22 июня 1941-го года

Катастрофа, которой могло не быть?

Большинство людей, интересующихся историей Великой Отечественной войны, придерживаются широко распространённого мнения, что причина тяжёлых поражений Красной Армии в начальном периоде войны кроется в неправильной оценке высшего руководства СССР и самого И.Сталина политической и военной обстановки 1941 года: Сталин упорно не хотел замечать военных приготовлений Германии к войне, а его подчинённые,  из боязни перед грозным генсеком , не решались ему перечить. И, как следствие этой ошибки, Советский Союз был не готов к внезапному нападению, что привело к тяжёлым поражениям и большим потерям. Чтобы понять, так ли это было на самом деле и не существовала  ли какая-нибудь другая причина разгрома 41-го года, следует взглянуть на документы тех лет и сопоставить все имеющиеся в наличии факты.

Ранним утром 22-го июня немецкие войска широким фронтом перешли границу СССР и атаковали части Красной Армии. Частям вермахта противостояли войска приграничных военных округов, переименованных с началом войны во  фронты (с севера на юг): Северо-Западный, Западный и  Юго-Западный (24-го июня был образован ещё один фронт — Северный, а 25-го — Южный). В их составе первоначально насчитывалось одиннадцать армий: 8-я,  11-я и 27-я (в стадии формирования)  СЗФ,  3-я, 4-я, 10- я и 13-я армии ЗФ , 5-я, 6-я, 26- я и 12-я армии ЮЗФ.  Если последить боевой путь всех этих перечисленных выше армий, то можно увидеть, что наибольшему разгрому подверглись армии Западного фронта (командующий — генерал Д.Г.Павлов).  За первые две недели войны  все четыре армии ЗФ практически перестали существовать как боевые единицы, было потеряно личного состава красноармейцев и командиров две трети от начавших боевые действия (более 400 тыс.), а также большое количество оружия, боевой техники, боеприпасов и других материальных ценностей, многие из которых были брошены и достались врагу.

Объективной  причиной такого грандиозного разгрома стал  тот факт, что на этом направлении наступала самая мощная группировка немецких войск — группа армий «Центр», а также то, что войска ЗФ были совсем не готовы отразить внезапное нападение противника, потому что  пребывали в состоянии службы в мирное время, а не в полной боевой готовности. В чём же отличие службы в мирное время от   полной боевой готовности?  В том,  что в частях отменяются все увольнения и отпуска, они получают всю необходимую матчасть и боеприпасы и выдвигаются с мест постоянной дислокации на подготовленные к обороне позиции, и ждут там наступления противника. Вот как это происходило в 135-й стрелковой дивизии  Киевского военного округа, которой командовал генерал Смехотворов: «18 июня 1941 года 135 стр. дивизия выступила из района постоянного расквартирования – Острог, Дубно, Кремец и к исходу 22.06.41 г. прибыла в Киверцы … согласно приказа командующего 5 армии генерал-майора Потапова»       

Ещё одно свидетельство, начальника штаба 62-й стрелковой дивизии 5-й армии полковника  П. А. Новичкова:  «Части дивизии на основании распоряжения штаба армии в ночь с 16 на июня выступили из лагеря Киверцы. Совершив два ночных перехода, они к утру 18 июня вышли в полосу обороны» . Как видно из этих примеров, части 5-й армии, в отличии от армий ЗФ,  накануне войны были приведены в боевую готовность и встретили наступавшего противника более-менее подготовленными, что позволило им избежать катастрофического разгрома. Ту же самую картину можно наблюдать и во многих частях Северо-Западного фронта, которые также приказами командующих были приведены в боевую готовность.  Генерал-майор И.И. Фадеев, командир 10 стрелковой дивизии 8-й армии ПрибВО: «19 июня 1941 года было получено распоряжение от командира 10-го стрелкового корпуса генерал-майора И. Ф. Николаева о приведении дивизии в боевую готовность. Все части были немедленно выведены в район обороны, заняли ДЗОТы и огневые позиции артиллерии. С рассветом (20 июня — А.З) командиры полков, батальонов и рот на местности уточнили боевые задачи согласно разработанному плану и довели их до командиров взводов и отделений» Зададим простой вопрос: мог ли командующий 5-й армией генерал Потапов и другие командармы без ведома правительства на свой страх и риск за несколько дней до начала боевых действий фактически перевести подчинённые им части на положение военного времени?  Зная   суровые порядки тех лет, это кажется совсем  маловероятным. Вряд ли кто-то из военачальников не понимал, что ему грозит за самоуправство, которое может быть расценено, ни много ни мало,  как провоцирование войны.

И здесь мы подходим к эпизоду из предвоенного периода, который обычно в Советском Союзе  замалчивался и обходился стороной, да и сегодня о нём вспоминают не часто.  Речь идёт о предвоенных приказах и директивах НКО и Генштаба  о приведении войск в боевую готовность и   прикрытию   гос. границы.  Все они размещены в «Сборнике боевых документов” № 34 из фондов ЦАМО и были рассекречены ещё в 1965-ом году, о чём свидетельствует штамп на обложке сборника, то есть уже давным-давно доступны для историков.      Вот какую директиву НКО и Генштаба получил Прибалтийский ОВО   14 мая 1941 года: «С целью прикрытия отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск (выделено мной — А.З.)  Прибалтийского Особого военного округа к 30 мая 1941 года лично Вам с начальником штаба и начальником оперативного отдела штаба округа разработать: а) детальный план обороны государственной границы…» Как видим, и здесь речь идёт  об отмобилизовании, сосредоточении и развертывании войск, т.е. о всё том же приведении войск в полную боевую готовность.  15 июня 1941 г. командующий войсками ПрибВО генерал   Ф.И. Кузнецов издал приказ № 0052, в котором, кроме прочего говорилось: «Проволочные заграждения начать устанавливать немедленно… Самолеты на аэродромах рассредоточить и замаскировать в лесах, кустарниках, не допуская построения в линию… Парки танковых частей и артиллерии рассредоточить, разместить в лесах, тщательно замаскировать, сохраняя при этом возможность в установленные сроки собраться по тревоге…»

А как обстояло дело в других приграничных округах? «В связи с нарастанием угрозы военного нападения фашистской Германии на СССР приграничные военные округа в мае 1941 года получили соответствующие директивы наркома на разработку плана обороны государственной границы. В директиве НКО, подписанной 6 мая 1941 года, от Одесского военного округа требовалось: для прикрытия мобилизации, сосредоточения и развертывания войск разработать детальный план обороны государственной границы… Многие войсковые части провели боевые тревоги и выводили подразделения в намеченные для них районы, что дало возможность установить срок готовности первых эшелонов прикрытия по боевой тревоге (2-3 часа)» — так вспоминал о предвоенном периоде начальник штаба Одесского военного округа (развёрнутого на третий день войны в Южный фронт) генерал М.В.Захаров. В этой цитате стоит обратить особое  внимание на слова, что «войсковые части … выводили подразделения в намеченные для них районы, что дало возможность установить срок готовности первых эшелонов прикрытия по боевой тревоге (2-3 часа)»  То есть части округа были выведены из мест  постоянной  службы и заняли боевые позиции. Вполне понятно, что сделать всё это без одобрения свыше командование ОдВО никак не могло. И это может служить первым подтверждением несостоятельности версии  о  том, что руководство страны совсем ничего не делало для отражения возможной агрессии, так как не видело очевидной угрозы, не соответствуют действительности.

И Киевский, и Западный военные округа тоже получили в предвоенные месяцы подобные предписания. Вот свидетельство генерал-майора П.И. Абрамидзе, бывшего  командира 72-й горно-стрелковой дивизии 26-й армии КОВО:  «20 июня 1941 года я получил такую шифровку Генерального штаба: «Все подразделения и части Вашего соединения, расположенные на самой границе, отвести назад на несколько километров, то есть на рубеж подготовленных позиций. Ни на какие провокации со стороны немецких частей не отвечать, пока таковые не нарушат государственную границу. Все части дивизии должны быть приведены в боевую готовность. Исполнение донести к 24 часам 21 июня 1941 года». Пожалуй, самым важным из всех распоряжений Генштаба и наркомата обороны в тот период была директива, посланная командованию приграничных округов 18 июня. О ней стало известно после войны, когда были опубликованы протоколы допроса командующего Западным фронтом генерала Д.Г.Павлова и других арестованных вместе с ним командиров.  Вот как это было записано в протоколе допроса начальника связи Западного фронта генерала Григорьева: «…днем 18 июня довольствующие отделы штаба не были ориентированы, что война близка… И после телеграммы начальника Генерального штаба от 18 июня войска округа не были приведены в боевую готовность» Когда во время следствия арестованного Павлова спросили, правду ли показал его подчинённый, он эти слова подтвердил.

После этой упомянутой выше телеграммы была ещё одна, посланная в округа за день до войны, 21 июня, директива Генштаба:

«Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдОВО.

1. В течении 22 -23 июня 1941 года возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, Приб. ОВО, Зап. ОВО, КОВО, Од. ОВО. Нападение может начаться с провокационных действий…

Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского округов быть в полной боевой готовности (выделено мной — А.З.) , встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.

Приказываю:

а) в течении ночи на 22 июня 1941 года скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) перед рассветом 22 июня 1941 года рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать…»

Как видим, и здесь высшее военное руководство ничуть не игнорировало потенциальной угрозы начала войны, а чётко и однозначно приказывало командующим округами быть готовым к нападению. И упомянутый выше командарм-5 Потапов и другие военачальники привели свои части в состояние боевой готовности, исполняя приказ начальника Генштаба и наркома обороны, никакого самоуправства с их стороны не было и быть не могло.

Обратим внимание на пункт «б)» данной телеграммы, где говорится о необходимости замаскировать и рассредоточить авиацию. Сейчас хорошо известно, какому сокрушительному разгрому подверглась наша авиация в первые дни войны, когда многие самолёты были сожжены или брошены на приграничных аэродромах, так и не успев ни разу взлететь. Причиной этому послужило как раз невыполнение этого самого пункта «б)» из приведённого выше распоряжения Генштаба.   Было бы неверно думать, что Тимошенко и Жуков «зачесались» в самый последний момент, за день до войны  вспомнив об авиации вблизи границы.  Подобные распоряжения насчёт ВВС посылались в округа в июне не один раз. Так, к примеру, в  приказе наркома  обороны  от 19-го июня говорилось, что нужно «категорически воспретить линейное и скученное расположение самолетов; рассредоточенным и замаскированным расположением самолетов обеспечить их полную ненаблюдаемость с воздуха» Почему все эти меры не были выполнены, это уже другой вопрос. Скорее всего, имела место обычная халатность и безответственность должностных лиц, не добившихся чёткого выполнения приказов НКО. И подтверждением этому может служить тот факт, что командующий авиацией ЗФ Герой Советского Союза генерал И.И.Копец, геройский лётчик, воевавший в двух войнах — в Испании и Финляндии, — награждённый за боевые вылеты орденом Красного Знамени и двумя орденами Ленина, застрелился на второй день войны, узнав о катастрофических потерях подчинённой ему авиации (за один только день 22 июня там было уничтожено 738 самолётов, половина от всех имевшихся).

Почему же так случилось, что имея на руках чёткие указания высшего военного командования, наши войска приграничных округов всё-таки оказались в большинстве случаев не готовы к отражению агрессии?  На этот вопрос нам поможет ответить рассмотрение того комплекса действий и мероприятий, которые были проведены в июне месяце, перед началом войны, командованием приграничных округов и их подчинёнными — командующими армиями, корпусами и дивизиями, — а также то, как они действовали в первые дни войны.  Для начала посмотрим, как развивались события в июне в том самом Западном военном округе. Ещё 13 июня командующий округом генерал Д.Г. Павлов получил из Москвы телеграмму с приказом вывести части с мест дислокации на оборонительные рубежи и отвести войска, находившиеся вблизи самой границы. Сегодня хорошо известен тот факт, что к началу войны в Бресте в большом скоплении находилось много наших войск, которые в первые часы войны подверглись почти полному уничтожению (22-я танковая дивизия, 6-я и 42-я стрелковые дивизии были застигнуты огнем противника при выходе из города, понесли большие потери и   как соединения больше не существовали). Почему так произошло, если на руках у командующего был чёткий приказ: отвести войска от границы и занять укрепрайоны?

Примерно такой вопрос задал Павлову следователь во время допроса командующего, и вот что тот ответил: «Мною был дан приказ о выводе частей из Бреста в лагеря еще в начале июня текущего года, и  было приказано к 15 июня все войска эвакуировать из Бреста. Я этого приказа не проверил, а командующий 4-й армией Коробков не выполнил его…» Когда же следователь спросил арестованного командарма Коробкова, почему тот не выполнил приказ командующего, тот ответил, что никаких приказов не получал. Присутствовавший при этом Павлов рассказал, что передал приказ устно (!) с одним из штабных командиров, который    его почему-то не передал. Вот ещё одно признание Павлова: «Я доверил Оборину — командир мехкорпуса — приведение в порядок мехкорпуса, сам лично не проверил его, и в результате даже патроны заранее в машины не были заложены». Стоит ли после этого удивляться тяжёлым поражениям армий ЗФ, если строго секретные приказы особой важности передаются устно,  как приглашение на рыбалку, и потом никто не думает проверять, выполнены были они или нет. Примерно такое же безответственное и халатное отношение командование округом (винить во всём  одного только Павлова всё-таки не  стоит) показало по отношению к складам оружия и боеприпасов, а также к приграничным аэродромам, не проведя никаких работ по их переносу и маскировке, как того от них требовала Москва. И ещё один показательный эпизод: в самый канун войны, вечером 21-го июня, командующий округом, имея на руках телеграмму  из Москвы о возможном начале войны и показания немецкого перебежчика  о том же, вместо того, чтобы объезжать укрепрайоны своих войск, проверяя, всё ли в полном порядке, спокойно   смотрел спектакль московского театра МХАТ, приехавшего в Белоруссию с гастролями.

Конечно, говорить о антисоветском заговоре командования ЗФ, как это делают сейчас некоторые историки, веских оснований нет. Скорее всего, здесь имело место всё та же обычная халатность и безответственность вместе с полным служебным несоответствием. Но, в том то и дело, что это самое служебное соответствие можно увидеть лишь с началом боевых действий, в мирное же время,  благодаря умению бодро докладывать вышестоящему начальству и создавать видимость работы,  оно трудно различимо. К слову, и маршал Жуков в своих воспоминаниях упоминает, что генерала Павлова явно переоценили и поставили на слишком  высокую должность.

И в других округах перед войной не все военачальники ответственно подходили к возложенному на них делу, что и оборачивалось в первые дни войны поражениями человеческими потерями.   Вот, к примеру, что вспоминал генерал  М.А. Пуркаев, бывший в июне сорок первого начальником штаба КОВО: “13 или 14 июня я внес предложение вывести стрелковые дивизии на рубеж Владимир-Волынского укрепрайона, не имеющего в оборонительных сооружениях вооружения. Военный совет округа принял эти соображения и дал соответствующие указания командующему 5-й армией.        Однако на следующее утро генерал-полковник М.П. Кирпонос в присутствии члена военного совета обвинил меня в том, что я хочу спровоцировать войну. Тут же из кабинета я позвонил начальнику Генерального штаба и доложил принятое решение. Г.К. Жуков приказал выводить войска на рубеж УРа, соблюдая меры маскировки”.  Удивительно дело: занятие УРов предусмотрено планом прикрытия границы,  почему Кирпонос препятствовал  развертыванию войск согласно плану прикрытия, который был утверждён Генштабом — остаётся вопросом без ответа. В начале войны в составе ЮЗФ находился один из самых мощных механизированных корпусов — 8-й (командир корпуса генерал Д.И.Рябышев), имевший в своём составе 858 танков (из них новых Т-34 и КВ — 100 и 71 соответственно) и 172 бронеавтомобиля. Первые четыре дня войны из-за бестолкового использования  корпус участия в боевых действиях не принимал, постоянно пребывая в движении.

Сначала, поднятый по тревоге 22 июня он совершил 80-километровый марш на запад, затем  в ночь с 22-го на 23-е по приказу командующего фронтом отправился в обратном направлении и проехал 120 кмна восток. Прибыв к назначенному месту, комкор получает ещё один приказ: выдвигаться в район  г.Броды и утром 25 июня нанести удар по танковой группировке гитлеровских войск. «25 июня, к 15 часам передовые отряды корпуса достигли города Броды … Здесь мы подвели итоги нашего четырехсуточного напряженного 500-километрового марша по дорогам войны. Итоги были нерадостными: большое количество танков старых конструкций вышли из строя и не смогли достичь района сосредоточения. Танки Т-35, например, все были оставлены на маршрутах движения» — напишет генерал Рябышев после войны. Всего во время этих блужданий было потеряно без боёв около трети танкового состава. И дальше чехарда поспешных малообдуманных приказов продолжалась, что совсем не способствовало поднятию боеспособности соединения, и, в итоге, мощнейший мехкорпус постепенно растерял всю свою механизированную мощь, так и не употребив её должным образом.

На Западном фронте в первые дни войны был спланирован крупный контрудар,  имевший  целью окружить и уничтожить сувалскую группировку немцев. Для этого была сформирована ударная группировка — конно-механизированная группа (КМГ) под командованием генерала Болдина, первого заместителя командующего фронтом.   В состав этой группы вошли кавалерийский корпус и шесть дивизий — четыре танковых и две механизированные, имевшие в наличии полторы тысячи единиц бронетехники.   КМГ Болдина (как она стала именоваться в штабных документах) должна была окружить пять пехотных дивизий вермахта: 162-ю и 256-ю  из   20-го армейского корпуса и 8-ю, 28-ю и 161-ю из   8-го АК. Причем   к утру 24 июня в намеченном для контрудара районе сложилась довольно благоприятная обстановка:  там находились только две пехотные дивизии 20-го АК, остальные  три — форсировали накануне реку Неман и наступали  в  направлении г. Лида. Таким образом, для нашей КМГ представилась  хорошая возможность уничтожить противника по частям или, по крайней мере  — оставшиеся две дивизии немцев.

Напомним, что все эти немецкие   дивизии были пехотными, имевшими на вооружении из средств ПТО лишь 37-ми и 50-ти мм противотанковые пушки, малоэффективные  в борьбе с нашими Т-34 и КВ. А этих самых танков в группе Болдина было около 400 шт. В такой обстановке и с таким качественным перевесом КМГ Болдина за несколько дней была полностью разгромлена, вся техника была потеряна, погибли и попали в плен большинство из личного состава (около 40 тыс. чел), в т.ч. все командиры дивизий и полков,  а в результате всей операции не было достигнуто каких-либо ощутимых результатов.  Результаты контрудара были настолько ничтожными, что о нём  не найти  упоминаний  ни в  штабных немецких документах,  ни в дневнике Ф. Гальдера,  ни в послевоенных книгах Блюментрита и Гота.

Несколько строк об о нём можно отыскать лишь в официальной истории 256-й пехотной немецкой дивизии:  “В 2 часа ночи 24-го июня передовым частям передового отделения фон Борнштедта и 481-му пехотному полку удалось прорваться в Кузницу и захватить целыми и невредимыми переходы через Лососну. С этого момента начались жесточайшие бои за предмостное укрепление, образованное дивизией. Как и предполагалось, все загнанные в котел Белостока русские силы попытались прорваться в северо-восточном и восточном направлениях. Для этого особо удобной представлялась дорога через Соколку, Кузницу, Гродно. На этой дороге в течение 24-го и 25-го июня пришлось отбить тяжелые атаки вражеских танков» Что там произошло на самом деле, почему эту операцию постигла такая большая неудача, мы, наверное, так никогда и не узнаем. Можно предположить, что провал  контрудара произошёл из-за слабой подготовки  и   организованности, а также плохого руководства, когда успокоенные большими силами группы наши военачальники не продумали во всех деталях план операции и пустили её ход на самотёк.   Немного пролить свет на разгром КМ Г Болдина смогли свидетельства мирных жителей, проживавших в тех районах во время войны, собранные минским поисковым объединением «Родина»:  «в конце июня 1941 район шоссе Волковыск-Слоним было завалено брошенными танками, сгоревшими автомашинами, разбитыми пушками так, что прямое и объездное движение на транспорте было невозможно… Колонны пленных достигали 10 км в длину».

И на ступеньку ниже, на уровне армейского командования, тоже не всегда всё происходило так, как того требовали суровые военные законы. Так, к примеру, командующий 6-й армией генерал И.Н. Музыченко, введённый в заблуждение   разведотделом армии,  поддался панике и отдал необоснованный   приказ 4-му мехкорпусу (командир — генерал А.А.Власов)   нанести контрудар  в район в районе Каменка Струмилова, куда  ночью будто бы прорвались немецкие танки и был выброшен десант. Из-за этого фактически был сорван спланированный ЮЗФ контрудар силами трёх мехкорпусов, для которого   генерал Власов смог выделить лишь незначительные силы, а основные части корпуса направить на отражение прорвавшихся немецких танков, которых, как выяснилось позже, в том районе не было. Причем, что поразительно:  подобные необоснованные приказы 4-й мехкорпус, как это видно из докладной записки командира 32-й танковой дивизии полковника Е.Г. Пушкина, получал не один раз, а трижды (!). В результате  части корпуса, вместо реальных боёв,  пять дней метались по забитым техникой и беженцами дорогам в поисках несуществующих немецких танков, совершив, как написал комдив,  «в общей сложности 350-км марш, не имея нормального отдыха для экипажей и восстановления материальной части … За этот период дивизия боевых действий не проводила ввиду отсутствия противника»  В итоге самый мощный в Красной Армии мехкорпус, имевший в своём составе почти половину новейших Т-34 и КВ,   с самого начала войны был измотан переходами, раздёрган по частям и к середине июля истаял как свечка, потеряв  в маршах и боях 800 боевых машин из 892 начавших войну,  а уже 1-го августа в нём, согласно    справке начальника Автобронетанкового управления ЮЗФ, осталось 8 танков и 38 бронемашин.

Конечно, было бы неверно говорить, что абсолютно все бойцы и командиры Красной Армии плохо воевали в начале войны. Кроме комфронта Павлова и командарма Музыченко были ещё танкисты корпуса К.К.Рокоссовского и дивизии И.Д. Черняховского, артиллеристы 1-ой арт.бригады Москаленко и пехотинцы 100-й дивизии Руссиянова, которые умело воевали уже в первые дни войны несмотря ни на что. Но, всё же, в целом в начале войны Красной Армии не хватало умения, дисциплины и опыта, которые будут приобретены потом очень дорогой ценой.

Подводя итог  вышесказанному,  можно уверенно утверждать, что послевоенная версия о начале войны, пущенная в оборот с лёгкой руки Н.С.Хрущёва во время развенчания «культа личности»,   что будто бы Сталин и высшее руководство страны  не хотели видеть очевидных вещей и «проспали» приготовление Германии к войне, не выдерживает никакой критики и не может считаться достоверной.  Так же,  как является выдумкой история о якобы поражённом началом войны генсеке, впавшем потом в прострацию и скрывавшемся несколько дней на своей даче. Опубликованный и доступный   для исследователей журнал посещений кремлёвского кабинета Сталина опровергает и этот выдуманный «эпизод». Тогдашние руководители Советского Союза были не глупее нас с вами и могли вполне неплохо и адекватно анализировать военную и политическую ситуацию лета 1941-го года. То, что в начале войны произошёл такой грандиозный разгром приграничных армий,  явилось следствием целого комплекса объективных причин, которые и помешали Красной Армии встретить врага во всеоружии и дать ему организованный отпор. Среди    этих причин можно назвать и неопытность бойцов и командиров, и преступную халатность и разгильдяйство, и трагические случайности, и ещё многое-многое другое, что не предусмотришь никакими, даже самыми идеально составленными диспозициями, планами и директивами.

Алексей ЗУБОВ, Днепропетровск