Без перемен

Должен сразу признаться, что творчество Виктора Цоя знаю по  фильмам «Игла» и «Асса», а также по небольшому количеству  записей,  которые удалось  послушать для  информации, чтобы быть в курсе. Фильм «Игла» показался мне  эстетским, соловьевская  «Асса» воспринимается, как  гламур советского времени, в который  Виктор  Цой  вписан  по-голливудски  красиво  и эффектно. Скульптура, которую хотят с подачи  Сергея  Соловьева и поклонников певца установить в  Москве, представляется мне  неудачной, поскольку Виктор Цой был все же лириком,  поэтом своего поколения, а не  байкером. (Тем  более,  что нынешнее байкерство, вписанное  в политический  контекст  достаточно прочно, вряд  ли  было бы  близко  Цою  по духу и  эстетически.  Он  был  еще и  неплохим  художником,  и  цену  не  только  музыкальной гармонии  знал.)

К тому же, посмотрев с воодушевлением документальный, черно-белый  фильм Алексея Учителя «Рок», как-то сразу почувствовал, что мой герой не Виктор Цой, не Константин Кинчев, не Борис Гребенщиков, а  Юрий  Шевчук. Как говорится, дело вкуса. И ничего  более.

Про  ленинградский  рок-клуб слышал  и  читал много, но то, что в том  же духе одновременно с  ним  существовало в  Москве, не  впечатляло  особенно.

Короче  говоря,  Виктор  Цой  остался в памяти по финальным  кадрам  «Ассы», по  тому,  как  уверенно и  с  достоинством выходит в своем черном прикиде  из  черного  цековского «ЗИЛа». Тем, каким  он был  в  последние  годы  своей трагически  короткой,  как  это  случается  у  настоящих  поэтов,  жизни  —  известным,  признанным,  почти небожителем  и  пророком.

Июньская  дата  рождения  Виктора Цоя в нынешнем году стала  юбилейной. Понятно, что  к ней  вышло  несколько изданий, в которых представлены творчество и  биография   одного  из  самых известных  питерских рокеров. Понятно,  что  они на любителя. На мой  взгляд, наиболее  заслуживают внимание две  из них:

Виктор Цой. Мы ждем перемен: стихотворения.(М.: Эксмо, 2012),

Александр Житинский. Цой forever: документальная  повесть. (СПб.:Амфора.ТИД  Амфора, 2012).

Показалось правильным  начать, собственно, с творчества  Виктора  Цоя, а  потом уже  поговорить о  его биографии  более подробно.

1. НЕОРОМАНТИК

Как-то  брал  интервью у  известного и ныне  поэта-песенника, с  которым тогда  был  достаточно  близко знаком. Я спросил у него, что он  думает о Викторе  Цое, и тот достаточно  точно спародировал манеру  певца, поиронизировав над его речью. Надо сказать, совершенно напрасно, поскольку Цой пел без акцента, наоборот, он,  как это  делают иностранцы или чтецы, тщательно выговаривал  каждое  слово, так что  правильность  их произнесения и казалась порой странной, хотя и не была манерной. Сейчас бы, усмехнувшись, сказали про подобное — «фишка», а это было  стилем,  способом  сказать так, как хотелось и  казалось правильным.

Перед чтением  книги «Мы  ждем перемен» не покидала  тревога: вдруг пропетые строки, напечатанные, как  обычные поэтические тексты, разочаруют. Но с первого же  стихотворения  стало  ясно, что такого не  может  быть  по определению, потому  что  стихи хороши, точны, совершенны  и  музыкальны в своей основе.

Вспомнилась  мысль Бориса Гребенщикова  из  интервью, которое он дал Александру  Житинскому после  смерти  Цоя. Мудрый БГ сказал то, что  являлось очевидным  для почитателей  питерского барда — Цою удалось выразить не просто мнение молодых  людей, своих  сверстников, о  жизни и  о  себе  в  ней,  не  только показать общий  взгляд  на происходящее, но  отношение КАЖДОГО  к тому, что тогда  было  в  СССР. Практически,  любой  человек, вне  зависимости от  возраста, мог  так  бы сказать о том,  что было и как  было. Но Виктору Цою удалось личное сделать обобщением, а обобщение — индивидуализировать  до монолога.

Книга  «Мы  ждем перемен» получилась достаточно  представительной и  потому  дающей  представление  о  том,  кем был  Цой на  сцене, в студии звукозаписи, на «квартирниках», на  отдыхе , в больнице, дома, в семье —  то  есть, там, где был самим  собой.

Естественно,  что большую часть  книги составили стихотворения Цоя —  их  чуть  больше ста. Наверное,  это не  все, что он  успел  написать, но то,  что известно и знакомо по его  альбомам и выступлениям.

Тут и остроумные «Алюминиевые пальцы», и программные в начале  творческой карьеры — «Троллейбус», «Транквилизатор», «Бездельник» и «Восьмиклассница», как и «Когда-то  ты был битником», «Я — асфальт», и недавно лихо, в фольклорном  стиле, переделанная  молдавской  группой  песня  «Видели ночь». Конечно  же, «Последний  герой», и «Группа крови», и «Звезда по имени Солнце», и «Перемен!», текст которой на последней странице  обложки дали почему-то не  в  авторской  редакции,  как  бы  осовременив  ее содержание.

Есть в книге  и рассказ  Цоя «Романс», напоминающий дадаистские фильмы  Дали и Бюнюэля. Образы «Романза» изобретательны и  визуальны,  что напоминает о  художественном образовании певца, как и неплохие его акварели, репродукции которых также  помещены  наряду со стихами и редкими черно-белыми фото, которых  немного,  но  минимализм  их  содержания также поэтичен в своей  графике.

Завершают книгу наряду с Хроникой  жизни и  творчества Виктора Цоя, что  обязательным  стало для  изданий о  нем,  небольшая  по  объему  биографическая  проза  Марьяны Цой «Точка отсчета». Честная, лаконичная история  встречи  двух  людей,  их непростых  отношений  друг с другом, их  сотрудничества  и  семейной  жизни. Марьяна  Цой  пишет о своем муже без пафоса, но и без ревности к его славе и новой избраннице,  поэтому  получилось  честное, по-своему  возвышенное и правдивое  повествование  о  певце, который был для Марьяны Цой самым близким, любимым человеком прежде  всего.

Цитировать  Виктора Цоя легко, ведь, если музыка его стремительно менялась  от альбома  к  альбому, то стихи от первых до  последних  написаны  сильно, с  напором, четко  и  ясно.  Их социальность индивидуализирована, их  натиск достаточно искренен  и  честен, чтобы  не  стать  попсой.

Приведу только несколько  строф.

Дети проходных дворов

Я знаю, что если ночь – должно быть темно.
А если утро – должен быть свет.
Так  было  всегда и будет много лет.
И это закон.
И дети проходных дворов знаю, что это так.

Я знаю, что если зима – должен быть снег.
А  если лето – должно быть солнце.
И  я это знаю, я об  этом пою,
Я надеюсь на то,
Что  дети проходных  дворов услышат меня.

Мы хотим танцевать

Наше сердце работает как новый  мотор.
Мы в  четырнадцать лет знаем все,
Что нам  надо  знать.
И мы  будем делать все, что мы захотим.
Пока  вы  не угробили  весь  этот мир.

В  нас еще до рожденья наделали дыр.
И где  тот портной,  что сможет их залатать?
Что с того, что мы немного того?
Что с того, что мы хотим танцевать?

Дальше  действовать  будем  мы

Мы хотим видеть  дальше,
Чем окна дома  напротив.
Мы хотим жить,
Мы живучи как кошки.
И вот  мы  пришли заявить о  своих  правах.
Слышишь  шелест плащей?
Это мы.
Дальше действовать будем мы.

Попробуй спеть со мной

На  улицах  снег  утратил свою белизну.
В  стеклянности талой  воды  мы увидим  луну.
Мы  идем.
Мы  сильны и  бодры.
Замерзшие пальцы ломают спички,
От  которых  зажгутся  костры.

Попробуй  спеть со  мной!
Вставай  рядом  со  мной!

Поразительное существование в  монологах  Виктора Цоя  «я» и «мы», правильное,  конкретное и удивительно органичное  для  него — и  сейчас, больше, чем через двадцать  лет его гибели в  автокатастрофе, привлекает мощью сказанного и истинностью его.

Что  касается  самого издания, то  оно получилось все-таки немного отстраненным.  Не  совсем понятна  композиция, последовательность  стихотворений,  идущих  друг за другом. Логичнее  было  бы  датировать  каждое  из  них,  чтобы соотнести  время их  написания с тем,  как  отдельный читатель сборника  Виктора Цоя соотносит  себя  с тем  или иным  периодом конца  Советского Союза и  того, что последовало за его обвальным распадом.  Еще лучше  было бы, если бы стихи Цоя напечатали  в том порядке, как они  звучали в  его  памятных  для  меломанов  альбомах, тогда оказалось бы легче понять и  его  поэзию, и  то, о  чем  он  сказал  доступно и всерьез,  без оговорок  на  самодеятельность  и  отсутствие  музыкального образования  или  чего-то  еще.

А, если говорить о стене  Цоя, что спонтанно после его смерти стала местом встреч его  поклонников  на Старом  Арбате  в  Москве, то,  конечно, хорошо, что  его песни до сих пор  поют уже  другие парни и девушки,  не  его сверстники. Но все же, со стороны все  названное  выглядит маргинально, что не соответствует  значимости личности и  песням  Цоя. Дело не в создании музея его имени, а в  том, чтобы в Москве, в каком-то  тихом дворике, появилось  приличное  место, где  можно попеть и песни Цоя, и  что-то из  тех групп, что  тогда  вместе с «Кино»  были в ленинградском рок-клубе его  «звездного»  периода. Так кажется соответствующим признанию питерского  певца  вспоминать  о нем без суеты  и  бесприютности,  чтобы не слышна  была фальшь, чтобы различимее стали его призывы и его желание перемен — в себе и в обществе. Он и на  самом деле  являлся  неоромантиком, как и сказал в одной из своих песен. Заметим к слову, совершенно  правильно…

ЭПИЛОГ

Тот августовский день запомнился особо. В 90-м мы остановились в пансионате в «Кемери», это уже дальний край  Рижского взморья, если за центр его считать   «Булдури», «Дзинтари» или «Майори». Почему-то тогда запозднились и на станцию «Дубулты», ту рядом с которой  находился тогда Дом творчества писателей и дачи известных артистов, вышли после часа дня. Обычная  рижская электричка, с которой  приходилось  спускаться на платформу по ступенькам, подошла к станции именно тогда, когда передавали новости на русском языке. И  вдруг сказали, что в Юрмале только что разбился Виктор Цой. Ощущение было, как будто смотришь фильм  режиссера-авангардиста. Все происходит на самом деле, но чувство такое, как будто оно снится.

Повторю, ни тогда, ни теперь я не являлся поклонником  творчества Виктора Цоя. Но вот ощущение какой-то невероятной  беду  накрыло сознание, как волной и несколько дней  ходил с ощущением невероятной, невозможной, немыслимой потери.

Потом Советский Союз распался и Латвия оказалась  заграницей, так что у прошедшего дня, 15-го  августа 1990 года,  был  и еще  один подтекст, так сказать, повод  для сожаления.

2. ПРОЩАЛЬНАЯ  РОК-БЕЛЛЕТРИСТИКА

Если бы Александр Житинский дожил бы до 21  июня  теперешнего года, то вполне вероятно, что он мог бы участвовать в передачах, посвященных  пятидесятой годовщине со дня рождения Виктора Цоя.

Но Александр Житинский ушел из жизни незадолго до юбилейной даты героя своей  книги «Цой  forever». Вышла она в 2012 году в санкт-петербургском издательстве  «Амфора» фантастическим по нынешним масштабом тиражом в 15082 экз. Очевидно, что она не залежится на прилавках. Мне  самому в  результате какого-то невероятного везения удалось приобрести ее в газетно-журнальном киоске, где я обычно покупаю газету. И то  только потому, что кто-то купил книгу, а  потом по каким-то причинам принес назад и киоскерша поставила ее на  продажу рядом с новинками. А среди них  книга о Цое и попалась мне на глаза.

Собственно говоря, Александр Житинский написал не только об известном певце, а и о  ленинградском рок-клубе в лучшую пору его существования.

Писатель неоднократно принимал участие в жюри рок-фестивалей, которые  устраивало подконтрольное местным властям объединение неформатных музыкантов, писал  рецензии на некоторые выступления тогдашних  питерских рокеров, встречался  практически со всеми знаковыми фигурами андеграунда музыкального, со многими из  них знаком был  лично и не один год. К тому же, выпустил книгу «Путешествие рок-дилетанта», а также  в годовщину гибели Цоя  стал одним из составителей, наряду с Марьяной Цой, сборника материалов памяти Виктора.

Жанр  книги «Цой forever» Александр Житинский определил, как «документальная повесть». И это соответствует и форме, и содержанию его манеры изложения краткой  биографии Виктора Цоя.

В ней  названы и описаны все самые значимые события в  творчестве и в жизни певца, те, кто играл с  ним в его командах до группы «Кино» и в  «Кино»  разных составов.

По  сути, книга представляет своеобразный диалог мнений — автор рассказывает о том,  как  видел  и что знал про Цоя, что дополняется, комментируется,  сопоставляется  с мнениями, воспоминаниями знавших Цоя в музыкальной тусовке или вне ее.

Для меня лично книга Житинского по-новому открыла трех известных людей и того, и нынешнего времени. Это Майк Науменко, проявивший редкую  деликатность, когда  возникли непростые отношения между его женой и Цоем. Это Борис Гребенщиков, давно кажущийся гуру в своей отстраненности от всего суетного, по книге — один из  первых,  кто словом и делом поддерживавший Цоя  без всякой  творческой  ревности, а с азартом и с великодушием настоящего матера, как и Майк Науменко тоже. Это и Артемий Троицкий, устраивавший первые «квартирники» в Москве, приглашавший на них  разных  людей,  чтобы продвигать  тогда известного у узких рокклубовских кругах начинающего и подающего надежды  певца.

Александр Житинский в самом начале своей книги сообщает, что написал ее для новых  почитателей  песен Цоя, которые  не знают реалий последних десятилетий советской  эпохи. Они,  реалии подпольного или полуподпольного существования такой необычной для  массового уха  музыки описаны  легко,  узнаваемо, достаточно достоверно.

Там же, в предисловии, автор беллетризированной биографии Цоя сообщает, что сам для  себя выбрал принцип нейтралитета: приводя мнение интервьюированных, с  которыми он встречался  в  первую годовщину после смерти певца (1991), и в середине, а также  и в  конце первого десятилетия двадцать первого века, он  сообщает, что  в  чем-то  с ними согласен, в чем-то нет. Проводит сопоставление дат, событий, стараясь  с  максимальной  правдивостью воссоздать  жизнеописание Цоя.

Естественно, оно  небеспристрастно, немного приукрашено, как обычно бывает в художественном произведении. И все же отношения и обстоятельства, имеющие прямое отношение к певцу, показаны  точно и узнаваемо.

Главный  вопрос,  на  который вплоть до последней страницы отвечает Александр Житинский — что было такого в Викторе Цое, что сделало его песни столь  притягательными для миллионов. Отмечается  внешность,  тембр  голоса, содержание песен и многое  другое.

От себя могу добавить, что, на мой взгляд, все  перечисленное автором книги — важно  и правильно. Несомненно, харизма у Цоя  на сцене, в жизни и в кино присутствовала. Но  несравненно значимее то,  что его песни были настоящими монологами и пелись  на пределе  сил и нервов, искренно и максималистски.

Да, в конце  восьмидесятых Цой стал сверхпопулярен, выступал на стадионах, ходил  везде  с телохранителями. И образ неоромантика в таком контексте несколько поблек и превратился в копию  того, что поначалу казалось  прорывом и геройством.

Трудно представить Цоя в начале девяностых, среди странного, межеумочного,  вымученного времени, которого он не  застал, погибнув, как такое бывает у настоящих  поэтов, незаслуженно рано, не дожив и до тридцати лет.

Житинский не идеализирует, конечно же, певца в своей книге, однако по понятным причинам пишет о нем с явной и оправданной симпатией. Получилось вроде  сценария голливудского фильма, но все же без счастливого конца.

При этом,  ясным становится и то, что Цой достиг того, о чем мог только мечтать, к чему упорно и настойчиво стремился, но не смог преодолеть  искушений полупровинциального отечественного шоу-бизнеса. И ушел из жизни непобежденным, знаменитым, став поистине легендарным и до сих пор востребованным.

Что-то сошлось в его биографии , в  его  творчестве неординарное,  уникальное,  что он стал  голосом своего поколения, выразителем духа  перемен, воплощением чувств поклонников его таланта.

Как  сейчас  можно и нужно относиться к  тому, что связано с именем Цоя? На мой  взгляд, спокойно, без фанатизма и конспирологии. Как к явлению, которое возникло в советской действительности, проросло в  независимости российского общественного  сознания, оставив  и там, и там — мощный след. Достойный разбора и обоснования, деликатного и очень щепетильного размышления о его сути,  как подобное удалось сделать Александру Житинскому в его последней книге, любопытной не только  для  почитателей  Цоя, а  для всех,  кому любопытно прошедшее  время и то, как  в  новой  России начиналась  настоящая  протестная музыка.