Беспафосное

Гари Лайт — автор нескольких поэтических сборников , а также публикаций в литературных журналах и антологиях США, России и Украины. Лауреат литературных фестивалей по обе стороны Атлантического океана. Принят в Союз Писателей Москвы весной 1998 года.

Транзитное

…когда я вернусь… ты не смейся
А. Галич

Натощак сигарету – когда уже бросил курить,
в скандинавской столице дождаться московского рейса,
а в Америке ночь, смысла нет ни писать, ни звонить,
всё заранее – ложь, но когда я вернусь… ты не смейся.

А когда в возвращеньях потерян и счёт, и мотив –
но так хочется верить, что ты мне поверишь однажды,
стороною пронесена чаша вне жарких молитв –
как просили… И нужно теперь не погибнуть от жажды.
Эльсинор где-то здесь в комфортабельной датской глуши,
там удобный подъезд, и ухоженный парк, вероятно,
расфасованный Гамлет, и мягкий дымок анаши,
и поэтому я не поехал туда в электричке опрятной…

И поэтому я, прилетая в Москву, не иду на Арбат,
а спускаюсь к реке по аллеям Нескучного сада,
и когда сигарету попросит тщедушный солдат,
отдаю содержимое пачки… Ведь так мне и надо –
от себя, точно так же, как, впрочем, и от тебя, –
не уйти, не уплыть, не избавиться от наваждений –
ты не смейся, когда я вернусь, подожди сентября…
У судьбы не бывает случайных, смешных совпадений.

Беспафосное

Ты не любишь страну, у которой сейчас нелады,
но не этим, конечно, твоё обозначено кредо…
Я тебя понимаю – ведь там, за горами воды
есть иная земля – неудачница и непоседа.
Испокон эту землю топтали и жгли войска,
но мы там родились по раскладу, свершённому свыше,
здесь была благодать, только изредка сука-тоска…
…до зубовного скрежета, так, чтоб никто не услышал.
Но и здесь, в Зазеркалье, недавно случилась беда,
содрогнувшая все восприятия прежних идиллий –
новых истин, наверно, не будет уже никогда,
а поверить в другие чревато обоймой усилий.
Как расплывчато нынче понятие родин у нас –
мы проходим таможни на каждой из них временами,
не суди построенье красивых и вычурных фраз,
хоть не ставят уже перед выбором – мол, «кто не с нами»…

Ориентиры сместились, и грусть в уголках твоих глаз
замыкает какой-то нездешний, плывущий орнамент,
не нужны в нём сапфир и вчерашней цитаты топаз,
он заставил меня пренебречь озорными стихами.
Да, теперь можно жить, не приемля страну, где живёшь,
и прощать постоянно толпу в снисхождении к ближним,
проверять электронную почту – «Сегодня придёшь?» –
не сверяя реальность с звучаньем гитары и образом книжным.
Ты не любишь страну, но твоя органичность во всём –
будь то сцена, дорога, умение видеть и слышать –
создаёт параллели с блаженным июньским дождём,
что вне стран, а скорее – в косую линейку по крышам.

Город

Там, где зеленые деревья
И золото на голубом.
Борис Гребенщиков, «Аквариум»

«Золото на голубом…»
Отступают иные виденья.
Волшебством происходят мгновенья,
всё оформится позже, потом.

А пока – купола наяву,
светлый образ в пронзительной гамме,
город детства – какими судьбами
я твоей мостовою плыву…

Сколько раз, уходя навсегда,
я во снах предвкушал возвращенья,
обстоятельств чеканные звенья
вновь меня приводили сюда.

И, сглотнув расставания ком,
в самолёте, сорвавшемся с места,
осознал – это рай мой и бездна –
«…Золото на голубом».

Апрель, 1996, Киев – Лондон

Театр

Актриса возвращается домой.
Прохлада августа – как повторенье роли,
спектакль удался, и лишь герой
в который раз не понял её боли.
Она придёт домой, заварит чай,
достанет с полки «Лебединый стан» Марины,
совсем некстати образ гильотины
возникнет и уйдёт на план иной.
В прихожей вдруг проснётся телефон –
так из начала века в Коктебеле
она уйдёт и вновь окажется в постели
в Москве сегодняшней, где побеждает он.
Затем возникнет прежний разговор,
она оденется, он медленно закурит,
и кот его потянется на стуле,
она уйдёт, себе наперекор.
А завтра гримом ляжет на лицо
её любовь, как безысходность роли
и в добровольной, этой сладостной неволе
не станет палец жечь его кольцо.
О, как давно от этого кольца
не остаётся даже узенькой полоски,
и только репетиций отголоски,
где всё всегда игралось до конца.
Вот занавес – гримёры и цветы,
ворчание дежурной в гардеробе,
актрисы нет, и женщина уходит,
а дома – чай, Цветаева и сны.

1996 – 1997, Москва – Киев

* * *

Мой сверстник – боевой майор –
прошёл к дверям, и мне казалось –
в его сетчатке – контур гор,
в осанке – xроника-усталость.
Он вышел, чтобы взять стихи
в своём не новом «Мерседесе»,
а в них о том, как до тоски
он был старлеем в Гудермесе.
Я знал, что цвет его седин,
совсем иной, с моим в сравненьи,
пусть год рождения один,
всё не сходилось уравненье.
«Я, брат, начитанный солдат, –
сказал он, затянувшись дымом, –
но обойдёмся без цитат,
коль год рождения единый…
Пойми, расклад совсем не тот,
но в ночь, когда Москва гуляла,
я весь свой желторотый взвод
оставил в грозненских кварталах.
Им всем хотелось одного –
на подсознании, не всуе,
узнать, ради чего страна,
здесь их телами голосует.
И я, не находя ответ,
закрыв глаза очередному,
руками приближал рассвет
к напротив взорванному дому.
Я тупо верил, что лучи,
пусть неживого, но светила,
к запаху крови и мочи,
добавят красноречья силу,
и тем из них, кто доживёт
до вертолёта с перевязкой,
скажу, что не напрасно взвод…
…Но выходила неувязка:
наш развороченный подвал
к утру накрыли наши танки…
Зря я по рации орал!..
Да что вам, в вашей-то загранке…»
Майор, собрав свои листки,
не оглянувшись, не прощаясь,
на скатерть положил рубли
и вышел в ночь, слегка качаясь.
Мне было нечего сказать,
как прежде, тем, кто был в Берлине,
видать, не стоит приезжать
и слушать тех, кто и доныне…

Весна, 2001

Соло для утреннего снега

В реальном времени шедевр
написан, может быть, едва ли,
как вдохновение прийти
не может из небытия,
но есть единственный пример,
где этот принцип обтекаем –
когда за окнами плывёт
последний возглас декабря.

Проснётся женщина – её
чуть подведённые ресницы,
в них тушь, не смытая вчера
очертит полукруг судьбы…
…Сверкнут нездешним хрусталём
потоки неземных амбиций,
когда седые вечера
сулили правила игры.

Здесь всё иначе. Принял взгляд
воды соитие и неба,
возникли хлопья белизны,
небесных чисел кружева,
как ей к лицу такой наряд –
в нём нет излишества победы,
снег, становящийся иным,
не облекается в слова.

двадцать первое июня

двадцать первого июня
в километре от границы
слышал суетных пернатых
в предрассветные четыре
неуёмная тревога изнутри
посредством взгляда
исходила к горизонту
воспалённому едва ли

это утро отличалось
от того, что помнит папа
в оккупируемом дважды,
старом городе без речки
разница была в деталях,
судьбоносности и прочих
атрибутах восприятья, ибо сыну
было сорок, а отцу тогда четыре

и последствия разнились
до бесстыдства несравнимо
если мерить в каплях крови,
что пролились в параллелях
от того и неуместно,
чтобы не повадно было
вязко путаться в сравненьях
просто помнить сорок первый
генетически. Фантомно…

июнь, 2007

Книги Гари Лайта «Траектории» и «Эффект Озера», можно приобрести в следующих книжных магазинах:

Чикаго: City of Joy, 4861 Oakton St., Skokie, (847) 677-1236

Нью-Йорк: Russian Bookstore No.21, 174-176 5th Ave, Suite 200, New York, NY 10010,

tel: (212) 924-5477

Публикация подготовлена Семёном Каминским.