Бо Силай: мелодрама, детектив, политика

Вынесение приговора бывшему политическому деятелю Бо Силаю в Китае в очередной раз оживило интерес международных СМИ к истории, за которой они увлеченно следили последние полтора года. Специфика истории в том, что она сочетает в себе множество колоритных фактов, которые можно по-разному перетолковывать и интерпретировать. В результате она оказалась интересной для изданий, ориентированных на самую разную аудиторию. В зависимости от потребностей, ее можно представить и как мелодраму (желтая пресса), и как детектив, и, наконец, как материал для отслеживания динамик в китайской политике (для политологов и аналитиков).

Набор действующих лиц в этом сюжете в каждом случае приблизительно один и тот же. Разница в том, как выстраиваются связи между персонажами и какие персонажи оказываются на первом плане.

Действующие лица:

Си Цзиньпин. Президент Китая.

Ху Цзиньтао. Предшественник Си Цзиньпина на том же посту.

Мао Цзэдун и Дэн Сяопин. Эмблемы соответствующих эпох.

Линь Бяо. «Правая рука» Мао Цзэдуна, общепризнанный «наследник», внезапно впавший в немилость и погибший в авиакатастрофе. В дальнейшем, посмертно, был объявлен предателем.

Бо Силай. Китайский политический деятель. Первоначально обрел известность, будучи на посту мэра города Далянь в 1990-е гг. Затем – в качестве губернатора провинции Ляонин. С 2004 по 2007 гг. занимал пост министра торговли. С 2007 по 2012 гг. был секретарем парткома города Чунцин. В 2012 г. был исключен из партии.

Чунцин. Китайский город, одна из крупнейших в мире агломераций (население составляет более 30 млн. человек). После 2007 г. – проект перевоплощения во «второй Гонконг».

Гу Кайлай. Жена Бо Силая. В августе 2012 г. признана виновной в отравлении Нила Хейвуда. Приговорена к смертной казни с отсрочкой.

Нил Хейвуд (Neil Heywood). Британский бизнесмен, работавший в Китае. Скоропостижно скончался в Чунцине, в отеле Lucky Holiday Inn 14 ноября 2011 г. Обстоятельства гибели неизвестны.

Ван Лицзюнь. Чиновник, долгое время работавший под руководством Бо Силая. С 2008 г. и по февраль 2012 г. был заместителем Бо Силая и начальником полиции в Чунцине. В феврале внезапно был переведен в другую должность. Вскоре после этого явился в консульство США. После этого был взят под сражу и в конце концов приговорен к 15 годам тюремного заключения.

Фабула и ее вариации

Итак, говоря хронологически, исходный пункт – это смерть Нила Хейвуда в 2011 г. при неизвестных обстоятельствах. Следующий момент приходится уже на февраль 2012 г.: Ван Лицзюнь прибыл в консульство США – по некоторым слухам, с заявлением о том, что он может рассказать о причине гибели Нила Хейвуда, а также о случаях коррупции и причастности Бо Силая к этим делам. В марте начинаются слухи о том, что перспективы быть избранным в Центральный (или Постоянный) комитет политбюро Коммунистической партии Китая (а такая перспектива была, причем незадолго до выборов президента) для Бо Силая больше не существует. Вскоре после этого, тоже в марте, выходит официальное заявление, что Бо Силай смещен с поста партсекретаря Чунцина. В июле 2012 г. жена Бо Силая Гу Кайлай была обвинена в убийстве Нила Хейвуда. В августе того же года Гу Кайлай была признана виновной и получила отсроченный смертный приговор. В сентябре приговор (15 лет тюрьмы) получил Ван Лицзюнь. В октябре Бо Силая исключили из парламента. В июле 2013 г. его обвинили в коррупции, взяточничестве и злоупотреблении властными полномочиями. В августе состоялся суд над Бо Силаем. 22 сентября решением суда он был признан виновным по всем статьям и приговорен к пожизненному заключению.

Такова основная канва, из которой вырастают сюжеты. Например, желтая британская газета Daily Mirror месяц назад опубликовала интервью с телохранителем Нила Хейвуда, в котором, конечно, была раскрыта вся настоящая правда. Опять же, предсказуемым образом, главная интрига там строилась вокруг того, кто с кем и в каких отношениях состоял и что из этого вышло.

Примерно тот же принцип у опубликованной по итогам вынесения приговора Бо Силаю статьи из журнала Time. С той разницей, что аудитория у Time иная, нежели у Daily Mirror, поэтому и слог изысканный, и в конце некоторое политическое обобщение. В частности, автор отмечает, что процесс над Бо Силаем – это частный случай политической чистки кадров (в соответствии с заявленным президентом Си Цзиньпином антикоррупционным курсом). Далее следует замечание, что Бо Силай, скорее всего, некоторое время действительно пробудет под арестом, хотя китайская политика изменчива, и надолго загадывать невозможно.

Другой автор в том же журнале рассуждает о том, следует ли считать регулярные официальные отчеты о ходе судебного процесса над Бо Силаем признаком неожиданной для китайского государства открытости или хитро инсценированной имитацией открытости. Однозначного вывода он не делает, однако намекает на то, что по некоторым признакам, это скорее второе, нежели первое. В частности, приводит комментарии, выражающие восторг по поводу открытости процесса, и комментарии, выражающие беспокойство по поводу того, что восторженные комментарии так многочисленны и однообразны.

Что касается детективной ветви, то здесь наиболее ярким примером можно считать многочисленные и подробные статьи в Википедии с разнообразными деталями, отсылками к источникам разной степени благонадежности, развилками и свидетельствами в пользу разных версий.

Аналитическое осмысление этой истории началось почти сразу после того, как она достигла прессы. Это попытки понять, возможно ли на основе имеющихся фактов сделать сколько-нибудь достоверные выводы о том, что происходит в китайской политике; что эта история означает; как она соотносится с другими сходными историями; как она устроена и какие на ее основании можно сделать прогнозы.

Переломный момент

Уже в мае 2012 г. появилась публикация, авторы которой – специалист по китайской политике Керри Браун (Kerry Brown) и китаист Дэвид Гудман (David Goodman) –поставили только начавший разворачиваться скандал в ряд определяющих событий в китайской истории:

«В каждом обществе есть свои определяющие моменты, и Китай – не исключение. В последние десятилетия он пережил смерть Мао Цзэдуна в 1976 г., начало реформ под руководством Дэн Сяопина в 1978 г., Тяньаньмэньские события 1989 г. и Олимпийские игры 2008 г. Отставка видного политика в 2012 г. представляет собой событие равного значения и останется таковым в истории.

Главное наследие, которое Бо оставил партии, будет в меньшей степени связано с коррупцией и чрезмерной амбициозностью, которая спровоцировала его выход из игры, – у всего этого есть прецеденты в высших кругах. Его настоящим дарованием в итоге окажется способность к тому, чтобы заставлять руководство по-новому говорить и по-новому строить отношения с китайским народом. Это само по себе станет переломным моментом…»

«Масштабы грядущих изменений можно измерить с помощью двух аспектов этой истории. Первый – это то, каким образом дело Бо Силая затрагивает китайскую властную элиту. Бо и сам был восходящей звездой среди этой элиты: харизматичный, красивый и талантливый сын одного из лидеров революции 1949 г., который поднимался по лестнице политической иерархии и уже возглавил Чунцин, громадный город равного с провинцией значения на юго-западе Китая. И там он начал претворять в жизнь такой подход к социально-экономическому развитию, который шел вразрез с китайской ортодоксией, восходящей к 1989 г.: он скорее делал акцент на государственное и социальное развитие, нежели на достижение рыночных и экономических целей как таковых…»

«Второй аспект истории Бо Силая заключается в том воздействии, которое она оказала на политическую тактику связей с общественностью в КНР. Руководство партии старалось контролировать эту драму с помощью своих обычных механизмов управления. Оно официально провозгласило, что Бо Силай, ожидающий следствия в конце марта, лишен прав члена партии. Затем, через систему внутрипартийных инструктажей, оно дало понять, что он будет наказан. Это продублировали государственные СМИ в привычной регламентированной манере.

Однако в этот раз и сообщение, и сам процесс встретили сильное противостояние – не только даже со стороны тех, кто поддерживал повестку Бо Силая в Чунцине, но и шире, по всему интернету, по социальным сетям и даже в менее официальных печатных СМИ. Поборники политической подотчетности утверждают, что это разборки в политической борьбе, а вовсе не дискуссия о правосудии. Этот импульс противостояния настолько силен, что партия (это было очень примечательным поворотом событий) была вынуждена ответить 19 апреля. Официальное государственное информационное издание опубликовало комментарий, в котором провозглашалась идея, что «преследование преступников не следует считать политической борьбой» и что Бо Силай предстанет перед следствием из-за «дисциплинарных нарушений».

Такие дополнительные разъяснения – явление беспрецедентное: это сигнал, свидетельствующий о потребности в большей легитимизации. Раньше как партия единожды сказала, так и было. Теперь ей приходится обосновывать свои позиции».

Авторы отмечают, что многие наблюдатели считают дело Бо Силая сфабрикованным, однако сами они придерживаются версии, что это не совсем так: «Руководство, сплоченное вокруг Ху Цзиньтао [тогда он был президентом Китая. – Полит.ру], до настоящего момента вело себя дисциплинированно, регламентированно и единодушно. Это заставило некоторых увидеть в истории Бо Силая хитрый план, с помощью которого президент и его сторонники хотят избавиться от соперника. Но гораздо более вероятно, что для них все это было не меньшей неожиданностью, чем для всех остальных, и что они мало что успели спланировать».

В заключение авторы говорят о том, что, по всей видимости, система взаимодействия китайской власти с общественностью стала приближаться к западной модели: «Управление, при котором невозможно контролировать ни сообщение, ни носителей этого сообщения, и проистекающая отсюда необходимость вести переговоры со сложносоставной и очень неоднородной общественностью, а также медийным миром.

Бо Силай был первым политиком нового поколения, который попробовал говорить с китайской общественностью в более неформальной и эмоциональной манере. Если лидеры, которые остаются у власти, хотят обеспечить себе легитимность в будущем, они должны будут перенять некоторые его навыки».

Чунцин и Бо Силай

В августе 2012 г., незадолго до вынесения приговора Гу Кайлай, Керри Браун продолжил свои рассуждения – на этот раз о том, какова подоплека этой истории и каким был имидж Бо Силая до падения.

К 2004 г. Чунцин был признан крупнейшей в мире агломерацией, насчитывающей более 30 млн. жителей. Об условиях жизни там и об экологической обстановке ходили самые мрачные слухи. В частности, говорили, что хотя он и считается городом, многие его части больше напоминают деревню. Были и неофициальные подсчеты, согласно которым жители Чунцина видят солнце 17 дней в году, а все остальное время город окутан смогом. В 2007 г. туда в качестве партсекретаря был направлен Бо Силай – в соответствии с неожиданным решением 17-го съезда Коммунистической партии Китая.

Браун пишет, что это был момент больших ожиданий: «Как заявил мне один чиновник, он [Чунцин] должен был стать “материковым Гонконгом”».

«К 2012 г. Чунцин представлял собой уже более сложную картину. Высокоранговый политик Бо Силай действительно устроил оживление, следуя схеме, которую он выработал, пока был мэром Даляня на северо-востоке Китая: он устраивал шумные кампании, привлекал внимание, сообщал всему миру, что это место, куда стоит приехать… Но у Чунцина была и другая сторона, которую никогда не было легко спрятать. Это был город, насквозь пронизанный нелегальной деятельностью, где мафия торговала контрабандными товарами и владела большими частями местной экономики, практически пренебрегая партийными предписаниями.

У Бо была политическая смелость, чтобы начать с этим бороться, но последствия были не лучшими. Он боролся с мафией не установленными законодательством методами. Например, один адвокат, который пытался представлять в суде интересы человека, обвиняемого в причастности к действиям мафии, был жестоко избит, а потом без всяких объяснений оказался под арестом… Страх нарастал и уже даже начал интересовать зарубежную прессу… Месседж был таков: вот человек, который наконец старается очистить город, обуздать бандитов и одновременно решает социальные проблемы с неравенством и нехваткой жилья. Пусть даже такими двусмысленными методами, гласила история, но Бо не плыл по течению, а пытался что-то сделать…»

«Сегодня Чунцин представляется еще более странным, даже зловещим местом, чем до того, как разразился скандал. Те, кто пострадали во время преследований мафии, теперь пересказывают истории о властных злоупотреблениях в тот период. Это время встречных обвинений. Вдруг стало можно говорить то, что раньше было бы немыслимым: что Бо Силай, партсекретарь, вышел из-под контроля и сам занимался нелегальной деятельностью. Вернее было бы сказать, что одна форма путаницы заменилась на другую. Случай Бо пронизан политикой настолько, насколько это вообще возможно в современной КНР. Все, к чему он прикоснулся, обладает особым значением для нынешних лидеров и их интересов – в условиях, где правда – это всего лишь переменная. Главная цель властных кругов сейчас состоит в том, чтобы на них не перекинулась никакая зараза от дела Бо».

И итог: «Что произошло в номере отеля с таким печально несоответствующим названием Lucky Holiday Inn, где был убит Нил Хейвуд; кто что сделал и каким образом эта история связана с Бо Силаем, мы, вероятно, никогда не узнаем. Однако самое печальное в этой истории то, что даже если бы вдруг рассказали всю правду, этому бы, пожалуй, никто не поверил. В этом смысле китайское коммунистическое руководство создало себе и своему народу тюрьму, из которой убежать куда труднее, чем из тех тюрем, где содержалась китайская мафия».

Прецедент

В октябре 2012 г., после того как Бо Силая уже официально исключили из партии, Керри Браун опубликовал еще одну статью, в которой подчеркивал тот факт, что у истории Бо Силая есть прецеденты: и в прошлом, и сравнительно недавние. Схема, в которой политик быстро набирает влияние, а потом его карьера неожиданно обрывается, вообще довольно распространена. Однако наиболее показательной параллелью Браун считает историю Линь Бяо, «правой руки» и предполагаемого наследника Мао Цзэдуна.

«Не нужно переоценивать параллели, – оговаривает он. – Линь Бяо – это не Бо Силай, и контекст их взлета и падения был разный. Но в списке предполагаемых преступлений Бо есть отголоски тех, которые приписывались Линь Бяо, после того как он бежал из Китая в 1971 г. на самолете (направлявшемся, как говорят, в СССР), который разбился, после того как пересек границу с Монголией».

Далее проводятся параллели между двумя случаями:

«Аргументы, выдвигаемые против дискредитированного Бо, также напоминают то, что выдвигалось против Линь Бяо. О Линь Бяо говорили, что он хотел подорвать могущество Мао; про Бо говорят, что его дерзость дошла до того, что он осмелился замахнуться на самые влиятельные фигуры в стране. Даже то, как изображают жену Бо, Гу Кайлай (сейчас осужденную за убийство видного британского бизнесмена Нила Хейвуда), имеет много общего с «портретом» жены Линь Бяо Е Сюнь, о которой тоже говорили, что она из-за своих неуемных амбиций, стала подлинным двигателем драмы…

Однако главная параллель – это последствия. К 1972 г., несколько месяцев спустя после падения Линь Бяо, его некогда вездесущее имя просто исчезло без всяких объяснений. Только в самом конце 1972 г. вышло досье (первоначально для партийных служащих, потом и для широкой общественности), которое было воспринято со смесью недоверия и недоумения.

То, что там было написано, леденило кровь. Человек, которого считали истинным наследником и последователем Председателя Мао; человек, о котором говорили самым цветистым языком, на который только способна была китайская коммунистическая агиография, теперь был представлен как предатель, изменник, бандит, виновный в ужаснейших преступлениях: контактах с коварными иностранными силами, просмотре развратных иностранных фильмов, связях с любовницами. И даже несмотря на то, что это происходило в контексте позднего периода правления Мао, китайская общественность восприняла эти обвинения очень неоднозначно. Вероятно, эта история с Линь Бяо в итоге привела к демонстрациям в Пекине в 1976 г. (за несколько месяцев до смерти Мао, который скончался в сентябре того же года) и последовавшему вскоре после этого отказу от его методов правления.

В случае с Бо было похоже: его снятию с партийных должностей в апреле 2012 г. и смещению с поста партсекретаря Чунцина предшествовал период официального молчания. Главная траектория атаки на него происходила через косвенно связанный с ним суд над его женой Гу Кайлай, обвиняемой в убийстве, и его заместителем Ван Лицзюнем (которого в сентябре посадили на 15 лет за измену). Эти непрямые атаки создали нужную атмосферу для того, чтобы окончательно исключить Бо из общественной жизни…»

Однако в случае с Бо Силаем, считает Браун, представить дело по той же схеме, что и в случае с Линь Бяо, будет трудно:

«Нынешнее руководство столкнулось с двоякой проблемой. Первая состояла в том, что восприимчивость китайцев к абсолютистским морализаторским сказкам о некогда хороших и правильных лидерах, которые вдруг оказались несказанно плохими, со времен Мао сошла практически к нулю. Большинство граждан, пожалуй, вполне готовы терпеть некоторое время официальную версию восхитительной чунцинской драмы – правда, в основном потому, что ее события и персонажи представляются очень далекими от повседневных экономических тревог, которыми полнится жизнь. Но заставлять их поверить в сказку про злого Бо, который так долго скрывал свою истинную сущность, и доброй партии, которая вывела его на чистую воду, было бы перегибом.

А вот вторая проблема – ровно та же, что и во времена Мао. Ее можно выразить в форме вопроса: если Линь Бяо (или Бо Силай) был таким ужасным, злым и плохим, то как же вышло так, что вы – руководство Коммунистической партии Китая – так долго были им совершенно довольны и так хорошо о нем отзывались? От этого недалеко до вывода, что настоящая проблема не в Линь Бяо и не в Бо, а в вас – в вашем неумении признавать реальность, в вашей готовности терпеть таких опасных людей, в вашей терпимости к преступлениям, которые вы сейчас осуждаете, и, вероятно, даже участии в них».

Призрак культурной революции

Наконец, уже после процесса над Бо Силаем вышла статья китаиста Эн Лянь Хона (En Liang Khon), который выдвинул гипотезу о том, какой общественно-политический процесс стоит за этими событиями и в чем он проявляется. Начиналось все довольно обычно: «В августе прошлого года жена Бо Гу Кайлай получила отсроченный смертный приговор за убийство Хейвуда. Прошение Гу о снисхождении было хрестоматийной судебной постановкой, вплоть до ее похвал в адрес прокуроров, которые, по ее словам, “приоткрыли завесу, за которой скрывались грязные секреты”». Многие ожидали, что таким же предсказуемым будет и суд над Бо Силаем:

«Логика заключалась в том, что если Бо будет возражать против обвинений, ему известно, что в итоге он добьется только более жесткого приговора, вместо того чтобы позволить президенту Си Цзиньпину свести к минимуму процедуру копания в грязном белье. Прокуроры получат четкие инструкции по заключению сделки. А утечки в прессу будут в строгом соответствии с этой смягчающий стратегией».

Но в действительности все произошло не совсем так: «Бо выступил с неожиданной защитой и с заявлением, что его ложно обвиняют во взяточничестве и что на него при допросе оказывалось психологическое давление. Между тем, со стороны партии, уже совсем неожиданным шагом стала публикация стенограмм и новостей о ходе суда в официальном микроблоге (Weibo) цзинаньского суда. Суть дела в том, что нельзя оставить любопытство китайских интернет-пользователей неудовлетворенным. И потоки неприятной информации, которые подкармливают слухи, могут быть гораздо хуже, чем реальность».

Автор весьма скептически относится к такого рода «открытости» – в этом он солидарен с автором статьи из Time: «Реакция на процесс Бо была, признаться, ошеломляющей. Ребекка Ляо в The Atlantic хвалила суд за то, что он открывает новую эру в юриспруденции. Несмотря на постановочный характер этого действа, Ляо писала: “Если китайское правительство теперь понимает, что законы – это то, чем следует руководствоваться, а не то, что можно игнорировать, значит оно уже преодолело огромный идеологический барьер”. Ничего подобного. Вся та, хореография, которую мы до сих пор наблюдали, – это яростные попытки партии удержать контроль в этом разговоре. Но правда в том, что есть проблемы, которые не умещаются в зал суда. Неловкость, окружающая процесс надо Бо Силаем, всегда была говорила о чем-то большем, чем просто снятие покровов с властной борьбы, которая сейчас развернулась на самой верхушке; это касается того призрака, который все еще преследует китайскую политику. На кону стоит наследие Культурной революции».

Здесь, собственно, автор подходит к своей главной мысли: Бо Силай, апеллируя к маоистским ценностям, бросил вызов нынешнему правительству:

«За последние пять лет Бо занимался строго определенным кругом общественно-экономических стратегий (“чунцинская модель”), которые серьезно отклонялись от государственного курса, который ставил инвестиции и экспорт выше уровня жизни. И своими методами Бо вытащил город из экономической стагнации. Радикальное перераспределение государственных ресурсов в Чунцине говорило о том, что возможен третий путь – прямая государственная политика, направленная на инвестирование в социальные программы и смягчение конфликтов между городским и сельским населением.

Нео-маоистская риторика Бо спровоцировала волну левой ностальгии и начала походить на открытый вызов партийному консенсусу. Его кампании по массовому пению “красных” революционных песен грозили формированием независимой политической базы… Для китайских “новых левых” авторитарность и неолиберализм представляются частями одной и той же машины. Но китайская революционная традиция еще отнюдь не завершена. В прошлом году я писал о том, что центральной партийной стратегией стала культурная амнезия. Именно против этого настроены “новые левые”».

«В этом процессе над Бо Силаем, – подытоживает Эн Лянь Хон, – и был этот самый призрак Культурной революции. Официальная доктрина стремится обогнуть идеологические расколы, которые постоянно возникали в конце периода Культурной революции. И эта нерешительность приведет к тому, что новые взрывы, подобные случаю Бо Силая, будут снова и снова возникать на политическом ландшафте Китая».

Анна Сакоян
polit.ru

.
.
.