Байки

Ирина Андреева

Вот что пишет о себе автор: “Родилась в Минске. Но уже более полувека живу в Москве. По профессии и по состоянию души — художник. В моём активе — десятки иллюстраций к разнообразным книгам для детей и взрослых, включая журналы и сборники стихов. Публичный дебют как прозаика состоялся в июле 2011 года на страницах портала «Сетевая словесность». Короче — живу, люблю, читаю, пишу, рисую и рулю по воскресной Москве…”

СУВЕНИРЫ ИЗ ЕВРОПЫ,
или КАК Я НАРКОТИКИ ЧЕРЕЗ ГРАНИЦУ ПЕРЕВОЗИЛА

Путешествовали как-то с сестрой автобусом по Европе… Дёшево, познавательно, весело и достаточно комфортно для людей ниже среднего достатка и без ложных понтов. Варшава, Берлин, Амстердам, Брюссель и, как главная завлекаловка для тёток любого возраста, три дня в Париже, с обязательным посещением «Мулен Руж» и Диснейленда. От уюта, чистоты и разных красот старушки Европы мы были в культурном шоке. В головах — хронологически-историческая каша из фактов и дат… Мозги пухли, не успевая переварить информацию и разложить её по полочкам долговременной памяти.

Чемоданы пухли ещё быстрее, застёгиваясь лишь под 90-килограммовым весом моей сестры и только с сорок второй попытки их переукладывания и утрамбовки.

Никому не понять логику туриста, скупающего бесполезные и абсолютно ненужные сувениры, раздаваемые потом всем знакомым и родственникам в качестве наглядных доказательств посещения разнообразных достопримечательностей… типа — «ЗДЕСЬ БЫЛ ВАСЯ!»

Поначалу я крепилась и лишних вещей старалась не заводить… Хотя билетики на Эйфелеву башню, в Берлинский зоопарк и даже в туалет Версальского дворца рука не поднималась выбросить.

Вскоре и я попала под влияние всеобщего туристического ажиотажа. У «афрофранцузских» чернокожих, которые бегали за экскурсионными автобусами, звеня связками «эйфелебашенных» брелоков, я как старая ключница, вместе со всеми скупила штук двадцать разноцветных символов Парижа. Купила бы ещё, да рёв полицейской машины, въезжающей с мигалкой и включённой сиреной на площадь Версальского дворца, заставлял продавцов левого дешёвого товара мимикрировать у нас на глазах. То есть полиция давала понять, что, мол, она уже здесь, а продавцы делали вид, что их уже нет.

Из Брюсселя никто не уезжал без писающих мальчиков на всевозможных бытовых мелочах (от зажигалок до футболок and штопоров). Плюшевый символ Берлина выглядывал из бокового кармана моего чемодана и жалобным медвежьим взглядом просился в глушь, в тайгу, в Россию. Бельгийский шоколад, купленный оптом по причине скидок, уже в чемодан не поместился и благополучно растаял в тепле под сиденьем автобуса, не успев пересечь границу Польши…

Сестра моя — большая любительница мягких сыров со специфическим запахом плесени носочно-мужского характера. Вот в Париже, в переходах между Гранд-Опера, Сакре-Кёр и другими «нотрдамами» и «монмартрами», она и занималась скупкой этого вонючего «праздника души и живота». Съезжая из гостиницы, мы оставили после себя сырно-тошнотворный дурман, пропитавший стены нашего номера в глубину или даже насквозь недели на три-четыре вперёд…

В Амстердаме, кроме традиционных магнитиков с ван-гоговскими подсолнухами, большим спросом у туристов пользовались луковицы тюльпанов, которые в подмосковной земле (если забежать вперёд) теряли свою волшебную силу и ни в какую не прорастали, сгнивая от ностальгии и доказывая всем своё сувенирное предназначение. Но всё это были цветочки…

Догадайтесь с трёх раз, что я задумала купить в Амстердаме, стране легализованных лёгких наркотиков… Да-да… Косячок из Амстердама — самый сувенирный сувенир из всех голландских сувениров! И когда наше туристическое стадо на узенькой улочке «Красных фонарей» глазело, хихикая от смущения, на женщин отнюдь не тяжёлой профессии, стоящих, сидящих и даже лежащих в зазывных позах в окнах-витринах, я, с повадками Маты Хари предпенсионного возраста, нырнула в кафе-шоп.

Утопая в клубах сладковатого тяжёлого дыма, с помощью жестов и заученной английской фразы, я стала обладательницей двух сигарет с анашой — эксклюзивного сувенира по два евро за штуку, упакованных в прозрачный пластик по типу зубных щёток. Это вам не чупа-чупс с запахом гашиша, продаваемый в любом амстердамском киоске любому ребёнку…

Вечером в гостинице под сухое французское вино и ржание до икоты мы фантазировали с сестрой, как летом на даче, любуясь луховицкими иван-да-марьями, раскурим марихуанный сувенирчик и «будет им счастье».

Правда, нам вдвоём, да на даче, да на веранде, заросшей диким виноградом, всегда хорошо и без стимуляторов… Ну, по 50 грамм для настроения никто не отменял…

Уставшие от впечатлений и европейской чистоты, скучая по родине, — то есть, по грязной и заплёванной жвачкой Москве — приезжаем на таможенный терминал польско-«беларуской» границы. И не вините меня в безграмотности — батько Лукашенко требует теперь так называть мою малую родину: с одной «с» и через «а»… В предвкушении возможности отоспаться в брестском поезде, полусонные собираем паспорта и ждём погранцов… И вот смотрю в окошко: они идут… идут вдвоём… вдвоём с собакой… с собаком-овчаром… и на морде у этого кобеля читается специализация его профессиональной деятельности на границе. В животе стало холодно, в голове звонко… Кивая на собачку, шепчу сестре, мол, в курсе ли она, что я наркотики через границу перевожу?! Больше мы не сказали друг другу ни слова… Родная кровь, блин… Как по команде мы нырнули под сиденье, где ждал своего звёздного часа пакет с французскими сырами, запакованный в семнадцать слоёв и перемотанный для верности скотчем. Ломая ногти, буравили пальцами свёрток, раздирая полиэтилен, пока весь автобус, зажимая носы не заорал: «Фуууу!!!!!!»

…Погранцы дальше подножки проходить в автобус не стали. Поморщились, забрали паспорта и с чихающим псом-наркоконтролёром ретировались… Вот, собственно, и всё, а что было летом на даче — так это совсем другая история…

ЛАПУЛЯ

Зима. Мороз. Поздний вечер. Молочный свет фонарей заливает двор. Снег скрипит под сапогами. Вся в своих женских мыслях, в предвкушении домашнего уюта, иду вдоль дома к своему подъезду…

Мужской голос за спиной: «Лапуля!» Темп не сбавляю, но внутри от неожиданности что-то ёкнуло, упало, потом быстро застучало… «Меня, что ли?» —подумалось с удивлением и вечной девичьей надеждой на что-то светлое и сказочное…

— Лапуля, лапуля, лапа, — зачастил голос за спиной.

Может, и вправду меня? А чё так… фамильярно? В родном дворе… тридцатипятилетнюю мать троих детей…

Мужик, видимо, протелепатировал ход моих мыслей и заорал: «Ирина Леонидовна! Лапа, лапуля!»

Теперь, без сомнения, обращались ко мне. Почему-то захотелось побежать и спрятаться…

— Ирина Леонидовна! Лапа! Ко мне! Ирина Леонидовна!..

Ноги мои, чувствуя полнейший ступор в мозгах, всё убыстряли и убыстряли шаги…

А сзади мужик — чую по скрипу шагов — догоняет и с мольбой в голосе: «Ирина Леонидовна! Подождите! Лапуля, стоять!» Тут он дотрагивается до моего рукава. Я подпрыгиваю, как испуганный тушканчик, разворачиваясь в воздухе на 180 градусов, чтобы встретить опасность лицом к лицу…

Передо мной запыхавшийся дядька: «Ирина Леонидовна, я папа Васи Петрова, одноклассника Вашей Даши…» — и, не меняя интонации, куда-то в кусты: «Лапа, Лапуля, ко мне!»  Из-за сугроба, виляя хвостиком с кисточкой на конце, к нему семенит пудель, вернее, пуделиха и, видимо, Лапа-Лапуля по собачьему паспорту.

Дальнейший монолог «васиновапапы» — про что-то связанное с родительским собранием — просто не задел центр памяти моего организма, бьющегося в конвульсиях смеха, давая выход адреналину, заполнившего меня от паха до макушки, оставив свободными только ноги, чтобы бежать, и руки, занятые сумками, как у всякой порядочной бабы в СэСэСэРе…

Я хохотала в истерике, заползая на свой четвёртый этаж… Дома, уписываясь и икая, пыталась рассказать мужу и детям про «лапулюиринулеонидовну»…

Муж хихикал, но как-то неискренне, а дети, по причине возраста, юмора до конца не оценили…

Конечно, им в тёмном дворе не кричали из-за кустов командным голосом: «Стоять, лапуля»!

Вот такая смешная история, грустная немного, потому что больше меня за всю жизнь никто уже на улице не звал: «Лапуля! Лапа, иди ко мне…»  Хотя ещё не вечер, конечно…

О ХОМЯКАХ В ЧАСТНОСТИ И О ПРЕВРАТНОСТЯХ ЖИЗНИ ВООБЩЕ….

Был у нас хомяк, Брюллов звали… (не искусства ради, а цвета, как мороженое крем-брюлле). Хомяк, как хомяк. Лохматый такой, спереди на Пьера Ришара похож, а сзади на пушистый мешок какашек. Особо меня не напрягал, разве что клетку свою железную любил по ночам ужинать…

И на моё горе, детям на радость, отдали нам на каникулы из школьного живого уголка хомячиху-альбиносиху с кровавыми глазками, без имени-отчества, но со своей жилплощадью в виде пластикового аквариума…

Дети мои, младшего школьного и старшего дошкольного возраста, затискав пушистую барышню до полуживого состояния её хомячей души, тут же решили восполнить пробел в знаниях о размножении млекопитающих, причём в лабораторно-фронтовых условиях, то есть — наглядно для себя, но тайно от меня. После первого помёта я подумала, что мне всучили беременную хомячку, так как сидел Брюллов в клетке, а она рядом, в своём прозрачном домике…

Кстати, ничего противней голых, розовых, морщинистых и слепых брюлловичей я не видела (может только крысята?) Когда же через две недели хомячьи роды повторились я вызвала на допрос детей. Легче от их признания с юннатовским уклоном не стало…

Процесс вышел из-под контроля. Подросшие детёныши стали спариваться со своими братьями-сёстрами, демонстрируя инцест и гормональный зов природы одновременно. По этическим соображениям опущу ужас актов каннибализма, устраиваемых измученной родами альбиносихи…

Каждое утро, кроме клетки и аквариума, я мыла СЕМЬ трёхлитровых банок, заселенных рассортированными по полу и возрасту брюлловичами…

А дети до конца летних каникул не выходили из дома с пустыми руками, раздавая направо и налево всем встречным плоды своего сексуального любопытства….

Публикация подготовлена Семёном Каминским.