47 партийных списков или повышение градуса политического дурачества

О том, что в этой предвыборной кампании больше элементов циркачества, чем в тех, что мы наблюдали здесь за последние три десятилетия, говорит, в числе прочих, следующий факт.

Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.

Photo copyright: pixabay.com

В 2003 году выборы в Кнессет XVI созыва в последний раз проводились с электоральным барьером в 1,5% от общего числа правильно поданных голосов, фактический показатель которого составил тогда 47.225 голосов. В выборах участвовали 27 партийных списков, из которых 13 преодолели электоральный барьер и обеспечили себе представительство в Кнессете.

После этого электоральный барьер был повышен до 2%, и на выборах в Кнессет XVII созыва в 2006 году его фактический показатель составил уже 62.742 голоса. Несмотря на повышение барьера, внятно сигналившее о том, что возможности его преодоления для мелких шутовских групп значительно сокращаются, в выборах принял участие 31 партийный список, из которых только 12 добились представительства в Кнессете.

Схожая ситуация наблюдалась на выборах в Кнессет XVIII и XIX созывов, также проводившихся с двухпроцентным электоральным барьером, фактический показатель которого повысился за счет увеличения численности населения к 2009 году – до 67.470 голосов, к 2013 году – до 75.854 голосов. В выборах 2009 года принимали участие 33 партийных списка, в выборах 2013 года – 32 партийных списка, но в Кнессет оба раза проходили только 12 списков, как и в 2006 году. Иначе говоря, на протяжении трех избирательных кампаний сохранялась более или менее однородная ситуация, характеризовавшаяся тем, что в выборах принимают участие 30 с небольшим списков, из которых примерно 20 выбрасывают голоса своих избирателей в мусорную корзину. Люди если не умнели, то не глупели и, по крайней мере, воздерживались от повышения градуса политического дурачества.

После этого электоральный барьер был повышен до 3,25% от общего числа правильно поданных голосов, и выборы в Кнессет XX созыва впервые проводились в соответствии с этим новым законодательным правилом. Было вполне очевидно, что на этот раз фактический показатель электорального барьера подскочит очень существенным образом, и он действительно составил в 2015 году 136.854 голоса. При этом казалось, что смысл реформы дошел, наконец, до массового сознания: в выборах в Кнессет XX созыва приняли участие 25 списков, из которых 10 добились парламентского представительства.

Но тенденция эта оказалась недолговечной. К участию в выборах в Кнессет XXI созыва зарегистрированы 47 партийных списков, и нетрудно догадаться, к чему это приведет в плане бессмысленной растраты голосов.

При проведении последних выборов в Кнессет в Израиле было 5 млн 881.696 зарегистрированных избирателей, а сейчас таковых насчитывается 6 млн 339.279 человек. Если уровень участия в выборах будет в апреле таким же, как четыре года назад (72,34%), на них проголосуют 4 млн 585.834 человека – примерно на 331 тысячу больше, чем в 2015 году. И если процент неправильно поданных голосов – разрисованных, надписанных, порванных или сдвоенных бюллетеней, чистых листков и т.п. – будет теперь таким же, как четыре года назад (1,03%), таковых окажется 47.234, и, соответственно, правильно поданных голосов в этот раз будет 4 млн 538.600.

Взяв 3,25% от этого предполагаемого числа, мы получаем 147.504. Примерно таким и будет на этот раз фактический показатель электорального барьера при соблюдении отмеченных выше условий: такой же, как четыре года назад, уровень активности избирателей и такой же процент неправильно поданных голосов. Это почти в два раза больше, чем на выборах в Кнессет XIX созыва, которые в последний раз проводились в 2013 году с двухпроцентным электоральным барьером и с 32 партийными списками. Теперь же у нас 47 списков, из которых никак не меньше 35, а по некоторым опросам – и все 38, отправят голоса своих избирателей в мусорную корзину.

Именно туда, поскольку голоса, поданные за партии, не преодолевшие электоральный барьер, не оказывают вообще никакого влияния на исход выборов, т.е. не учитываются даже и в соглашениях о перераспределении остаточных голосов, заключаемых ими с другими, более удачливыми партиями.

Некоторым кажется, что выводом из этого является необходимость снижения или вообще отмены электорального барьера, но сам я так не считаю. Уровень представительности израильской политической системы и так достаточно высок, поскольку, во-первых, это парламентская, а не президентская демократия, во-вторых, поскольку при проведении выборов в Кнессет используется пропорциональная, а не мажоритарная система, и, в третьих, поскольку принятый у нас уровень электорального барьера и так не слишком высок в сравнении с другими странами мира, практикующими парламентские выборы с пропорциональной системой голосования (во Франции 12,5%, в Турции 10%, в Германии, Польше и Новой Зеландии 5%, в Швеции 4% и т.д.).

Можно, конечно, привести и примеры противоположного рода – такие, как Нидерланды и Македония, в которых вообще нет электорального барьера, или Финляндия и Португалия, где также нет электорального барьера, но выборы проводятся во множестве избирательных округов, в каждом из которых результаты подсчитываются отдельно. Но даже и с учетом этих примеров израильская система не характеризуется завышенным уровнем электорального барьера в сравнении с большинством релевантных стран мира, т.е. таких, где парламентские выборы проводятся на основе пропорционального (не мажоритарного) голосования.

Принятый в Израиле в настоящее время уровень электорального барьера обеспечивает представительство в Кнессете партийным спискам, имеющим не менее 4 депутатов. Это достаточная степень представительности даже для такого разнородного общества, как израильское, а абсолютной представительности вообще не бывает – ведь вполне адекватно каждого человека может представлять лишь он сам. Скорее для израильской системы в связи с дилеммой “представительность vs эффективность” характерен избыток представительности за счет эффективности государственного управления (т.н. משילות, или Governance), так что я, может быть, и повысил бы электоральный барьер до 5%, чтобы он в точности соответствовал 6 депутатским мандатам.

Это обеспечивало бы представительство в Кнессете одной крупной правоцентристской и одной крупной левоцентристской партиям (сегодняшними деньгами: Ликуд и Кахоль-Лаван), одной собственно правой, с частичным национально-религиозным окрасом, и одной собственно левой, с социалистическим окрасом, партиям (нечто в виде ЕД-ИЛ до раскола на Новых правых и ЕД-ИЛ+Оцма, с одной стороны, и объединение остатков Аводы и МЕРЕЦа, с другой), одному ультраортодоксальному списку (Яхдут ха-Тора + ШАС) и одному объединенному арабскому списку. На прошлых выборах арабы убедительно показали, что в целях преодоления электорального барьера у них могут объединиться в один технический блок исламисты, светские националисты и коммунисты – при том, что объективных противоречий между ними не меньше, чем между ашкеназскими и сефардскими ультраортодоксами или, допустим, всеми составляющими расширенного национально-религиозного блока правее Ликуда. Вот и было бы тогда примерно 6 партий (или, точнее, партийных блоков), а все остальное, на мой взгляд, излишество.

Но даже если не повышать электоральный барьер, снижать его сегодняшнюю планку нет никакого смысла. Если известной части избирателей угодно демонстрировать свою привередливость, голосуя за списки, которые заведомо не имеют шансов добиться представительства в Кнессете, флаг им в руки. В 2015 году таких набралось порядка 190 тыс. человек (4,5% от общего числа правильно поданных голосов); в этот раз будет, похоже, намного больше. Красиво жить не запретишь, хотят люди валять дурака – пусть валяют.

С другой стороны, также и повышать эффективность израильской политической системы за счет ее представительности я бы не стал, если речь идет не об умеренном повышении электорального барьера, а о таких радикальных новациях, как переход к президентской республике или к мажоритарным выборам в Кнессет. Обе эти системы в условиях очень разнородного израильского общества привели бы к отчуждению от власти значительных групп населения и, в случае с мажоритарными выборами, дали бы повод для подозрений в связи с делением страны на избирательные округа (понятно, к примеру, что поделить можно и так, что в Кнессете не окажется ни одного ультраортодоксального или арабского депутата).

Но не менее важным в связи с перспективой таких новаций я нахожу то, что когда-то назвал формулой банановой республики, а именно сильное правительство в слабом государстве. Президентское правление хорошо для таких стран, как США, Россия или даже Франция, но Израиль применительно к данной проблеме является и в обозримом будущем останется государством слабым, и это состояние очень мало зависит от силы израильской армии или успехов нашего хай-тека. Фундаментальная слабость Израиля определяется его политической, ресурсной, общеэкономической и военно-технической зависимостью от внешних партнеров, лучшие из которых не раз демонстрировали в прошлом свою готовность решать собственные проблемы, подталкивая нашу страну к шагам, которые привели бы ее – или, по крайней мере, могли привести – к несовместимым с жизнью условиям.

В таких ситуациях именно слабость израильского правительства, т.е. его зависимость от поддержки общества, наделяла Израиль дополнительной политической силой. Правительство иной раз и готово было уступить настойчивым требованиям добрых союзников, да только осознавало, что, приняв их требования, оно лишится коалиционной поддержки и власти. Такая слабость, по мне, предпочтительнее силы правительства, обеспечиваемой в формате президентской республики и, до некоторой степени, в формате мажоритарных выборов, наделяющих решающим преимуществом крупные околоцентристские партии и нивелирующих таким образом волю идеологически мотивированного меньшинства.

Дов Конторер
Источник: Facebook

Подпишитесь на ежедневный дайджест от «Континента»

Эта рассылка с самыми интересными материалами с нашего сайта. Она приходит к вам на e-mail каждый день по утрам.