Арт-рынок. Много шума из ничего

Пол Кантор

Вы могли подумать, что этого застенчивого мецената попросту ограбили на 13 000 фунтов стерлингов, но его покупка включала “сертификат подлинности, подтверждающий, что искусство настоящее”. Слава богу, за небольшую цену.

Гарау, скорее всего, был очень доволен, но мне интересно другое: кто кого обманул? Таинственный покупатель, кажется, остался с листком бумаги, просто сертификатом, подтверждающим, что скульптура существует. Но что есть у Гарау? Допустим, к настоящему времени транзакция завершена, и Гарау принял оплату чеком в долларах США. Тогда он тоже остается только с листком бумаги, который имеет слабую связь с реальностью. Он может обналичить этот чек, но при этом у него опять останутся лишь клочки бумаги. Американская валюта — просто еще одна форма сертификата (мои старшие читатели, возможно, помнят старые добрые времена долларовой купюры с “серебряным сертификатом”). Бумажная валюта США с гордостью заявляет: “Эта банкнота является законным платежным средством для всех обязательств, как государственных, так и частных”. Но если бы в этом не было никаких сомнений, не было бы необходимости писать это на банкноте или создавать юридические полномочия, чтобы обеспечить соблюдение этого положения. Таким образом, долларовая банкнота сама по себе является еще одним листом бумаги, и когда-нибудь скоро она может не стоить той бумаги, на которой напечатана. В конце концов, кажется, что Гарау и его клиент оказались в одной лодке; они просто обменяли один лист бумаги на другой. И основной источник ценности транзакции остается невидимым.

Нам придется вернуться в старые добрые времена, чтобы найти более прочную форму художественного взаимодействия. Когда Боттичелли, Леонардо и Рафаэль брали плату за свои картины, скорее всего, это был флорин (флорентийская монета, содержащая примерно 3,5 грамма золота). Никакого “сертификата подлинности” здесь не требовалось; просто солидная репутация флорентийского монетного двора. После того, как вы надкусили монету, чтобы убедиться, что она подлинная, вы можете быть уверены, что действительно получили что-то взамен своей картины — то, во что вы можете вонзиться зубами. Но как только бумажные валюты потеряли свою конвертируемость в драгоценные металлы, возник новый уровень неопределенности в художественных сделках, да и во всех экономических сделках. Не желая быть ограниченными золотым стандартом, правительства разорвали связь между своими валютами и чем-либо реальным в материальном мире, и мы вошли во вселенную “свободно плавающих” валют. В сегодняшнем мире, переполненном кровоточащими государственными бюджетами, где дефицит в триллионы долларов стал нормой, кажется вполне уместным, чтобы художники продавали невидимые произведения искусства, опираясь только на их собственный авторитет как художников. В конце концов, что поддерживает валюту современных стран, кроме власти правительств, которые ее выпускают? Мы не должны удивляться тому, что художники создают искусство из ничего, когда повсюду вокруг нас правительства создают деньги из ничего — и в невероятных количествах. Это кажется вполне справедливым обменом — бумажные деньги на бумажные художественные сертификаты.

И искусство, и деньги поднимают захватывающие вопросы репрезентации. Традиционно и на протяжении веков считалось, что искусство олицетворяет реальность, как говорится в шекспировском “Гамлете”, как “зеркало природы”. А доллар представлял (и мог быть конвертирован в) определенное количество золота. Многие размышляли о взаимосвязи между этими двумя формами репрезентации. В моем эссе “Гиперинфляция и гиперреальность” (см. Главу 9 в “Литература и экономика свободы”, стр. 433–68) я рассматриваю некоторые из этих размышлений и предполагаю, что отделение символа от реальности, которое характеризует современное движение, известное как постмодернизм действительно связано с отделением денег как символической формы от реальности драгоценных металлов. Благодаря широкому распространению кейнсианской экономики двадцатый век стал эпохой инфляции со всевозможными пагубными последствиями для мира искусства. По мере того, как денежные запасы во всем мире становились все более раздутыми — и, следовательно, ценность денег уменьшалась — само чувство реальности начало теряться и растворяться в искусстве. Искусство стало сюрреалистичным, искусство стало нереальным, искусство начало стирать различие между реальным и нереальным. Короче говоря, искусство стало постмодернистским. В эпоху, когда люди начинают сомневаться в подлинности самих денег, они начинают сомневаться в подлинности всего, включая самих себя. Это мир Сэмюэля Беккета “В ожидании Годо”, где персонажи на сцене осознают, что они всего лишь персонажи пьесы, и отчаянно ищут свидетельство своей подлинности. Как Эстрагон говорит Владимиру: “Мы ведь всегда находим что-нибудь, а, Диди, чтобы создать впечатление, что мы существуем?”

В нашем постмодернистском мире экономика радикально финансиализировалась. Инвесторы стали одержимыми символами экономической реальности и меньше беспокоятся об основных экономических фактах. Вот почему мы с изумлением наблюдаем, как рынки продолжают расти, даже когда экономические новости ухудшаются, потому что финансовый истеблишмент меньше озабочен тем, что на самом деле происходит в экономике, и больше сосредоточен на том, как Федеральная резервная система отреагирует на это. Вот как теперь плохие новости превращаются в хорошие: рост безработицы предвещает нежелание ФРС повышать процентные ставки, и это радует инвесторов. В течение нескольких месяцев индекс Доу-Джонса может казаться совершенно не связанным с состоянием экономики США. Несмотря на то, что увеличение денежной массы является инфляцией (снижением ценности денег), так называемые экономические эксперты категорически отрицают, что в Соединенных Штатах имеет место какая-либо инфляция. Они указывают на временно стабильный индекс потребительских цен, игнорируя при этом то, что на самом деле происходит — классический случай инфляции активов. Да, потребительские цены, возможно, на данный момент не растут — хотя в настоящий момент они демонстрируют признаки роста, — но потребительские цены — не единственные цены в экономике и, возможно, не самые важные. Новые деньги в какой-то момент должны поступить в экономику, и не всегда они первыми доходят до карманов потребителей. Из-за способа работы ФРС — через банковскую систему — новые деньги часто поступают в экономику в виде капитальных займов и влияют на производственную сторону экономики, а не на потребительскую. Вот почему мы можем видеть временно стабильные потребительские цены, даже в то время как фондовый рынок и цены на недвижимость продолжают расти и устанавливать новые рекорды.

Таким образом, существует связь между невидимыми статуями и состоянием мировой экономики на данный момент. Рынок искусства находится в фазе бума, подпитываемого деньгами, которые были искусственно созданы якобы для решения проблем, вызванных пандемией. Богатые, которые всегда становятся богаче, когда правительства начинают раздавать деньги направо и налево, не знают, что делать со всеми своими новыми деньгами. Они хотели бы инвестировать их, но поскольку ФРС сохраняет процентные ставки близкими к нулю, они отчаянно ищут более высокие нормы прибыли в доступных активах, которые будут расти в цене. Из-за своей уникальности произведения искусства дают надежду на повышение их цены на аукционах, на которых инвесторы с нетерпением ищут места для хранения своих денег. В эпоху бесконечного производства денег и их заменителей инвесторы ищут все, что обещает, что это не будет воспроизводиться или, по крайней мере, не будет воспроизводиться бесконечно. В этом секрет успеха биткоинов и других криптовалют, а также нынешней моды на NFT (невзаимозаменяемые токены).

Именно в этих условиях невидимая статуя, при условии, что она поставляется с сертификатом подлинности от скульптора, начинает выглядеть привлекательно в качестве инвестиции. Вы должны быть впечатлены рынками: они могут монетизировать даже невидимое. Я не финансовый консультант, но когда я слышу о невидимых статуях, которые продаются за 13 000 фунтов стерлингов (еще бы, “невидимое зрелище”), я бы предупредил людей, что мы, возможно, приближаемся к пику финансового бума на арт-рынке, и может быть, пора выйти из Гарау и вложить деньги во что-то более солидное, например, в Рембрандта. По крайней мере, Рембрандты имеют тенденцию расти в цене, когда люди их видят; я не уверен, что это так в случае Гарау.

Я не специалист в этой области искусства и мне неловко говорить о художественных достоинствах статуи, которую я НЕ ВИДЕЛ. Так что позвольте мне ограничиться общим наблюдением. В наши дни я вижу много иррациональности в экономической политике во всем мире, и я вижу много иррациональности на рынке искусства, как с точки зрения того, что продается, так и с точки зрения завышенных цен, по которым это продаются. Я не думаю, что эти две формы иррациональности не связаны между собой. Фактически, инфляционная экономическая политика лежит в основе бума на рынке искусства. И это заставляет меня думать, что абсурдность современного арт-рынка — всего лишь симптомы более глубокой иррациональности в нашей культуре. Я узнаю финансовый пузырь, когда я его вижу, и как и все пузыри, он, в конечном итоге лопнет. Тем из вас, кто знаком с экономической историей Нидерландов, я просто скажу: невидимые статуи — это тюльпаны сегодняшнего дня.

Я отчаянно хотел подать знак невидимой рукой в этой статье, но это не сработало. Все эти тревожные результаты приносит не невидимая рука Адама Смита, работающая в экономике. На самом деле все наоборот. Предоставленный самому себе — без помощи и стимулирования — ни один рынок никогда не будет генерировать такой уровень иррациональности. У нас просто не было бы денег, которые можно было бы безрассудно разбрасывать. Только массовое вмешательство государства в экономику в виде законопроектов по стимулированию экономики искажает поведение рынка и приводит к неэффективным инвестициям. Это не невидимая рука заставляет людей вливать тысячи фунтов или долларов в невидимые статуи. Только когда правительства рассылают чеки более или менее случайным образом людям, у которых нет разумного способа вложить деньги, люди начинают покупать флаеры на невидимых статуях.

В конце концов, только правительства могли разрушить единственный безотказный аспект инвестирования в искусство. Я всегда смотрел на вложение в искусство как на верное решение. Произведение искусства может расти или падать в цене, но что бы ни случилось, оно всегда будет хорошо смотреться в гостиной. НО ТОЛЬКО ТОГДА, КОГДА ЕГО МОЖНО УВИДЕТЬ. Так что примите мой совет: у меня есть два правила поведения на рынке искусства: 1) остерегайтесь инфляционных пузырей и 2) никогда не покупайте произведения искусства у сардинцев. Если вдруг вам не подходит мой совет, то у меня есть невидимый мост в Бруклине, я хочу вам его продать. И да, у него есть сертификат подлинности.

Разве я могу обмануть вас?

Оригинал статьи

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев