – пропадаю!»

И вот из этого гибельного восторга и вырастает пушкинская Клеопатра. Её имя мелькает на страницах «Евгения Онегина»: Татьяна на великосветском рауте беседует с Ниной Воронскою, «сей Клеопатрою Невы». Стихи, посвящённые Клеопатре, появляются в 1825 и 1828 годах. Последнее, с его известным зачином: «Чертог  сиял»,  в незавершённой повести «Египетские ночи» (1835) Пушкин выдаёт за вольное и вдохновенное сочинение заезжего импровизатора на заданную тему на вечере великосветского петербургского общества, который организовал Чарский, потрясённый поэтическим гением незнакомца. Лаконично и выразительно Пушкин воссоздает атмосферу александрийского дворца, той роскоши и неги, которые будут окружать Клеопатру и Антония.  Но встреча их впереди, а пока тоска и неудовлетворённость, а не распутство – вот, по Пушкину, мотивы вызывающего поведения гордой чувственной египтянки. Посреди пышного пира царица с холодной дерзостью и едва ли не с презрением обращается к толпе поклонников: «В моей любви для вас блаженство?/ Блаженство можно вам купить…/ Кто к торгу страстному приступит?/ Свою любовь я продаю;/ Скажите: кто меж вами купит/ Ценою жизни ночь мою?»

Ужас объемлет всех, хотя страстью дрогнули сердца.  Вызов принимают трое: Флавий, «воин смелый, в дружинах римских поседелый», за ним – Критон, «младой мудрец, рождённый в рощах Эпикура», и  безымянный юноша, почти мальчик: «страстей неопытная сила кипела в сердце молодом».

А далее следует её клятва  богине любви и богам смерти. Верховная жрица богини Изиды,  Клеопатра принесёт жертвы, как того требует культ, ибо боги жаждут…

Клянусь… – о матерь наслаждений,
Тебе неслыханно служу,
На ложе страстных искушений
Простой наёмницей всхожу.
Внемли же, мощная Киприда,
И вы, подземные цари,
О боги грозного Аида,
Клянусь – до утренней зари
Моих властителей желанья
Я сладострастно утомлю
И всеми тайнами лобзанья
И дивной негой утолю.
Но только утренней порфирой
Аврора вечная блеснёт,
Клянусь – под смертною секирой
Глава счастливцев отпадёт.
Итак, Пушкин через «страстный торг» Клеопатры ввёл тему любви перед лицом смерти, при этом ничего не сказал ни о самих ночах, не показал и  расплату за них.

Валерий Брюсов, один из лидеров символистов,  знаток и певец античности, решился «дописать» начатое Пушкиным и создал свои «Египетские ночи» (1916). По его словам,  «Пушкин показал нам, какой великий соблазн, какая страшная сила сокрыта для человеческого существа в сладострастии, как люди готовы ринуться в эту чёрную пропасть, даже если бы за это надо было заплатить жизнью. Намекнул нам на таинственную близость между страстью и жизнью. Но Пушкин не договорил начатых слов». Включив в свою поэму все пушкинские строки, даже сохранившиеся черновые фрагменты, Брюсов взялся рассказать о том, что последовало дальше. Стихи его были откровенно эротичны. Попытку Брюсова развить пушкинский сюжет М.Цветаева  назвала «жестом варвара», но далеко не все были с нею согласны, ведь уже наступило время Фрейда.

Главный режиссёр Камерного театра А. Таиров создал свои «Египетские ночи» – композицию из фрагментов пьес Шоу и Шекспира, поместив меж ними как интермедию – текст Пушкина. Роль Клеопатры гениально исполняла Алиса Коонен. Музыку к драматическому спектаклю написал Сергей Прокофьев. Английский режиссёр Гордон Крэг, побывавший в Москве в 1935 году, был в восторге от спектакля. Его восхитила смелость режиссёра-новатора, он дивился тому, как удалось Таирову и Коонен выстроить сложную линию развития характера Клеопатры от  варварского дикарства к царственному величию.

В начале ХХI века студийцы Петра Фоменко, демонстрируя блестящий монтаж и убойный юмор, импровизируя на свой лад, «зажигали» «Египетские ночи», в основе которых – творения Пушкина и Брюсова.

В апреле 2012 года в рамках фестиваля Мстислава Ростроповича  была исполнена симфоническая сюита из музыки Прокофьева к таировскому спектаклю «Египетские ночи» для чтецов, мужского хора и оркестра. Исполнители: Чулпан Хаматова и Константин Хабенский, Лондонский филармонический оркестр под управлением Владимира Юровского.

«Клеопатра» Анны Ахматовой

Русские поэты Серебряного века (Брюсов, Блок, Бальмонт, Гумилёв) были замечены в «клеопатромании». Ахматова своё стихотворение написала в 1940 году. Эпиграфом  она взяла слова Пушкина: Александрийские чертоги покрыла сладостная тень, резко контрастирующие с трагическим (шекспировским) содержанием её стиха. «Сладостная тень» сулит любовные восторги  близящейся ночи, а «вечерняя мгла» у Ахматовой, которая сгущается вокруг Клеопатры, должна поглотить её навсегда. Неизбежность  конца  подчёркнута двойным зачином «уже». Судите сами.

Уже целовала Антония мёртвые губы,
Уже на коленях пред Августом слёзы лила…
И предали слуги. Грохочут победные трубы
Под римским орлом, и вечерняя стелется мгла.
И входит последний пленённый её красотою,
Высокий и статный, и шепчет в смятении он:
«Тебя – как рабыню… в триумфе пошлёт пред собою…»
Но шеи лебяжьей всё так же спокоен наклон.

А завтра детей закуют. О, как мало осталось
Ей дела на свете – ещё с мужиком пошутить
И чёрную змейку, как будто прощальную жалость,
На смуглую грудь равнодушной рукой положить.
Способность оставаться самой собой до последнего вздоха и редкое мужество – вот что поражает в ахматовской Клеопатре. Велико искушение усмотреть в ней двойной портрет, словно в горестном конце египетской царицы как в зеркале отразилась судьба самой Ахматовой («Муж в могиле, сын в тюрьме», «Кидалась в ноги палачу», «И упало каменное слово на мою ещё живую грудь»). Ведь трагедии сталинской поры были почище шекспировских. Но мы ограничимся догадкой.

А завершить рассказ о последней царице Египта Великой Клеопатре хотелось бы строкой из Брюсова: «Вся жизнь моя – в веках звенящий стих».

Грета Ионкис