КОНТИНЕНТ - Новости и аналитика актуальных событий в мире, мнения и комментарии экспертов и обозревателей
Продолжение. Начало.
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
Во всех европейских странах (или в большинстве) историческое развитие проходило несколько стадий, в период которых менялась сословная и классовая структура общества. То, что называем мы средним классом, существовало многие столетия, если отождествлять этот термин с ремесленниками, бюргерами, зажиточными крестьянами… Но как общественная сила в Европе средний класс появился не сразу. «Что есть третье сословие? Ничто. Чем оно должно быть? Всем!». В Британии это началось намного раньше и без громогласных лозунгов. Так, Адам Смит писал, что даже класс самостоятельных арендаторов земли – йоменов – имел право голоса на выборах в Парламент. Это было не каким-то нововведением, но стародавним законом страны. Несомненно, этих йоменов можно отнести к среднему классу.
Страна США возникла из британских колоний, где средний класс не только существовал, но даже преобладал и, с позволения сказать, уже «был всем» – фактически, он был сам себе государством.
Подробнее на эту тему было сказано в первом очерке серии, напомним только о наблюдениях Токвиля:
«Так как местная власть находится в непосредственной близости от тех, кем она управляет, и так как она некоторым образом представляет их самих, то ни ревности, ни ненависти она ни у кого не вызывает. А вследствие того, что ее средства ограничены, всякий чувствует, что он не может полагаться исключительно на нее» («Демократия в Америке»).
В ХХ веке, напротив, царит убежденность, что если возникает повод для серьезной озабоченности, «что-то делать» должно федеральное государство. Она вытекает из молчаливой уверенности, что государственная бюрократия в состоянии «что-то сделать» – такое, чего не может сделать сама живая экономика. Эта идеологическая перемена начала ощущаться как тенденция уже в первые годы после Гражданской войны. Но почему она довольно скоро стала распространенным массовым явлением? Тому было много причина разного характера. На свой страх и риск назову те, что представляются главными.
В предыдущем очерке было рассказано о том, как сразу после Гражданской войны стало расти и расширяться участие федерального государства в всех сферах жизни населения. Одним из следствий той войны была фактическая утрата понятия о суверенитете штатов. Одна из главных идей отцов – основателей, добровольный союз штатов, была похерена: страна стала империей. Но травма, нанесенная военным завоеванием Юга и всем, что этому сопутствовало, продолжала саднить. Фактически страна оставалась психологически расколотой взаимным недоверием и неприязнью двух великих регионов.
На Юге, в частности, в штате Миссури, имели место вспышки партизанской борьбы против оккупационных войск. Не только стремление мстить, но также отчаяние и безысходность двигали этими людьми. Многие из бывших воинов конфедератов, вернувшись домой, находили свои хозяйства разгромленными. У многих члены семьи были убиты солдатами врага…
Чтобы сохранить единство страны – в плане социально-психологическом – нужны были скрепы иного рода, чем покойная идея Союза. Это стало главной функцией федерального государства. В происходившей трансформации власти, штаты не отставали от центра. Мера их самостоятельности сильно упала, мера их власти над населением росла.
Некоторые считают, что проблема неустраненного конфликта заботила генерала Гранта и была причиной (или одной из них), почему он, став президентом, стал активно продвигать освоение Дикого Запада. По этой версии, Грант надеялся увлечь людей из всех регионов идеей обживания новых территорий и тем вызвать в народе чувство национального единения.
Трудно сказать, что было в голове у президента Гранта. Бесплатное выделение земли и соседствующих с трассой территорий для строительства железных дорог и прилегающих поселков, как и щедрые федеральные субсидии ж/д-строительным компаниям, и без того были уже традицией Республиканской партии. Всего за эти годы железнодорожникам было выделено на Западе 175 млн акров (свыше 70 млн га) земли. А компании стали ее продавать… Однако правительство обещало переселенцам на Запад землю для заведения хозяйства.
Территориями, которые позднее станут штатами Среднего и Дальнего Запада, управляли губернаторы, назначаемые федеральным правительством. Но на огромных и почти не заселенных пространствах практически не было государственной администрации. Человек был предоставлен самому себе, все зависело от его предприимчивости и умения постоять за себя. Поэтому Дальний Запад – это СВОБОДА! Личная свобода от государства.
Там оставались гигантские просторы земли, пригодной для возделывания и скотоводства, что стало массовым стимулом для движения на Запад, поощряемого государством. В нем приняли участие люди как Севера, так и Юга. Включая тех непримиримых южан, которые нашли себя в том, что они считали отнятием денег у янки. Они грабили банки, поезда…
Бывший партизан Конфедерации в штате Миссури Джесси Джеймс прославился как неуловимый грабитель поездов и банков. Это он, кто совершил первое в истории США вооруженное ограбление банка. Не обходилось и без убийств. В течение нескольких лет он продолжал свое дело, и его не могли поймать.
Паренек-сирота по прозвищу Малыш Билли (Billy the Kid) сперва был скотокрадом. Потом крупный скотовладелец его поймал. Оценив его смелость и виртуозное владение оружием, он предложил Билли пойти к нему ковбоем и скоро стал его другом-наставником. Прямо на глазах у парня, этого человека убили его конкуренты, и тогда Малыш Билли стал мстить убийцам. Начал он с шерифа, которому противники заказали убийство друга. Убийство шерифа произвело фурор, и на Билли началась охота. Но он уходил невредимым из засад, бежал из-под арестов. О нем писали газеты, а публика восхищалась его дерзостью и неуловимостью. Ему и было-то всего лет двадцать.
Джесси Джеймс и Малыш Билли стали легендами Дикого Запада еще до того, как их настигли пули. А когда их убили, они превратились в своеобразных фольклорных героев. Формировался образ удалого «ковбоя».
Другого рода легендарной фигурой был Уайет Эрп. С тремя своими братьями он прибыл на Запад в поисках богатства. Пробовал себя на разных работах, но платили мало. Видимо, в нем не было задатков бизнесмена, но иные таланты были при нем: высокий рост в сочетании с большой физической силой, высочайшая сила духа, хладнокровие в любой ситуации и, конечно, револьвер как продолжение руки. Когда он несколько раз усмирил пьяные драки в местном салуне, его сделали помощником шерифа. Говорят, он первым применил прием, который стал его коронным: оглушающий удар по голове рукояткой пистолета. В разборках с одной из банд его братья были убиты. Власти не могли (или не хотели) преследовать бандитов, и он взял закон в свои руки. Убил почти всех, но самому пришлось бежать в Мексику. Спустя годы, стал консультантом в Голливуде, когда зарождался киножанр «вестерн». Говорят, его рассказы внимательно слушал юноша по имени Джон Уэйн. А может, это тоже легенда…
Появление местного фольклора на обширной территории, населенной выходцами из разных регионов, можно рассматривать как признак формирования новой субкультуры. Здесь главными ценностями стали: дерзость, отвага, удаль, бесстрашие. На Диком Западе местные власти не пользовались особым уважением – в деле охраны закона и порядка они не всегда были эффективны, а часто и коррумпированы. Главным была самодостаточность личности и умение самому постоять за себя. Бог создал людей, а мистер Кольт сделал их равными – это известное присловье возникло как раз там и тогда.
Похоже, что по мере освоения Дикого Запада, противостояние двух культур – Юга и Севера – постепенно теряло свою остроту.
Благодаря быстрому развитию железных дорог, страна скоро оказалась связана воедино транспортными артериями. На Среднем и Дальнем Западе возникали и обживались новые территории, открывая возможности для индивидуальной инициативы, обогащения и просто авантюризма. Из конгломерата штатов страна США превращалась в единую централизованную империю.
Ускоренное перемещение грузов давало импульс к дальнейшему развитию промышленности Восточных штатов, а также – в силу свободы предпринимательства – зарождению и развитию промышленности на территориях Запада. Развивались хозяйственные связи между отдаленными территориями страны. Быстро росло ее городское население, где концентрировалась растущая масса наемных рабочих и стали возникать первые профсоюзы. Все это не могло остаться вне зоны внимания и деятельности федерального государства. Его роль и значимость быстро росли. Зарождалось переплетение интересов Большого Бизнеса и Государства, пока еще не очень «большого», но постоянно растущего.
Быстрое развитие средств транспорта (ж. д.) и связи (телеграф), возможность быстрого и безопасного перемещения между отдаленными пунктами – все вело к расширению горизонта самоощущения американца. Типологические различия между жителями разных штатов сохранялись еще долго, но сами люди уже гораздо меньше были привязаны к своим штатам узами экономическими и культурными. Население интенсивно перемещалось и перемешивалось. Житель Калифорнии мог читать в местных газетах новости о родном Нью-Йорке или Чикаго, и о событиях во всей стране. Человек все более видел себя, скорее, в контексте всей страны, чем одного штата.
Гражданская война уничтожила не просто 620 (650?) тысяч статистических человек. На ее полях полегло целое поколение – цвет американской молодежи. Те, кто шел воевать добровольно, были молодые идеалисты, верившие в основные принципы американизма. На Юге ли, на Севере, – с обеих сторон многие шли сражаться за идеалы, как они их понимали. Они и были выбиты первыми (потом уже обе стороны прибегли к обязательному призыву).
Сообщали, что в некоторых городах на Севере (!) почти не осталось мужской молодежи.
Общая убыль населения быстро восполнялась иммиграцией. Между 1850 и 1930 гг. в страну прибыло 5 миллионов немцев, 3,5 млн британцев, 4,5 млн ирландцев и еще миллионы из других стран Европы, включая говоривших на славянских языках. «Наводнение иммиграции», как стали это называть, принесло в страну почти 25 млн человек, включая от 2.5 до 4 млн евреев. Касательно интересующего нас периода: в 1901–1914 гг. в страну ежегодно прибывало около 1 млн. человек. Немало при населении страны всего 76 млн чел.
Подавляющее большинство иммигрантов составляла молодежь – малообразованная трудовая сила. Она оседала частично на селе, но большей частью в городах, где развивалась промышленность.
Почему все стремились попасть в Америку? Уж, наверное, не от хорошей жизни на родине. Одни бежали от притеснений (этнических, религиозных, как ирландцы или российские сектанты), от сословной дискриминации. Они искали свободу. Другие уезжали из-за безработицы, полагая, что в Америке больше возможностей найти заработок. Третьи жили не слишком плохо, но прослышали, что в Америке можно быстро обогатиться. Множество европейских крестьян надеялись получить здесь землю. В подавляющем большинстве, люди не обманулись в своих ожиданиях. Они обрели здесь землю, работу, сносный заработок и вожделенную свободу от притеснений, дискриминации… Никто не спрашивал об их идеологии – живи, наслаждайся свободой.
Но в числе этих миллионов непременно был небольшой процент людей образованных или дети образованных родителей. Они (и дети других приезжих, получившие образование уже в США) так или иначе вливались в сословие «интеллектуалов». То были люди, не укорененные в идеалах и традициях американской культуры, а иные из них везли с собой готовые идеи из европейской культурной среды. Среди расхожих идей в Европе преобладали этатизм и социализм в разных формах – от сенсимонизма до анархизма.
Заметная немецкая волна бежала в Америку в 1850-х после подавления революции 1848–49 гг. Эти были социалисты разного толка, почему-то пренебрегшие гостеприимством Англии (видимо, тоже предполагая, что в Америке они не будут бедствовать материально).
Эта волна иммиграции была восприимчива к любой критике существующего порядка. Многие «расплавились» в пресловутом «котле» и стали жить, как американцы. Не всем это было дано. Неуспешные и недовольные были сырьем для обработки политическими демагогами.
Однако и среди тех, кто нашел себя в новой стране, не все приняли ее ценности. Самый яркий пример: Феликс Франкфуртер, хитрожопый политический интриган (1882–1965). Двенадцати лет отроду был привезен сюда родителями из Вены; вышел юристом из Гарварда, сделал головокружительную карьеру, став профессором в Гарварде. Но этого ему было мало. Он хотел стать членом Верховного Суда страны, и не скоро, но добился этого. На пути к своей цели он наделал этой стране немало вреда, действуя, в основном, из-за кулис (см. дальше, в очерках о Новом Курсе). В числе известных его деяний: участие в основании в 1920 г. гнусно прославленного Американского Союза Гражданских Свобод (ACLU). Не умирающее наследие Франкфуртера, ACLU продолжало и до сих пор продолжает разрушать традиционные ценности Америки путем коварных судебных исков.*
Наверняка, эта волна иммиграции сильно повлияла на изменение культурного ландшафта страны. Практически все приезжие из Европы, большей частью, имели только опыт жизни в централизованных государствах (исключая Швейцарию и, может, еще Нидерланды). Они не знали и не понимали идей суверенитета штатов и американской свободы личности. Многие из них – даже не социалисты или анархисты – верили, что свобода – это свобода от эксплуатации. Такое понимание превалировало тогда на всем Старом Свете, далеко выходя за влияние марксизма как такового. Дескать, класс буржуазии стремится только урвать побольше денег. Частное предпринимательство – это погоня за прибылью, а прибыль есть вычет из дохода малоимущих (материализованная эксплуатация). Не нужно быть большим мыслителем, чтобы принять и усвоить эти простые истины…
На кого же надеяться? Распространялся климат, благоприятный для расширения власти федерального государства.
Так вошел в историю период 1890–1918 годов. Теперь послушаем Роберта Хиггса:
«Годы между выходом из депрессии 1890‑х годов и вступлением Америки в Первую мировую войну известны как Прогрессивная эра. Об использующих это название историках оно говорит не меньше, чем о событиях этого периода. Хотя некоторые достижения того времени, такие как рост уровня жизни и снижение смертности, соответствуют общей неоспариваемой концепции «прогресса», другие достижения, такие как усиление государственного регулирования, усиление централизации кредитно‑денежного хозяйства и введение подоходного налога можно назвать прогрессивными только в рамках особой идеологии. А то, что почти все историки восхваляли прогрессизм времен до Первой мировой войны, кое‑что говорит об идеологии, преобладавшей среди историков в XX в.».
Об идеологии историков понятно: левацкая, про-социалистическая или еще хуже.
«Термин настолько закрепился в языке исторических текстов, говорит Хиггс, что стал уже привычным, и заменить его другим практически невозможно. «Для моих целей вполне подходит привычное название, но я не могу не отметить заключенную в нем иронию. С позиций альтернативной идеологии, Прогрессивная эра, ставшая временем крепнущей политизации экономической жизни, была периодом не прогресса, а реакции».
Вместо последнего термина, слишком идеологически заряженного, можно предложить уместный синоним. Это был не прогресс, а просто-напросто полноценный РЕГРЕСС: возврат к XVII–XVIII столетиям в экономической идеологии и практике, а также в области общекультурной.
То было временем движения за «прогрессивные реформы». Последние преследовали цель установить «научно обоснованные» формы и нормы во всех областях жизни – в политике, экономике, образовании, медицине, страховании, финансах, церкви, семье.… То, что называют «социальной инженерией».
Это знакомый нам СЦИЕНТИЗМ, превосходно развенчанный Хайеком со всех сторон. Чтобы разделять такое мировоззрение, нужна была абсолютная вера в миф о всемогуществе человеческого Разума. Эта разновидность мифомышления объясняет тот иронический парадокс, что верующие в Разум невосприимчивы к разумным аргументам. И в указанной перспективе здесь также виден регресс к XVIII веку – к Руссо и разным прочим французам, упомянутым у Хайека.
Прогрессисты (разумеется!) были принципиальными атеистами. Они исповедовали евгенику и добивались запрета на потребление алкоголя, «вредного для здоровья». В личностном плане они могли быть самыми разными, но их роднила убежденность в том, что человеку (облеченному властью, разумеется) по силам разъяснить и исправить несовершенства других людей и всего нашего мира.
В числе самых известных политиков – прогрессистов были такие президенты, как Теодор Рузвельт (1901–1909) и Вудро Вильсон (1913–1921). Схожие взгляды разделял и президент Герберт Гувер (1928–1932). В скобках даются годы президентства. В 1908 г. «Тедди» Рузвельт учредил ФБР. Сегодня наличие этой организации ни у кого не вызывает вопросов, но не так обстояло в те времена. Вильсон же был не просто убежденным прогрессистом, он был его теоретиком.
Прогрессисты считали, что в социально-культурном отношении Америка отстала от Европы, и стремились импортировать оттуда последние достижения «прогрессивной» мысли. Их идеалом были централизованная Бисмарком Германия и «прусский социализм». Многие из них ездили в Германию учиться уму-разуму. Они всем сердцем приняли ИСТОРИЦИЗМ (с которым успешно, но долго боролись Мизес и Хайек) и гегелевскую теорию государства как воплощения Мирового Разума. Всю эту мешанину и мусор они везли с собой домой.
В 1876 г. ради обучения молодежи «прогрессивным» немецким идеям и продвижения прогрессизма в Америке был основан известный доныне Университет Джонса Гопкинса. Он скоро приобрел большое влияние в системе высшего образования Америки и явился одним из проводников внедрения «новых идей» из Германии в политическую среду страны. Одним из докторантов в этом вузе был Вудро Вильсон, будущий президент США.Прогрессисты преобразовали социальные дисциплины, особенно историю и экономику, превратив их в научные. Произошла профессионализация в общественных науках. Это – хорошая новость. Место широко эрудированного любителя занял узкий профессионал – профессор. Появились профессиональные журналы. А вот плохая новость: новое сословие интеллектуалов, в большинстве своем, держалось «прогрессивных» взглядов.
Один пример. Алексис де Токвиль был буквально в восторге от административно-экономической организации в США (см. гл. 50 моей книги). Поразило его то, что основная экономическая активность населения сосредоточена в общине (community). Вопросы образования, охраны общественного порядка, судопроизводства, пожарной охраны, школьного образования, обеспечения водой и пр. люди сами решают для себя на уровне общины. Cами решают также, на что и сколько требуется денег и как их собрать с членов общины (подробнее об этом см. в гл. 50). И сами же решают, за какими нуждами обращаться в графство или штат, соответственно внося туда налоги. Ибо каждый человек лучше всех знает, что ему нужно и в каких количествах. В сравнении с этим, система централизации и унификации административного управления в Европе выглядела жалко.
Токвиль посетил Америку в 30-х годах ХIХ в. Всего пятьдесят лет спустя, прогрессисты стали добиваться имитации европейской системы. И добились реформ, которые постепенно свели на нет значение общины. Была произведена централизация и унификация школьного образования, полиции и других областей предоставления общественных благ. Вопросы, которые традиционно решала община, стали решаться бюрократией (см. главу 50).
Но не только все это. Далеко не все. Вот пересказ начала книги: Джон Сэмплс. Борьба за Ограничение Государства***:
Прогрессизм восходит к 1880 годам, – пишет Сэмплс. – Его сторонники включают множество выдающихся профессоров, журналистов и церковных проповедников. Нам не нужно читать их всех. В 1909 прогрессистский журналист Герберт Кроули опубликовал свое «Обещание Американской Жизни», где суммируются два предшествующих десятилетия прогрессистской мысли. Эта книга оказала влияние на президента Теодора Рузвельта, кто выступал за «Новый Национализм», отражавший идеи Кроули. Прогрессизм возвещал то, что позже будет названо как «религия государства», явленная Новым Курсом. Одним словом, прогрессисты хотели перестроить Америку.
Против чего выступал Кроули? – продолжает Сэмплс. – Против американского прошлого: «Рабство, от которого американцам нужна эмансипация, – это увертки, сумятица, нетерпимость и добродушно-послушное следование их собственным интеллектуальным и моральным традициям». Эти традиции Кроули находит в Джефферсоновском чаянии равноправия и свободы под властью закона. Из этих чаяний происходит политическая культура. Индивиды создают государство ради защиты предсуществующих прав. Государство ограничено делегированными полномочиями и конституционной охраной этих прав. Оно существует для защиты свободы – так, чтобы индивиды могли строить себе хорошую жизнь, как они это понимают. Жизнь не проживается ради коллективных целей или коллективного блага.
Кроули отбрыкивается от Джефферсоновских идей. Он видит их как безудержный индивидуализм и чистейшее себялюбие. Свобода по Джефферсону не приводит к правильным пропорциям экономических результатов: «Традиционное американское доверие к индивидуальной свободе породило морально и социально нежелательное распределение богатства».
Здесь мы прервемся, так как пересказ Сэмплса только начинается. С Божьей помощью, вернемся прямо к этому месту в следующей публикации.
Примечания:
* См.: Alan Sears & Craig Osten. The ACLU vs America. B&H Publishing Group. Nashville, Tennessee, 2005. Там можно узнать, что инициатором и многолетним вождем этой «неприбыльной» организации был некий Роджер Болдуин, близкий к компартии и Соц. Интернационалу, большой друг СССР (до 1939 г). И что в течение всего времени ACLU возбуждала судебные иски (а) об исключения из школ всего, что как-то связано с религией, и об удалении религиозных символов из общественных помещений; (б) за свободу детей не подчиняться родителям; (в) против запретов на распространение всякого порно, включая детскую порнографию, и за доступ к этому детей, включая школы и общественные библиотеки; (д) против запрета в армии открытого гомосексуализма… И еще многое, многое другое. Это не ошибочное понимание свободы, а злонамеренное использование ее принципов для подрыва основы институтов семьи, армии, морали и всей американской культуры. До недавних пор деятельность ACLU не встречала серьезного сопротивления в обществе. Множество сильных адвокатов помогали судебным победам исков ACLU. Она до сих пор жива и рекламирует себя на Фейсбуке.
** Везде, где даются ссылки на «главы моей книги», имеется в виду «Погружение в мир экономических идей». Изд. Lulu, 2017
*** The Struggle to Limit Government. By John Samples. Cato Institute, 2010.
Эта рассылка с самыми интересными материалами с нашего сайта. Она приходит к вам на e-mail каждый день по утрам.