40 лет скитаний в советской пустыне

Исторические параллели в праздник Суккот

В феврале 1989 г в Москве в торжественной обстановке с участием зарубежных гостей был открыт Центр еврейской культуры им. Соломона Михоэлса. Это событие произошло в ряду других актов, проводимых тогда в рамках политики перестройки и гласности. Впервые за десятилетия советской власти был открыт Центр еврейской культуры, что означало для евреев конец политики запрета на обращение к своей национальной культуре, и было воспринято как начало возрождения еврейской общины в СССР.

Но я позволю себе сделать здесь существенное замечание: возрождение еврейской общины в Москве началось раньше, лет примерно на 20. Это происходило независимо от приезда еврейских лидеров из-за рубежа, без официальных торжеств. Выезда в Израиль тогда практически не существовало, десятки еврейских узников, обвиненных в “националистической пропаганде”, отбывали срока в лагерях и тюрьмах. Но именно в конце 60-х – начале 70-х большое число еврейских активистов начали проводить национально-культурную работу: обучали ивриту, распространяли еврейскую литературу, организовывали лекции и семинары… Вся эта деятельность велась фактически открыто, что отличало ее от ранее существовавшей подпольной работы. Эта “самодеятельная” еврейская община охватывала сотни и тысячи евреев в разных городах Союза.

Что заставляло людей присоединяться, и более того – быть активистами подобного сообщества? Не говоря о том, что это было небезопасно, в стране не было никаких предпосылок для того, чтобы “советские граждане еврейской национальности” вдруг начали бы задумываться о таких вещах, как еврейские праздники, иврит или история Израиля. У каждого, разумеется, был свой путь, каждый должен был сам вырываться из пут чуждой еврейству советской жизни. В связи с чем напрашивается историческая параллель: мы, советские евреи, изолированные от всего еврейского, в отличие от “поколения пустыни” – срок скитания которых перед тем как вступить в Землю Обетованную был определен в 40 лет, – были обречены до конца дней своих обитать в советской “пустыне”. Как мы могли выбраться оттуда, не говоря уж о том, чтобы увидеть еврейскую страну?

Следует отметить существенную деталь: бесправные как национальная группа советские евреи (как граждане) имели практически все социальные и профессиональные права и были заняты во многих сферах советской науки, техники, культуры… Это была противоречивая ситуация, когда социальное равенство национальной группы сопровождалось политикой насильственной ассимиляции. Двойственность положения “граждан еврейской национальности” давала возможность режиму вещать на весь мир о больших достижениях евреев в СССР. Хотя в Москве, где я перед войной был школьником, не было ни детсада, ни школы, ни класса, где еврейский ребенок мог бы узнать буквы еврейского алфавита. Не было ни курсов, ни книг для тех, кто хотел познакомиться с еврейской историей. Все, что оставалось у еврея еврейского, – отметка в паспорте, пресловутый “пятый пункт”. Советская политика тотальной ассимиляции вела к уничтожению большой части еврейского народа в СССР. Об этом в свое время говорил Бен-Гурион: “Опасность уничтожения еврейского народа не миновала. Не всегда людей уничтожают в газовых камерах. Можно уничтожить народ, убив его душу. Масса еврейского народа уничтожается теперь таким образом” (Г. Костырченко, “Тайная война Сталина против евреев”, М, 1999, с.509). Это было сказано в 1949 году, и премьер-министр Израиля со всей очевидностью имел в виду Советский Союз, где в последние годы жизни Сталина происходил еврейский культурный погром, уничтожались последние деятели еврейской культуры, казнили еврейских писателей.

Но и в период так называемой “оттепели”, когда было объявлено о “восстановлении еврейской культуры” ничего по существу не изменилось. Вынужденные иногда отвечать на вопросы о положении евреев в СССР, власть имущие лицемерно утверждали, что евреи “сами не хотят” отдавать детей в национальные школы. Но как советский еврей мог “хотеть” быть евреем, когда он был абсолютно несведущ в том, что это такое (не считая хорошо известного ему антисемитизма и “сверху”, и “снизу”). Эта абсолютная еврейская безграмотность, изолированность, стерильность от еврейских знаний и всех проявлений еврейской жизни, от всего еврейского – были главной причиной невозможности выхода из “пустыни”, выхода который был сформирован режимом уже с первых лет советской власти.

И тем не менее исход евреев из страны был. Неведомыми путями евреи обретали желание стать евреями (как это не парадоксально звучит). Они и образовали ядро той еврейской общины, которая за два десятилетия до развала СССР стала мощной силой в борьбе за права советских евреев. Я имел честь быть в их числе. В начале 60-х я был типичным московским евреем. Работал в НИИ, писал диссертацию. Мне было 30, у меня были друзья-евреи, с которыми я проводил досуг. Мы обсуждали многое – новости, политику, но не еврейские темы. Это было не принято и даже чревато неприятностями. Да и мысли об этом не возникали в моей ассимилированной голове. Забегая вперед, скажу, что когда меня судили за “антисоветскую деятельность” следователи – искренно (!) – не могли понять: “что вам не хватало, вы были так хорошо устроены”. На мой взгляд, это извечная проблема противостояния между “посвященными” и “не посвященными”, они не могут понять друг друга.

Это случилось в …кинотеатре. В сравнительно либеральное хрущевское время наряду с другими образцами западного искусства в СССР стали показывать зарубежные кинофильмы – чехословацкие, итальянские, польские, французские. В них иногда появлялись эпизоды последней войны, еще памятной многим, и даже изредка мелькали эпизоды Холокоста – темы запретной в СССР, как и все еврейское. Часто это были документальные кадры, но иногда и игровые фрагменты: ужасные сцены массовых убийств, издевательств, эшелоны в лагеря смерти… Смотреть это было очень тяжело, и некоторые из моих знакомых отказывались ходить на эти сеансы. Но я испытал неожиданное даже для меня самого чувство сопричастности с этими людьми: они – евреи, я тоже еврей, значит, если бы я был там, я был бы с ними, на краю той ямы, в том эшелоне… Это странное чувство сопричастности с теми, кого бесчеловечно убивают, поначалу пугало. Но с каждым разом приближало к пониманию, осознанию – вот он, мой народ. Вместо того чтобы бежать от страшных ассоциаций, меня тянуло узнать побольше о трагедии моего народа. Я понимал: в каждом эпизоде судьбы людей, с которыми я ощущал все большую общность.

Многие годы я стеснялся своего еврейского происхождения. Это началось еще в детстве, когда мои приятели во дворе вдруг начинали кричать: “еврей, еврей”, и это звучало как страшное оскорбление. Как и все в “моей Москве”, я тоже был русским – по культуре, языку… Но теперь, когда я “открыл” свой народ, мне хотелось лучше познакомиться с ним. Тогда не было Интернета и я пошел в “Ленинку”. В библиотеке им. Ленина, самой полной (как о ней говорили) библиотеке в мире, меня ждало большое разочарование: там не было доступных читателю (!?) книг о евреях, хотя было очевидно, что их просто не выдают. Но я решил не сдаваться – я выучу идиш!

Я был молод и настроен решительно: когда выучу идиш – так я думал – смогу общаться со стариками, которых вижу на концертах Нехамы Лифшицайте. Ее обожали старые евреи, знавшие идиш. У них я смогу многое узнать. И еще: в газетных киосках гордо красовался, как символ еврейской культуры, журнал “Советише Геймланд” (Советская родина). Конечно же только на идиш – тонкий расчет властей (!), идиш, который еврейская молодежь не знала. Но я оказался весьма наивен в попытке, перехитрив их, выучить идиш. В той же библиотеке им. Ленина я (с помощью консультанта) смог найти лишь букварь – учебник для 1 класса еврейской школы, изданный в Белоруссии в 1931 году. Это все! Ни словаря, ни грамматики, ни самоучителя – всего того, что составляет минимально необходимый арсенал для самостоятельного изучения языка. В данном случае – официального языка евреев СССР. Так я вновь и вновь убеждался в том, что не существует выхода из той “пустыни”, в которой я родился и где был вынужден жить в полном неведении о моем народе. Всю свою жизнь! Вместе с другими тремя миллионами “советских граждан еврейской национальности”.

Мне помог счастливый случай, который и определил всю мою дальнейшую судьбу. Я встретил человека, который стал моим учителем иврита. Совершенно случайно. Лев Григорьевич Гурвич (да будет благословенна его память!) принадлежал к тому поколению, которое тогда уже почти ушло из жизни. Он учился в легендарной “просвещенной” литовской йешиве, большой знаток Торы – он был современным человеком. С гордостью рассказывал о том, что слушал речи Жаботинского, до слез любил Израиль. Его миссией было учить евреев, но он всю жизнь проработал бухгалтером на московской фабрике. Наша встреча стала радостью для обоих. Я приходил в его крохотную комнату в московской коммуналке, убогую обитель одинокого старика. Половину комнаты занимала большая двуспальная кровать, на которой во время урока сидел сам учитель, а я, ученик, располагался на единственном стуле. Когда я приходил, он запирал дверь на ключ и включал радио, чтобы “плохие соседи” не слышали, что мы говорим на подозрительном языке. Так под бравурные звуки советского марша начинались уроки языка моего народа, перемежаемые рассказами учителя о нашей истории. Затем мы перешли к чтению Пятикнижия… Эрудиция, познания моего учителя в истории и религии евреев, его информированность о современном Израиле поражали мое воображение. У него я впервые увидел печатную продукцию Израиля – небольшого формата брошюры “Шалом” на русском языке, и по секрету узнал, что у него есть связи с посольством Израиля.

Так произошел исход советского гражданина “еврейской национальности” из духовного рабства и прорыв в мир еврейства, к свободному, сознательному и гордому еврею. Я никому не мог об этом рассказать, меня бы просто не поняли, не говоря о том, что, если бы об этом узнали в моем секретном институте радиолокации, меня бы немедленно выгнали, да еще сообщили бы “куда следует”. Я все еще был “одинокий в толпе”, мне не с кем было поговорить о том, что стало для меня самым дорогим и важным в мире.

Шестидневная война изменила многое в сознании советских евреев. Но если говорить обо всех 3-х миллионах, следует сказать – таких, кто решился на какое-то движение в сторону обретения своего еврейства, было немного. Подавляющее большинство продолжало здравствовать в “пустыне”, десятилетия интенсивной ассимиляции сделали свое дело. Когда же коммунистический режим рухнул и из страны “не уезжал только ленивый”, большинство устремились “прямиком” в новый галут (изгнание), где продолжили пребывать (быть может в более комфортных условиях) в той же “пустыне”, отчужденные от своего народа, его трагедий и радостей. О таких сознательных и несознательных ассимилянтах хорошо сказал известный американский писатель Герман Вук в своей книге “Это мой Бог”: “Они затерялись где-то на пути, который увел от еврейства больше евреев, нежели гитлеровский геноцид сделал это физически. Эти ассимилированные евреи прекрасно могут выжить физически и как личности. Но, если сравнить ситуацию с армией – какая разница, убиты ли солдаты, или попрятались по кустам и снимают с себя обмундирование?”

Я стал отказником в 1971 году, а это означало, что я перестал быть “евреем молчания” и довел до всеобщего сведения, что хочу уехать из этой страны, “где так вольно дышит человек”. Это был серьезный вызов, за это объявляли “сионистом”, “предателем”, выгоняли с работы, агенты КГБ вели слежку, делали обыски. В ряде городов прошли антиеврейские судебные процессы. Все делалось для того, чтобы отвратить евреев от самой мысли – изменить установленный порядок вещей, в котором никто не мог и подумать учить иврит или покинуть страну. Хотя я и до обращения в ОВИР “крутился” среди еврейских активистов, но теперь стал легитимным участником общей борьбы. Завершались мои “скитания по пустыне”, куда попадали уже в момент рождения и где запрещено было быть евреем. Мне было тогда почти 40, отсюда и аналогия с 40 годами пребывания евреев в Синайской пустыне. Надеюсь, что мне простится эта хуцпа, сравнение факта личной биографии с великим событием национальной истории. Но не для того ли мы учим историю, чтобы лучше понимать то, что происходит в наше время, с нами.

Наши предки после скитаний по пустыне начали трудную борьбу за овладение Землей Обетованной. Мы, отказники-активисты, также вели нелегкую и длительную борьбу, чтобы достичь той же Земли, заповеданной всем поколениям еврейского народа. Это еще одна аналогия событий древней и новой еврейской истории – обретение народом земли своей родины требовало тяжелой борьбы. Солидарная борьба отказников-активистов имела большую поддержку евреев многих стран мира, и это всемирное еврейское единогласие сыграло важнейшую роль в массовом исходе советских евреев. В этой борьбе у каждого активиста был свой срок и своя миссия. Мой отказ продолжался 17 лет, и моя деятельность была посвящена в основном борьбе за права евреев на свою национальную культуру. Это была напряженная работа по распространению еврейских знаний. Пройдя собственный долгий и сложный путь осознания своего еврейства, я видел свой долг в том, чтобы помогать в этом другим. На протяжении этого времени – отказа и борьбы – я прошел через аресты и суды, этапы, тюрьмы и лагеря ГУЛАГа, колымскую ссылку.

Годовой цикл еврейских праздников есть, по существу, ежегодный урок национального самосознания, в котором исторические аналогии играют важную роль. Как говорит Пасхальная агада, “каждый еврей должен смотреть на себя как будто он вышел из Египта”, подобно этому любое событие или эпизод истории дают повод для сопоставления с событиями и проблемами нашего времени. Библейский рассказ о скитаниях евреев в безжизненной пустыне дает повод для аналогий с положением евреев при советском режиме, лишавшем еврейское меньшинство всех условий национальной жизни.

В жизни и деятельности активистов и отказников важную роль играли еврейские праздники. Для московских отказников стало обычаем собираться в эти дни в подмосковном лесу, где большая поляна в 30-ти километрах от Москвы стала популярным местом отдыха и праздничных мероприятий. По воскресным дням большие группы евреев выходили из электрички на станции Овражки и направлялась к “еврейской поляне”, километрах в двух от станции. За евреями, как правило, следовали “туристы в штатском”. В лесу каждый находил себе занятие по вкусу: песни, танцы, лекции, футбол. Традицией стали фестивали израильской песни в Овражках в дни праздника Суккот, когда сооружалась большая сукка, которая использовалась также как сцена. Зрители, которых собиралось до 1000 человек, располагались на бревнах или прямо на траве. Не менее двадцати исполнителей (солистов и ансамблей) еврейской музыки и израильских песен принимали участие в конкурсе. Эти “еврейские вольности” не могли оставаться без реакции властей, которая не замедлила последовать в начале 80-х, когда КГБ резко усилил преследования еврейских активистов. Целая группа активистов: преподавателей иврита, распространителей еврейского самиздата, организаторов еврейских праздников – были арестованы. Уже одряхлевший режим пытался репрессиями подавить национальное движение советских евреев к свободе и единению со своим народом. В отношении еврейской культуры показательным может быть докладная КГБ в ЦК “О предотвращении антиобщественной акции еврейских националистов” от 10 мая 1981 года: “…еврейские националисты в последнее время заметно активизировали усилия… по сплочению просионистски настроенных элементов. При этом одной из целей они ставят создание на территории СССР замкнутой еврейской общины… они планируют регулярно организовывать под видом культурного отдыха в лесных массивах Подмосковья массовые сборища евреев… приурочивая их каждый раз к датам религиозно-националистической хронологии… Комитет госбезопасности провел… комплекс предупредительно-профилактических мероприятий, в результате которых акция националистов была сорвана. Ю.Андропов, председатель Комитета”

Прошли с тех пор многие годы. Давно нет Андропова и КГБ, которые оберегали безопасность СССР от “еврейских националистов”. Да так и не уберегли. А в Израиле в лесной зоне отдыха установлен мемориальный камень в память о “сборищах” тех далеких лет. В праздник Суккот там собираются бывшие отказники со своими, выросшими в Израиле внуками. И “вспоминают минувшие дни” и битвы за свободу евреев, в которых участвовали они.

Иосиф Бегун
“Новости недели” — “Континент”

.
.
.