Беззаботный как Моцарт

Возвращение Плетнева-пианиста

Михаил Плетнев не давал фортепианных концертов шесть лет, выступая лишь как дирижер. В интервью жаловался, что  рояли теперь делают никудышные, невозможно достичь желаемого  звука, оттенков, очень трудно даже трель прилично сыграть. Говорил даже, что во время звукозаписи надевает специальные наушники, чтобы  не слышать то, что играет… Сказать, что его постигло страшное разочарование в жизни – а кого оно не постигло? Что он глубокий мизантроп – это всем известно. Что жить противно – может, у кого-то другое ощущение? И все же…

Первый подарок  свалился  как манна небесная 28 декабря в рамках «Декабрьских вечеров» в Пушкинском музее. Но без объявления. Так, будто бы  новогодний сюрприз. Тот декабрьский концерт перекрыл все художественные впечатления года.  Для начала – по программе – Плетнев, полный презрения к миру, сыграл два Концерта: ре-минорный Баха и ре-мажорный Гайдна, и это в какой-то степени была выходка – ведь их  играют в музыкальных школах. Потом, спустившись в  зал  и пошептавшись  с Ириной Антоновой, объявил: «24 прелюдии Скрябина. Кому будет трудно – можете выходить из зала»… И началось создание  неосязаемых миров, сто лет назад ушедшего в историю  Серебряного века, хрупких, ускользающих, но в памяти остающихся навсегда. Это исполнение (подвижническое к тому же)  можно было сравнить только  с  игрой  Софроницкого, для моего поколения запечатленной лишь на пластинках. Грандиозный концерт  услышали лишь единицы тех, кто по достоинству мог оценить масштаб и ранг этого великого артиста. Но, отдадим должное, специфическая публика «вечеринки» из зала не уходила, даже странные разодетые рептилоидные девицы сидели как по струнке.

Совершенно другую публику – знающих меломанов –  собрали четыре концерта Плетнева-пианиста в концертах, только что состоявшихся в зале «Оркестрион».  Это репетиционная база  Российского национального оркестра, созданного и руководимого  Плетневым. В прошлом кинотеатр «Черемушки»,  «Оркестрион» ныне обрел достойный вид, отделан чистым деревом, в зале удобные современные стулья – настоящий культурный центр, взятый ныне  в обойму Московской государственной филармонией. Я попала лишь на один – последний, четвертый концерт, так как билеты продавались по немалым ценам, а весь сбор пошел на обеспечение жизнедеятельности оркестра.

Итак, 22 апреля Михаил Плетнев выступил в качестве солиста  с Российским национальным оркестром. За пульт встал Михаил Грановский – вдохновенный, но собранный дирижер, который нисколько не тушуется, сопровождая игру не просто корифея, но и создателя вот этого самого оркестра, его души. Для начала великолепно прозвучала  яркая романтическая оркестровая музыка – увертюра  к опере «Геновева» Шумана. Сердце успокоилось: акустика в зале превосходна.

Вышел играть Концерт Моцарта №8 Михаил Васильевич. Поднялся на сцену (откуда-то сбоку снизу) привычной  походкой  ссутулившегося, уставшего от жизни человека  – это его имидж последних лет. Сел на стул у рояля, откинувшись на спинку, только что руки на груди не сложил, слушая оркестровое вступление.

Дальше началось  нечто феноменальное – в фейсбуке  об этом не перестают рассказывать счастливцы, побывавшие на сольных концертах пианиста  несколько дней назад. Сказать, что Плетнев играет Моцарта стильно, – значило бы обидеть его. Просто веришь, что Моцарт писал именно вот это, а не то, что барабанят, высунув язык от старания,  сотни представителей фортепианного планктона, в том числе  и на филармонических концертах, своими быстренькими тренированными пальчиками, готовыми ко всем на свете международным конкурсам.

У Плетнева  сознание  будто чуть опережает звук; его свобода кажется импровизационной – и это при соблюдении жесточайших рамок, обозначающих территорию Моцарта. Не каждый артист умеет, пусть хоть на минуты, стать пупом Земли, транслировать ее живое дыхание, улавливать ее  стройные и пересекающиеся, иногда  чуть плывущие ритмы. Не каждый пианист имеет такую власть над своими руками, чтобы выделять, а не топить в беглости, именно те ноты, которые слушателей так тянет услышать. Возможно, в данном случае такую уникальную возможность поддержало качество рояля – инструменты Плетнев выбирает более чем придирчиво (играл на «Каваи»). Кстати, нигде у него звучность не выходила за обычное форте, а то и менее того – хотя теперь так модно добивать зал роскошным фортиссимо. Зато в намеренно избранном диапазоне негромкого звучания поражала и гамма оттенков, и тонкость технической отделки.

На руки пианиста необыкновенно интересно смотреть. Например, иногда он играет гамму  первым, вторым и третьим пальцами  правой руки (может, показалось?), что вообще-то физиологически невозможно. Нежная аккуратность  техники и такая видимая беззаботность – признаки абсолютного технического совершенства, которое – в таком виде – тоже есть демонстрация превосходства… скажем, над неодушевленными клавишами. А плетневские каденции (сольные фрагменты) хочется  вырезать, вынуть  и вставить в рамочку отдельно.

После тихого антракта, прошедшего в фойе спокойно, без обычных на статусных концертах ажиотажного обсуждения в группках медийных лиц и статусных персон (их собралось немного), было явлено чудо номер два – Концерт для фортепиано с  оркестром Шумана. Довольно часто играемое сочинение дивной красоты наполнилось наконец  не тем одномерным пафосом, который старательно всовывает в него новое поколение пианистов, но чем-то  принципиально для нашего времени новым (конечно же, хорошо забытым старым).

Плетнев – настоящий артист,  ему в начале Концерта тонко удалось передать трепетность,  будто бы тщательно скрываемое волнение; он очень изящно уступал место оркестру, ведущему тему, и вновь выходил на  авансцену, все больше захватывая зал романтической стихией. Он будто настаивал: послушайте,  ведь  этим композиторам было что сказать. Историческое исполнение! В технике особенно поразили  не вылезающие ни звуком, ни эффектными жестами  октавы, быстрые  и изящные, словно добавленные исключительно  для резонанса. Кстати, все трели  в обоих концертах были сыграны безукоризненно.

Рада была увидеть в зале директора Московской государственной филармонии Алексея Шалашова. По крайней мере, он был свидетелем, какая планка задана нашему повседневному  фортепианному исполнительству, где царят музыканты, находящихся на полпути если не к энтертейнменту, то к тому, чтобы стать всего лишь винтиками  продюсерского производственного процесса. И событиями их концерты делают лишь  сами зрители, заплатившие деньги за билеты и за свое оплаченное право проорать «браво», потолкаться и сказать «я там был».

…На бис в «Оркестрионе» Плетнев исполнил «Арабески» Шумана, игранные-заигранные. Сам он предельно просто характеризует игру своего любимого Владимира Горовица: «Садился человек за рояль – и происходило что-то такое, чего у другого никак не происходит». Он и сам достиг того же совершенства.

И весь концерт Плетнев в паузах, кривясь,  потирал правый висок, будто у него от всех нас  постоянно болела (и болит) голова.

Наталья Зимянина
novayagazeta.ru