Борис Гулько | Шахматы в Москве две трети столетия назад. Часть 1

О шахматах я узнал из радиопередач в 1951 году. Мне было 4 года. Шёл матч на первенство мира между Михаилом Ботвинником и Давидом Бронштейном. Родители обсуждали его. Мама сказала, что болеет за Бронштейна.

Photo by Nick Fewings on Unsplash

Позже я думал: почему за Бронштейна? В шахматы родители едва умели играть, и оценить парадоксальные шахматные идеи Давида никак не могли. Моя версия: Ботвинник был воплощением торжества советского строя, едва не единственной мировой суперзвездой из СССР в интеллектуальной области. Про Бронштейна родители не знали ничего, даже того, что его отца только что освободили из заключения, и тот, ограниченный запретом приближаться к столице ближе чем на 100 км, не мог даже приехать полюбоваться торжеством гениальности своего сына.

А любоваться было чем. На фото с того матча из книги два малорослых еврея (почему-то гениальные евреи часто малы ростом) в разгар борьбы страны с космополитизмом склонены над шахматной доской, а над ними во всю высоту стены Колонного зала Дома Союзов доминирует огромный портрет генералиссимуса, тоже по жизни невысокого («полтора метра с кепкой» – определил Войнович).

В 1959 году папа сменил работу, и мы переехали в Очаково – 15 минут на электричке до Москвы. Унылое пятиэтажное Подмосковье. «Из такого района не жалко уезжать» – заметил знакомый, подвозивший меня на своей машине. Это было уже в 1979 году, мы только что подали заявление на отъезд из СССР.

Переместившись в Очаково, я потерял старых друзей и не нашёл новых: пятый класс «Е», в который меня записали, целиком приезжал из Востряково, где не было средней школы. В поисках занятия я отправился в Дом пионеров, недалеко от Киевского вокзала, на который прибывала наша электричка.

Дома пионеров – высшее достижение советской цивилизации. В больших городах, где они были, дети могли в их секциях забесплатно выбирать себе увлечение, а то и профессию на всю жизнь. Могли обзавестись друзьями и сделать свою жизнь интересной.

В шахматы меня в 6 лет в летнем лагере научил играть мальчик в красной кепочке, сообщивший, что это куда интереснее шашек. Других его примет кроме кепочки я не запомнил. Помню, сколь трудно было уследить за всеми фигурами, имеющими каждая своё намерение. Укротить их, заставить «дуть в одну дудку» – первая задача начинающего. Вскоре я стал обыгрывать всех, с кем мне удавалось играть. А играть мне удавалось только с никудышними игроками.

Как-то мама привезла мне от своей двоюродной сестры Сони неполный комплект фигур, оставшийся от её репрессированного брата. Добавив пуговиц и катушек от ниток, я сделал его годным для игры.

Дом пионеров Киевского района Москвы находился на помпезном Кутузовском проспекте, в глубине двора на берегу Москвы-реки. Шахматная секция там работала дважды в неделю. Вёл её старый человек Николай Митрофанович Павлов-Пьянов. Когда-то, в 1913 году, Н.М. был чемпионом Москвы. А в 1920 свёл вничью матч из двух партий с великим уже Алехиным, обменявшись с тем победами.

В свои 76 лет Н.М. шахматами особо не интересовался, а как материально ответственная фигура лишь следил, чтобы дети, бравшие комплект для игры, расписывались о том на специальном листке. Впрочем, прослышав что-то про меня, Н.М. однажды велел мне принести запись своих партий и показать их ему.

Я свои партии не записывал, так как, обладая хорошей памятью, итак их помнил. Н.М. обиделся, что я не принёс записи, и смотреть партии не стал. Других случаев Н.М. за шахматной доской я не помню.

Я любил не только играть, но и выигрывать. И для начала хотел поднять свою квалификацию. В ту пору нижней ступенью был 5-й разряд, который получал начинающий, набравший 50% очков среди других начинающих. Потом этот обидный разряд отменили. Я хотел завоевать сразу 4-й разряд, для чего мне нужно было выиграть все партии в турнире начинающих. Недостатка в них, вроде, не было. Каждый вечер, когда секция работала, её заполняла толпа начинающих.

Я быстро составлял таблицу из 12 участников (это был необходимый минимум), и начинал быстро обыгрывать малышню.

Но обыграть всех за один вечер я не успевал, а на следующую сессию прошлые ребята не приходили. Зато приходили другие. Я составлял новую таблицу, и история повторялась.

Наступили летние каникулы, в моём Доме пионеров жизнь замерла, и я в поисках «разряда» поехал играть в Городской Дом пионеров, занимавший элегантный особняк в переулке Стопани (ныне это Огородная слобода). Сколько детей в Москве ту пору играли в таких кружках и секциях? Посчитаем:

В 20 районах Москвы функционировали 20 Домов пионеров с обязательной шахматной секцией. Ещё были более престижные Городской Дом пионеров и Стадион Юных пионеров (СЮП) с большим штатом тренеров. В ежегодном командном первенстве Москвы эти организации выставляли команды из 20 своих сильнейших игроков в двух категориях: «мальчики» (до 15 лет включительно) и юноши – до 19 лет. Итого, с резервом – больше 500 ребят. Были ещё клубы в парках, кружки в школах и т.д.

С годами игроки школьного возраста перетекали в соревнования вузов Москвы – такой же состав в 20 человек, только без деления на возраст. Позже я встречал игроков этих соревнований в самых разных местах. Помню матч моей команды МГУ с Физтехом году в 1967-м. На четвёртой доске у них играл парень с большой, заметно лысевшей головой (я, наверное, тоже уже лысел, но на своей голове не видно) и с пухлыми губами. Парень этот попал в ловушку и быстро проиграл. Партию ту поместили в Шахматную энциклопедию.

В следующий раз я встретил его в 1986 году. После семи лет отказа мы с женой и сыном добрались до Иерусалима. На второй день свободы меня пригласили на митинг на Султановы пруды под стенами старого города, посвящённый борьбе за право на выезд советских евреев. Почётным гостем был приехавший в Израиль шансонье Ив Монтан. Израильские лидеры Перес и Шамир пришли в обществе Натана Щаранского, которого 4 месяца до того в групповой сделке сменяли на каких-то советских шпионов.

Я узнал того парня из команды Физтеха и поинтересовался у него, получал ли он шахматный журнал, который я по просьбе его брата выписал ему в лагерь? Когда меня после подачи заявления на выезд отлучили от шахмат, про право подписываться на журнал они забыли (дефицит был и с журналом). Натан его получал. Про энциклопедию, в которой упомянуто то его поражение в матче с МГУ, Натан пожаловался, что не успел просмотреть последний номер шведского шахматного журнала, сообщавшего о ловушке, в которую попал. А я и не знал, что в Швеции издают шахматный журнал.

Другое напоминание о былой шахматной жизни в Москве пришло мне на еврейском мероприятии для молодёжи, проходившем в пригороде Торонто в начале 10-х годов этого века. Рассказав что-то записавшимся на мою лекцию, я отправился послушать Игоря Иртеньева, некоторые стихи которого я знаю наизусть. После выступления поэт подошёл ко мне и спросил – не помню ли я его? Он был перворазрядником и играл за команду СЮПа, которую я поминал. Команда та была действительно яркой. Когда я начинал играть, группу «мальчиков» в ней возглавлял Гриша Маргулис, который вскоре оставит шахматы, окончит мехмат и станет великим математиком. Он получит все главные отличия для математиков: Филдсовскую, Вольфа и Абелевскую премии, и в 1991 года переберётся в США. Я слышал от «сюповцев» восторженные легенды, что Гриша мог, не глядя на доску, поставить «мат двумя конями против пешки». Это редкая и сложнейшая задача, которую мне, к счастью, не пришлось решать за сильнейшую сторону. Но однажды я оказался слабой стороной.

Мой соперник Михаил Шофман из Молдавии был талантливым, но очень нервным шахматистом. Некоторые его идеи обогатили шахматы. В ту пору – это был докомпьютерный 1971 год, неоконченные партии доигрывались по 6 часов в специальный день. Мы доигрывали эту партию три вечера, что означает не менее 16 часов. Шофман загонял моего короля в угол, но тот в последний момент как-то выскальзывал из угла, в котором его ждал мат, и цикл повторялся.

Секрет той позиции: если бы у меня не было пешки, позиция была бы ничейной – два коня не могут заматовать короля. Меня губила имеющаяся у меня пешка. Шахматы полны парадоксов.

К концу третьего вечера Шофман, кажется, нащупал способ заматовать моего короля. Я понуро тянул сопротивление. Неожиданно мой соперник закричал: «Ничья!» и убежал из зала. Последние партии в целом успешном турнире он проиграл. Испытание этим изматывающим окончанием подкосило его.

А Гриша Маргулис заматовал бы моего короля в той позиции, не глядя на доску!

Я дружил с сюповцами, но Иртеньева среди них не помнил. «В ту пору я был Рабиновичем» – объяснил мне поэт.

И всё же – Щаранский, Маргулис, Иртеньев – это единицы. Где все остальные?

Я узнал об этом, когда, перебравшись в Израиль, в конце 2018 года сыграл две партии в командном первенстве Израиля за команду города Ашдода. Когда я вошёл в турнирный зал тель-авивского шахматного клуба (сейчас он куда-то переехал), я увидел лица постаревших участников тех давних первенств Москвы среди домов пионеров и вузов. Вот они где!

Двухтомник «Поиски смыслов». 136 избранных эссе, написанных с 2015 по 2019 годы.

$40 в США, 100 шекелей в Израиле. Е-мейл для заказа: gmgulko@gmail.com

По этому же е-мейлу можно заказать и другие книги Бориса Гулько