Бумажная живопись

Свой теперешний жанр московский художник Людмила Григорьева-Семятицкая нашла двадцать пять лет назад, но всерьез делать картины в технике «рваной бумаги» стала лишь с начала нынешнего века. Судя по тому, что выставки ее работ проходят ежегодно и не только в Москве, но и в других городах и странах, жанр ее оказался востребованным и в своем роде — свежим и неординарным. «Хотя чего тут нового, на первый взгляд? — спросила меня Людмила во время нашей встречи. И сама же ответила на свой вопрос: «Любой ребенок может сделать картинку из цветной бумаги».

Я и сам вспомнил из очень далекого школьного детства, как к празднику 8 марта мы для одноклассниц делали аппликации, когда наклеивали не кусочки бумаги, а разноцветную ткань на лист картона. Но рисунок там уже был и его следовало таким специфическим способом раскрасить.

Людмила Григорьева-Семятицкая знает, что говорит. Большую половину своей жизни она учит детей рисовать. Не готовит для поступления в художественные заведения, а помогает поверить в свои творчески способности. (В девяностые годы, когда искусство выживало в России кое-как, именно уроки детям буквально спасали ее от безденежья и творческой невостребованности.)

А теперешнее ее направление в искусстве началось как будто бы случайно. Убирая как-то со стола обрезки цветной бумаги, оставшиеся после урока юного художника, вдруг заметила, что горки их напоминают что-то конкретное. Быстро приклеила бумагу на картон и именно так появились три первые ее работы — импровизации, просто игра ума на заданную тему. Случилось это еще в 1988 году и почти полтора десятка лет оставались приятным воспоминанием и не более того. А продуманные, композиционно выстроенные циклы картин в технике «рваной бумаги» (а Людмила выполняет их чаще всего именно циклами) стали появляться только с начала нового века.

Картины так хороши, что сразу и не понимаешь, что это не написано красками на холсте, что это не акварель, не локальные цвета в духе фовистов, но в мягкой женской интерпретации, а именно бумага, приклеенная с редкой аккуратностью на основу.

Поэтому, увидев на выставке в Библиотеке иностранной литературы в Москве недавнюю серию, посвященную классикам испанской поэзии ХХ века, визуально не смог разобраться, что это такое — техника «рваной бумаги». Поэтому условился встретиться с художником у нее дома, чтобы и увидеть, и услышать, то, что есть ее творчество, ее ручная живописная работа.

Небольшая трехкомнатная квартира на окраине Москвы, в доме, который изначально строился для проживания в нем творческих людей — одновременно и мастерская, и студия, и кабинет, и офис. Здесь не слишком много места: и потому, что комнаты по современным меркам маленькие, и потому, что в одной по стенам в несколько рядов стоят прислоненными к стене картины, в другой находится библиотека и рабочее место художника, а в третьей — компьютер и некоторое подобие места для переговоров и организационной деятельности.

Людмила неторопливо, спокойно и конкретно рассказывала трагическую историю своей семьи, а рядом с конфетницей и приготовленными для чаепития сладостями, рядом с блюдами, где колоритно и эффектно возлежали фрукты — лежала в рамке будущая картина. Цветная бумага уже составляла портрет, но фрагменты ее не были приклеены к основе. Рассказывая, Людмила двигала их, показывая, как ищет окончательный вариант (для этого она использует и фотосъемку будущей работы и правку ее на экране компьютера).

А потом, между делом, в качестве интермедии Людмила Григорьева-Семятицкая показала мне свои пальцы со стертыми подушечками, с заусеницами на ногтях. И, взяв лист бумаги, стала рвать резко и уверенно цветной лист, то на портрете Рильке должно стать шевелюрой поэта. Так наглядно она продемонстрировало, что ее жанр есть именно ручная работа, труд, а не игра.

Будучи профессиональным художником, энергичная, подтянутая, выглядящая моложе своих лет (весной прошлого года МОСХ, где она давно состоит, устроил ее юбилейную выставку), Людмила не делает эскизов картин. На практике разобравшись в технике «рваной бумаги», она на холсте воспроизводит то, что возникает у нее как образ. Потом корректирует изображение. И после того, как удалось найти окончательный ракурс, приклеивает все бумажные фрагменты новой картины к холсту, по необходимости записывая акрилом на здесь и фон. Иногда она не проклеивает все фрагменты своей работы до конца, что придает изображению живость и объем. (У Людмилы есть и станковые работы, выполненные в традиционной манере — прозрачные по сюжету и изысканные по исполнению, но практически основное время ее и силы отданы именно бумаге и клею.)

Лишь по первому впечатлению может показаться, что в такой технике проще всего делать веселые по содержанию вещи. Но это не так. Один из циклов Григорьевой-Семятицкой посвящен духовным потерям, связанным с культом личности Сталина. Например, портреты Мандельштама, отца Павла Флоренского. Здесь и картина про печально известный Бутовский полигон, где приводились в исполнение расстрельные приговоры. По случаю, она оказалась в Бутово на том страшно пустыре, где гибли безвинно осужденные люди в годы репрессий. Увиденное так поразило ее, что вечером того же дня она начала картину на грустную и близкую ей тему — содержание ее увидено было на месте ужасного злодеяния — деревья, выросшие из безымянных могил.

(Мать Людмилы была родом из польского местечка Семятицы — в память о матери и ее малой родине Людмила сохранила название местечка в своей фамилии, сделав его художественной и памятной подробностью. Она, приехавшая в Москву в двадцатых годах, вышла замуж за литовца, который в начале эпохи «большого террора» в СССР оказался репрессированным. В 1938 году, будучи вдовой расстрелянного годом раньше «врага народа», получила осуждение на 10 лет и сослана была в лагерь на Колыму, где и родила дочь, с детства подававшую большие надежды в живописи.)

Биография Людмилы Григорьевой-Семятицкой — не из простых. Но о прошедшем художник рассказывает даже с улыбкой, поскольку оптимизм, наверное, и помогал ей выживать там и тогда, где и когда другие могли бы сломаться, не то, что эти двое — взрослая женщина и ребенок.

В связи с рождением дочери срок заключения матери Людмилы сократили на год. Но она с ребенком возвратилась не в бывшую квартиру на Чистых прудах в центре Москвы, а отправлена была в Молдавию, где они и жили до 1958 года. И только тогда они возвратились в Москву, где первое время ютились у знакомых, пока получили хоть какое-то свое жилье.

В школе Людмила оформляла стенгазеты, ходила в кружок, где училась рисовать. Закончив школу, попробовала с подругой, которая сейчас живет в Израиле и выставляется в разных странах мира, поступать в Полиграфический институт (как рассказывает, тогда брали только за талант и способности). Переволновалась на сочинении, хотя в школе была чуть ли не отличницей по гуманитарным предметам. Кто-то посоветовал пойти работать в Военно-политическую академию имени Ленина, что около сада «Аквариум». Так она стала военнообязанной, работая в бюро пропусков и имея возможность читать уникальные книги в библиотеке академии (из тех, что отбирали у репрессированных — вот такой поворот судьбы), а в свободное время рисовать в своем закутке.

Со второго раза, через год, подруги все же поступили в Полиграфический институт, где учились по специальности «оформитель книг». Дипломом Людмилы, при защите которого она не впервые узнала, что такое творческая зависть, была поэма Блока «Двенадцать». Она подготовила оформление и небольшое исследование о том, как раньше оформляли данное произведение поэта. Но, защитившись, оценку получила ниже ожидаемой, поскольку, как считает, не упомянула в своем обзоре фамилию своего учителя, известнейшего художника книги того времени.

Потом долгое время пришлось работать в художественном комбинате, где потребовалось многому учиться, потому что там давали заказы на оформление интерьеров больших помещений, городских объектов, а вовсе не книг, как она хотела и умела делать. В девяностые комбинат прекратил свое существование. Стала больше и чаще учить детей, так и выживала, пока не пришла к своему жанру — технике «рваной бумаге». И здесь наконец-то в полной мере проявились ее любовь к литературе и искусство оформления художественных текстов.

Она выполнила большой цикл по «Мертвым душам» Гоголя, интересно и очень трепетно представила на суд зрителей евангельские сюжеты, классиков испанской литературы, а также писателей и поэтов российских и других стран. На обложке журнала, посвященного творчеству американского поэта Уоллеса Стивенса, помещена репродукция ее картины из цикла «От слова к образу», название которого, скорее всего, можно считать программным для творчества художника.

Людмила Григорьева-Семятицкая участвовала более чем в тридцати выставках. Из них два десятка — персональные.

Значительная часть ее работ находится на хранении во Всероссийской библиотеке иностранной литературы, в залах которой почти ежегодно устраиваются с недавних пор ее выставки, посвященные юбилеям мастеров отечественной и мировой литературы.