Александр МЕЛАМЕД | Венеция. Ее секреты и откровения. Часть вторая

Где начиналась всемирная слава Венеции?

Первая часть

В городе что ни шаг, то история. Неповторимая нигде и никем.

Да, пришлого человека потчуют блюдами устоявшегося туристического меню, которое подается на центральных частях островов, обнимающих Canal Grande.  Но, как говорят знатоки вопроса, истинное ядро Венеции все же не здесь, а в районе Кастелло. Дескать, если вы хотите избежать шума и суеты, оставьте площадь Сан-Марко и сосредоточьтесь на историческом Арсенале.

Феноменальное явление для Венеции: здесь никаких толп с экскурсоводами при шестах с пестрыми и заметными издалека ленточками, а то и с национальными флагами. К примеру, опознавательный флаг с черным силуэтом боевого быка (Toro de Osborne), неофициальный национальный символ Испании.

В Кастелло – пугающая применительно к шумной Венеции тишина. Именно этот ныне дремлющий район был ядром власти и великолепия города, его промышленной гордостью, залогом торговых и военных успехов. Кастелло – особая зона внимания. Смотреть порой надо, не высоко задрав голову, а под ноги: у порога иных домов в Кастелло – медные таблички, так называемые «камни преткновения» родом с берегов Рейна, указывающие на еврейских обитателей, которые стали жертвами нацистов. О еврейском вкладе в славную историю Венеции я расскажу в следующей части очерка.

А сейчас об Арсенале. Я бы назвал его особой тайной Венеции. Хотя бы потому, что эта загадка – у всех на виду. Сами подумайте: Арсенал – и поныне закрытая для посещения зона, хотя очаровательные его врата открыты. Но это лишь видимость. Попробуй сделать лишний шаг – и твой пыл остудят замечанием «Доступ на военный объект – по специальному документу». И не вскидывайте брови: дескать, почему. Потому что это территория ВМС Италии, на что указывает наличие на плаву всамделишней подводной лодки, которую, правда, рассмотреть можно лишь с обратной стороны ворот и с вертолета. Для всех (кроме посвященных, конечно) остается загадкой, чем могут заниматься итальянские военные моряки на историческом объекте одиннадцатого века…

Говорят, именно дож Орделаффо Фальеро, 34-й дож, предложил в 1104 году объединить разрозненные мастерские в один обнесенный стеной производственный хаб, постепенно укрупнявшийся. Через два века хаб смог обеспечить выполнение полноценного государственного заказа: не 20 и не 30, а десятки судов, построенных одновременно.

Мало кто верил, что двум болотистым, ничем не примечательным островкам в районе Кастелло уготовлена мировая слава. Вначале стали изготавливать небольшие и маневренные боевые корабли, требовавшиеся для крестовых походов, в которых участвовала Венецианская республика. Уже через несколько десятилетий она славилась как набирающая известность морская держава. У венецианских судов было два движителя – паруса и весла, чем обеспечивалась необходимая скорость и замечательная маневренность. Всего этого, при нужных параметрах, было достаточно для побед на море. Зная это, маркиз Бонифаций I Монферратский заказал Венеции перевозку 400 тысяч рыцарей с лошадьми для Четвёртого крестового похода на Святую Землю, который он возглавил.

О, то было время великого взлета славы, о чем турист в последние два века мог не подозревать, знакомясь с городом откровенно открыточного характера.   Поэтому Марк Твен в своей книге «Простаки за границей или Путь новых паломников» (с нее   началась его литературная карь­ера), взирая на Венецию, предлагал «помнить ее только такой, какой она была, когда потопила корабли Карла Великого, когда смирила Фридриха Барбароссу или развернула победные знамена на стенах Константинополя». Намекают на это не только и музеи и галереи Венеции. Но и частные коллекции горожан, одну из которых увидел в семье, подарившей миру пару венецианских генералов, Иосиф Бродский. Он написал в Fondamenta degli incurabili: «Картины изображали, насколько можно было разобрать, морские и сухопутные сражения». Хотя хозяин дома никакого отношения к флоту не имел, а был «немного драматург, немного художник». И такая овеществленная и развешанная по стенам память в семейном формате – не единственная в городе на воде.

Военные походы, предпринятые Венецианской республикой, – лишь часть ее истории. Она, по представлению многих туристов, участвовала в преображении средневекового мира не только своим людским ресурсом, а судами, которые по причине тогдашний представлений о совершенстве сдавались в пользование чужеземцам для их кровавых дел. Казалось бы, можно утверждать, что Венеция – не боец, а предприниматель, поскольку зарабатывать менеджментом на войнах было гораздо выгодней, чем в мирное время.  И, как можно подумать, очень часто брала плату трофеями, добытыми иностранными нанимателями судов.  Но нет, это не так. Венецианцы никогда не отдавали военные корабли иноземцам, поскольку это означало: расстаться с наработанными именно здесь технологиями. А Светлейшая республика хотела оставаться единственной в мире обладательницей таковых. Если чем и торговала, то плавсредствами особой конструкции для перевозки исключительно пассажиров и грузов.

Арсенал век от века разрастался, пока не стал, говоря современным языком, военно- промышленным комплексом, включавшим   кузницы, судоверфи, оружейные склады, помещения для хранения руды, мастерские литья и по пошиву парусов, склады – пороховые склады и оружия. Он до наступления эпохи индустриализации оказался моделью для государств Европы, жаждавших обрести морское могущество. Отсюда, с верфей Арсенала, сходили и торговые суда, но тоже были по-своему уникальны: все они без исключения были спроектированы так, чтобы можно было легко и быстро превратить их в военные корабли. Секрет стремительного преобразования был опять же в руках венецианцев.

Любой компонент в любом количестве и любой модификации хранился в строго определенном месте, положив начало стандартизации. Благодаря этому в считанные часы можно было собирать десятки судов. В ходе подъема Венеции до символа европейской военно-морской мощи арсенал несколько раз расширялся: в 1325 году Арсеналом nuovo, в 1475 году – Арсеналом нуовиссимо. В 1539 году отсюда выплывали суда, на каждом из которых мог размещаться экипаж из 400 человек.  Для решающего сражения в войне против турок – битвы при Лепанто (1571) – в Арсенале в течение двух недель было построено (точнее, собрано) 100 судов! Вот он, главный добытчик победы над турецким флотом – галеас.

Много столетий подряд любой побывавший в Арсенале (а это было возможно лишь при наличии специального разрешения полиции) в изумлении отмечал, насколько  четко отлажен производственный процесс, начиная от обработки древесины и изготовления парусов и камбузов до соблюдения мер безопасности в пороховых складах.

Масштабы, говоря современным языком, хаба поражали современников да и весь мир. Древесина прибывала, в основном, с полуострова Истрия – от Венеции к востоку примерно в 100 км по прямой.  Только на производство шести весел для галеры требовалось одно пятнадцатилетнее буковое дерево. По числу весел можно представить, сколько гектаров леса было вырублено для галер, произведенных в Арсенале. Суда были разные: водоизмещение менялось по мере применения их в условиях сражений. От 20-метровых галер с двумя-тремя десятками весел до галеаса длиной в 40–50 метров, на которые требовалось несколько сот весел. Не отставали и литейщики: они производили в расчете на каждое судно от 30 до 50 пушек. Максимум  зафиксирован на уровне 80 пушек.

Высочайшее мастерство демонстрировали плотники, конструкторы мачт, изготовители парусов, кузнецы, которые пожизненно были членами гильдий. О них заботились. Им организовывали обеды, включавшие, к примеру, традиционное для итальянцев вино (арсенальцы потребляли ежегодно до 600 тысяч литров вина!), но при этом никакого пьянства не было и в помине. Причем, иные мастера в силу возраста не имевшие возможности производить продукцию, оставались на территории Арсенала практически до своей естественной кончины, продолжая оставаться консультантами и на полном довольствии. Таким образом, Арсенал стал прообразом современной системы социального страхования.

Арсенал считался объектом самой высокой концентрации рабочей силы по всей Европе, насчитывая до 3000 рабочих. В Венеции они были самыми уважаемыми рабочими, хорошо вознаграждались (включая и шивших паруса женщин, труд которых оплачивался наравне с мужским) и пользовались рядом привилегий, чтобы предотвратить их перекупку зарубежными конкурентами. К примеру, рабочему люду, который состоял в тогдашних профсоюзах – гильдиях (arti) и трудился под присмотром мастеров (Proti), было предоставлено благоустроенное по тем временам жилье в Marinaressa, специально для них построенном квартале. Главный инженер Арсенала занимал государственную должность и получал самую высокую заработную плату во всей Венеции. Высшее руководство Арсенала (Patroni dell´ Arsenale), они же члены Большого Совета, избранного на определенный период времени, жили в трех дворцах, которые назывались Paradiso (рай), Purgatorio (чистилище) и Inferno (ад).

Это определенным образом подействовало на Данте Алигьери при создании им «Божественной комедии». Описывая восьмой круг Ада, он сравнивал увиденное им с впечатлениями от Арсенала:

«… как в венецианском арсенале Кипит зимой тягучая смола, Чтоб мазать струги, те, что обветшали, И все справляют зимние дела: Тот ладит весла, этот забивает Щель в кузове, которая текла; Кто чинит нос, а кто корму клепает; Кто трудится, чтоб сделать новый струг; Кто снасти вьет, кто паруса латает…»

В особые дни мастеровые, которые именовались арсеналотти (рабочие Арсенала) 1 снимали робы облачались в праздничную одежду. Особенно охотно они делали это в день Обручения с морем. И на то были свои причины.

Арсеналотти творили три вида суден: военные, торговые и по спецзаказу. Спецзаказным было штучное изделие, именовавшееся Бучинторо (по другим версиям Буценторо, Буччентауро, Буцентавр, Букентавр; в переводе «Золотая барка»), персональное судно дожа, церемониальная галера. Это было не просто весьма вместительное и удобное в управление судно, но и изысканным произведением искусства. Галера была украшена изысканной резьбой из дерева, в центре палубы стояло кресло государя. Две позолоченные фигурки, изображающие детей, образуя раковину, служили балдахином над креслом. Судно украшали аллегорические фигуры Побед и Трофеев Серениссимы.

Эту идею по-своему интерпретировали судостроители Нового Света.

 

В это великолепие погружались, кроме дожа, патриарх, послы иностранных государств и другие почетные гости, которые любовались шествием сопровождающих галер из 43 окошек в бортах Бучинторо.

Иоганн Вольфганг фон Гёте, совершивший осенью 1786 года поездку по Италии, был впечатлен судном: «Корабль довольно декоративный, поэтому нельзя сказать: перегруженный орнаментом, полностью позолоченная резьба…» И добавил: «Настоящий монстр, чтобы довольно чудесно показать людям на их головы». Гете сравнил судно с уникальным головным убором: «Люди, которые любят украшать свои шляпы, хотят, чтобы и их начальство было великолепным».

Начальство в образе очередного дожа ежегодно получало из рук старых капитанов, побывавших в сражениях, золотое кольцо и объявляло начало «Сенсы» (Sposalizio del Mar) – праздника обручения с Адриатическим морем.

Как писал Федор Тютчев, «И недаром в эти воды Он кольцо свое бросал: Веки целые, не годы Диковалися народы, Чудный перстень воеводы Их вязал и чаровал».

По сути, такая практика не могла считаться венецианским изобретением. Это был ремейк действа, описанного Геродотом: Поликрат, тиран Самос, бросил в море драгоценное кольцо, чтобы успокоить богов. Что соседствует с легендой о том, как императрица Елена, известная обретенными ею в ходе раскопок в Иерусалиме реликвиями Страстей,  бросила в Адриатическое море гвоздь со Святого Креста, надеясь таким образом добиться изменения направления ветра.

Sposalizio del Mar совпадал с праздником Вознесения Господня. Если вдуматься, получалось смешение несопоставимого: языческое торжество невероятным образом обручалось с христианским.

Но венецианцы, похоже, не особо заморачивались, на подобных духовных, мягко говоря, несовпадениях. Главное было в другом: договориться о том, что вместе с этим кольцом заключался союз, основанный на подразумеваемом согласии Воды, которое откровенно покупали, не вредить, а помогать людям. Прежде всего, тем, кто, живя в Ее вечном плену, творит реальную возможность и выживать и процветать городу. А это были, прежде всего, создатели венецианского флота. Именно поэтому веслами Бучинторо управляли не моряки и не гондольеры, а арсеналотти — представители касты неприкасаемых.

Союз Города и Моря был неравным: брачной церемонией за дожем закреплялась власть над морем, как власть мужа над женой. А эта власть основывалась на мощной флотилии. На тех самых 3 тысячах арсеналотти, 168 из которых, – а это были лучшие из лучших, – управляли веслами Бучинторо.

Венецианцы и гости города восхищались маневренностью заглавной галеры и потрясающей слаженностью движений гребцов: двухпалубный многотонный корабль дожа не имел мачт и перемещаться мог только силой мышц. Поэтому гордость мастеровых была вполне оправдана. Считается, что идея окольцовывать, а, по сути, обязывать море быть благосклонным к республике, принадлежит Папе Александру III, когда Венеция, выступив по праву сильнейшей в тогдашней Европе в качестве посредницы на политической арене, примирила Папу с императором Фридрихом Барбароссой I. Но об этой подоплеке большинство созерцателей церемонии обручения с морем не всегда знали. Знали другое: они должны дружить с морем, поскольку только оно и давало им вести безбедную жизнь, о которой могли лишь мечтать обитатели материка: твердь его давала ресурсы, которых венецианцы не имели.

В этом-то и состоит величайший парадокс. Гонимые войной люди облюбовали острова в болоте, где их вроде бы ждала неминуемая смерть, а они взяли и выжили, построив город, удивиться которым можно было уже через тройку веков, а восхититься – через пять.

Мраморная доска со строками Данте венчает стену Ingresso all’Acqua – входных арсенальных ворот на суше, построенных в стиле триумфальных ворот, чтобы показать: слава и богатство Венеции исходит из этого места. (Считается, что это первый пример стиля Возрождения в лагуне).  Водные ворота, башня Torre di Porta nuova, имели дополнительное назначение – служили опорой для кранов, которыми устанавливали или снимали мачты кораблей.

Арсенал и поныне принадлежит военно-морским силам Италии, поэтому есть единственный пятачок, с которого можно сегодня познакомиться с ним. Все, что могут рассказать пришлому люду, сосредоточено в расположенных рядом с Ingresso all’Acqua и Torre di Porta nuova Академии ВМС и Военно-морском музее. Былой милитаристский дух, витающий над Арсеналом, усмиряется новыми профессиями его помещений и пространств. К примеру, во время биеналле искусств и архитектуры, проведения театральных постановок и концертов. Можно сказать, что ни один клочок весьма дорогой в Венеции земли – а речь идет о площади в 36 (по другим версиям, 42 или 46) гектаров – не пропадает даром.

В Венеции не хочется думать о грустном. Душа желает праздника. И к любому празднику Арсенал имел прямое отношение.

Но действительность, к счастью или к сожалению, состоит из буден, а те и скучны и многолики, как сама Венеция. Взлет, упадок, падение, новый взлет – причудливая судьба города нынешними его жителями его осознается как великая. Правда, пришельцами вроде Марка Твена – иначе: «Она, в дни своего расцвета управ­лявшая торговлей полумира, одним мановением дари­вшая народам счастье или горе, стала теперь смирен­нейшим из земных городов — мелким лавочником, продающим дамские стеклянные бусы, игрушки и де­шевые украшения для малых детей и школьниц».

Настроение сегодняшних венецианцев, изрядно подуставших от круглосуточных порций туристов в сотни голов, не меняется. Они при всей своей терпимости к напряжённому ритму одного из самых популярных городов в мире оптимистичны, поскольку приток твёрдой валюты не убавляется. К тому же была передышка, вызванная недавней пандемией. Беда оказалась парадоксальна. Да, она уложила в местные больницы сотни людей. Однако она же позволила Венеции на избавиться от людского нашествия по суше и по воде, чтобы приступить к реализации давних проектов. Главный из них, о котором уже упомянуто, – избавиться от загрязнения каналов, в которое свою лепту вкладывают все подряд: и приезжий и коренной люд, и малые и большие суда, и неубывающий слой ила. Ну есть еще и высокая вода, которая привлекает адреналинофанатов своей легендарной и регулярной неотвратимостью.

Неизменной остается мировая известность города в лагуне, не единожды прославившегося – как великолепием, так и запредельным нашествием туристов. Все спешат увидеть это обилие дворцов и храмов, прежде чем Венеция окончательно погрузится в воды Адриатики. Европейцев, соседей по континенту, в последние годы, большинство. Каждые двое из трех приезжих. А чем живут венецианцы? Казалось бы, город, избавленный локдауном от пришельцев и ставший хоть на короткое время пустым и тихим, и есть осуществлённая мечта многих поколений. Можно освободить уши от чужих говоров и грохота чемоданов на колесиках, прислушаться к пожеланиям своих семей, осуществлять давние задумки, в числе которых – избавление, начиная со вторых этажей, от неотвязной плесени и вечной сырости даже в пору, когда вовсю старается помочь нещадное солнце. Как считают социологи, у идиллии оказалась оборотная сторона – кошмар для тех, чьи средства к существованию напрямую зависят от потока посетителей.

Но рано радоваться (и огорчаться, конечно). В ноябре 2021 года началось возвращение к ненавистному (и желанному, конечно) режиму жизни, который навязала городу обладаемое им созвездие былой (и сохранившейся) роскоши. За прошедшие два с половиной года городская казна, поистратившаяся в период пандемии на частичные меры – очистку каналов и обновление памятников архитектуры, пополнилась.  Город вернулся к прежнему стилю жизни, «неприлично многолюдному», как иронично отзываются здешние экскурсоводы, продолжающие зарабатывать на туристах, которые прибывают на железнодорожный вокзал Santa Lucia и сходят с трапов бесчисленных круизных судов, не считая автобусов. Едва ступив на венецианскую твердь, они немедленно попадают в объятия дилеров с их пластиковыми масками и дешевыми шляпами в устоявшемся сегменте Made-in-China. И неизменно, как и всегда, находят охочих до обладания сувенирами покупателями.

Но далеко не каждый приезжий знает, что в считанных минутах ходьбы от площади Сан-Марко, моста Риальто, моста Вздохов и других знаковых объектов находится исток величия Венеции, которым уже много веков восхищается род людской.

Фото автора.

Использованы фотографии из экспозиций Морских музеев в Венеции и в Ньюпорт-Ньюс; данные в видеороликах по теме «Сражение при Лепанто», в очерке.