После убийства CEO United Healthcare, все только и говорят, что о нашем (вставить эпитет) здравоохранении.
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
За последние пару недель у меня было четыре разговора с не-американцами, которые спрашивали, что за фигня у нас происходит, и почему мы не можем быть как… ну хотя бы Германия. Или, ещё лучше, Франция. И ладно бы не-американцы, многие живущие тут тоже не понимают, почему злые политики не могут сделать нам красиво. Деньги, special interests, лобби, жестоковыйные республиканцы… и опять деньги. “Деньги” в этом мире объясняют всё и ничего. Короче, я решила написать пост о тех аспектах нашего здравоохранения, которые мало кто обсуждает, по крайней мере я этого почти не вижу.
Почему, говоря о здравоохранении, все всё время сравнивают продолжительность жизни, без поправок на что бы то ни было? Мы тратим больше всех, а живём меньше – это просто мантра какая-то. Почему мы тратим больше всех я ниже напишу, а сейчас про продолжительность жизни.
У нас, например, высокий уровень смертности от огнестрельных ранений. Опиоидная эпидемия тоже хуже, чем где бы то ни было. Сотни тысяч смертей, почти все молодые. У нас куча городов, особенно в центре страны, где нет тротуаров и всё/везде на машине. Нездоровая диета, огромный процент людей с ожирением, и так далее. Это всё проблемы нашего общества, и их никто не отрицает, но это ДРУГИЕ проблемы. Давайте сравнивать яблоки с яблоками. Скажем, среди людей с раком или диабетом, с поправкой на возраст/пол/вес/чтотоещё, где лучше лечат? Я честно не знаю, но это по крайней мере будет про медицину, а не про культурные особенности.
Меня мало что так утомляет, как сравнения с Европой (не говоря уж об Азии).После Второй мировой войны большая часть Европы лежала в руинах. Даже те страны, которые не лежали, как например Великобритания, испытали некий катарсис и решили многое изменить и даже начать сначала. Это было несложно – почти везде они строили на ровном или почти ровном месте. Уселись вокруг стола и стали обсуждать, как реорганизовать то да это, в том числе здравоохранение. Идеальный момент для “мы наш, мы новый мир построим”, потому что эта часть обычно идёт после “разрушим до основанья, а затем”. Европейское сообщество в своём современном и всем знакомом облике – это послевоенная конструкция, причём именно от самого своего основания, от фундамента.
В Америке такого момента не было. Здесь что-то всё время эволюционирует (например, можно добавить Медикер), но никто не скажет: так, отменяем всё, что есть, и начинаем сначала. Новый мир на вполне себе крепком основании не построишь, а сносить что-то там до основания никто не собирался и не соберётся.
Уже сто раз обсуждалось, но стоит повторить: люди, которые приезжают сюда из Европы последних 50–60-ти, скажем, лет, и хотят видеть тут какое-то подобие послевоенного европейского уклада, упускают нечто настолько фундаментальное в устройстве и истории этой страны, что даже непонятно, с чего начать и стоит ли начинать. И не буду начинать, это тот же спор, что и про оружие/вторую поправку, и он уже всем надоел. Потомки людей, которые в течение почти трёхсот лет бежали из Европы, чтобы построить тут что-то СВОЁ, очень косо смотрят на ваши попытки притащить к ним эту Европу обратно.
По сути вопроса: для федеральной системы здравоохранения нет – ну нет – мандата, конституции, политической воли, ничего. И не будет. В той же Франции госрасходы где-то 58% от GDP. И это при том, что на вооружение они тратят меньше 2%, то есть не соответствуют требованиям НАТО. У нас госрасходы около 23%, в два с половиной раза меньше. И всё равно долги, долги, долги. Мне тут моя аргентинка говорила, что вот У НИХ есть государственное здравоохранения, а у нас нет. Я даже не стала… Аргентина, ага. Короче, государственных денег на это НЕТ. Николай, Евдокия, Тиранозавр. По-английски это называется non-starter.
Медицина была, есть и останется огромным частным бизнесом для большинства населения. Это не баг, а фича.
Я каждый день работаю с United Health Care. Нет, я не имею никакого отношения к claims – кому за что платят, а кому отказывают. Моя работа с другого конца – мы занимаемся eligibility files. Напрямую, как вы знаете, страховки мало кто покупает. У большинства они через работодателя. И работодатель каждый день посылает страховке эти самые файлы. Там тысячи и десятки тысяч людей, и постоянно что-то меняется: люди женятся, рождаются, разводятся, умирают, усыновляют, выходят из возраста, когда им полагается страховка родителей, и так далее. Делают ошибки. Путаются, сообщая о событиях не в хронологическом порядке. Забывают что-то или кого-то указать. Там ещё ненавистная нам COBRA; отдельная армия нужна, чтобы её обслуживать.
И с нашей, и с их стороны над eligibility files работает довольно много людей, и это аналитики, программисты, администраторы баз данных. Сколько таким людям платят, вы знаете? Сколько стоят сервера, которые надо обслуживать, вы знаете? А таких, как мы, у них тысячи. И каждая компания шлёт свои файлы. В конце года, когда все записываются на следующий год и в половине случаев что-то меняют, у нас дурдом, как у бухгалтеров в апреле, когда налоги платят. Я координирую annual enrollment в своей организации – большое количество людей в разных отделах пашут как проклятые пару месяцев. Просто чтобы ваша страховка, со всеми изменениями, гладко продлилась на следующий год.
Я почему про это пишу: потому что это крошечный, малюююсенький кусочек здравоохранения, про который никто даже не думает. О нас вспоминают, если что-то идёт не так, если вы идёте к врачу, а вам говорят, что вас нет в системе, или ребёнка нет, или у вас не та страховка, на которую вы подписались. Очень редко, но бывает.Себестоимость – забавная штука. Очень часто люди смотрят на кусок пластика и говорят, да это стоит три цента, почему с меня содрали десять долларов? Потому что надо покупать и обслуживать машины, которые это штампуют, убирать здание, платить не только зарплаты, но и бенефиты, закупать пластик, заниматься маркетингом и дизайном и ещё миллионом деталей. Более того, может компания хочет заработать побольше на этой детальке, потому что одновременно внедряет новый продукт, а там пока выгоды никакой, но за внедрение надо платить. Их бухгалтер только что родила, а главный программист хочет поехать на конференцию в Лас-Вегас.
Как все знают, я читаю журнал Экономист, и там часто пишут о выгодности разных индустрий. И я давно поняла, что по “виду” продукта не могу судить о его прибыльности. Где-то, как мне кажется, вертится куча денег, но оказывается, что у них 1% прибыли, а то и убытки. В другом месте продают какую-то фигню, и стоит не дорого, но там сидят жирные коты с 20% навара. В здравоохранении прибыли так себе. Та самая UHC самая нажористая в индустрии, имеет 6% прибыли, а у остальных намного меньше. Это не бог весть что.
(Тех, кто спрашивает, почему у медицинской страховки вообще должна быть прибыль, я отсылаю к первой части этого текста. В этой стране это бизнес. У них есть shareholders. Вы может вложить в их акции деньги и получить прибыль. Вам может это не нравится, но это фундаментальная характеристика частного здравоохранения, и это не изменится.)
На самом деле, так дорого не из-за них, точнее, это малая часть. Ну не нравится вам эта страховка, ок, есть другие, отказывают меньше, у них 1–3% прибыли. Честное слово, это мало. Это не банкиры, прямо скажем.
Просто у нас дорого всё. Помните, мы обсуждали стоимость образования, которая взлетела выше крыши, в огромной степени из-за роста административного состава? Так студентам ещё стипендии дают, помощь всякую дают, часто родители платят. А медшкола стоит намного дороже, и стипендии там не дают, и родители за это практически никогда не платят. Врачи выходят оттуда с сотнями тысяч долга. И им надо этот долг отдавать – то есть соответственно зарабатывать.А суды? Судят кого угодно за что угодно, это тоже особенности национальной охоты. Огромная индустрия с очень хорошо оплачиваемыми адвокатами, которые на медицинских ошибках наживаются. Их пока никто на улице пристрелить не пытался, но из-за них страховка для врачей (от таких судов) тоже стоит сумасшедшие деньги. И эту страховку тоже кто-то администрирует, между прочим, там свои eligibility files, свои программисты, базы данных, и так далее.
Я могу продолжать и продолжать, и продолжать. Повторяю: у нас дорого ВСЁ. Учёба, сервера, страховки (любые), помещения, администраторы, курсы повышения квалификации для медсестёр и уборка лабораторий анализа крови.
Я могла бы делать то же самое, ровно то же самое, в Европе. Но платили бы мне налогоплательщики – и в два раза меньше.
Попытка что-то субсидировать обычно выходит боком – самый классический пример это субсидированное жильё. Вообще при общем свободном рынке и капитализме, если играть с какими-то кусками рынка и зажимать один угол пакета, то брызнет из другого.
А отменить рынок и сделать тут Швецию напополам с Аргентиной не получится.
Рецептов у меня нет. Я просто хочу, чтобы все понимали, насколько всё сложно, и сколько тут движущихся частей. Сколько работ на этом завязано. И да, сколько денег. Но не в смысле каких-то толстосумов, хотя они есть, а в том, что это одна из крупнейших индустрий нашей экономики, огромный её процент. Чисто теоретически, придёт завтра кто-то и национализирует здравоохранение – у нас будет суровейшая рецессия и сотни тысяч безработных. А госдолг будет неоплачиваемым. А продолжительность жизни не увеличится, потому что она у нас низкая не из-за медицины, что бы вам не писали в газетах.И именно поэтому над проблемой бьются уже десятки лет и решить не могут. Если, конечно, не считать бравых комментаторов соцсетей, эти что угодно решат.
Светлана Букина
Орфография и стилистика автора сохранены
Эта рассылка с самыми интересными материалами с нашего сайта. Она приходит к вам на e-mail каждый день по утрам.