20 минут

Метро. Час пик. Что делать зажатому со всех сторон человеку, кроме как наблюдать за своими попутчиками. Тем более, рост позволяет.

Вот, рядом со мной девушка в невообразимой прическе злобно-зелено-коричневого окраса, в тон колготкам и юбке, лицо «украшено» пирсингом. Уши прикрыты здоровенными наушниками и это хорошо – мне ничего не слышно. Рядом бабка со злым лицом, бросающая каждую минуту на девицу взгляды, в которых смешались неприязнь, желание отодвинуться подальше и воспоминания о собственной юности. Чуть поодаль представитель нарождающегося класса «белых воротничков» – узкий, пустой, холодный. Костюм идеально сидит по фигуре, рубашка белоснежная, галстук тщательно подобран, ботинки дорогие, блестят. В глазах не отражается ничего. Совсем. Это не глаза, это – цейссовские линзы, за ними нет содержания, есть только желание не пропустить.

Работяга неопределенного возраста с опухшим от вчерашнего лицом – нет сил повернуть даже голову – одними глазами иногда затравленно косится на окружающих, мол, ну, перебрал вчера, ну и что? Дамочка, далеко за сорок, полна достоинства. Джинсы в обтяжку, живота нет, прическа «а-ля пацан», смотрит строго в одну точку – медитирует перед последним боем. Планов на будущее нет, одни голые инстинкты.

Горец, похоже, из малых народностей Кавказа. Видно – сделал все возможное, чтобы стереть национальные черты со своего облика и это ему удалось. Одного не учел – он просто-таки окутан аурой, толщиной в полметра, расцвеченной солнцем гор, запахами трав, жирной пищей и обрядовыми догмами, въевшимися в кровь. Поэтому, у него, в отличие от столичного жителя, своеобычный набор взглядов, которыми он одаривает окружающих: для стариков – один, для девушек – другой и совсем иной для мужчин.

Отдельно о читающих. С удивлением вижу в руках дамы средних лет скромный темно-коричневый томик с надписью на корешке – Ф.М. Достоевский. Странно, но те, кто читает всякую таблоидную гламурь или отгадывает такого же пошиба сборники кроссвордов смотрятся в этой обстановке гораздо естественней. Или во мне говорит привычка, выработанная годами?

«Чистые Пруды». Эскалатор. По стенам развешана реклама – чего только не предлагают! Напоить, одеть-обуть, привести в порядок… Вдруг, сверху раздается зычный женский голос. Чем ближе хозяйка голоса, тем слышнее слова: «Восстановить Советский Союз! Отобрать все у олигархов! Вернуть народу все деньги!». Пауза по Станиславскому: «И поднимать сельское хозяйство!».

У памятника Грибоедову, как всегда, толпа. Пиво, сигареты, крики, музыка. Две гот-девицы сидят прямо на земле напротив друг друга, скрестив ноги. Общаются. Бутылок с пивом ни в руках, ни между ними не видно, и это наводит на мысли. За передвижной будкой с колбасами примостилась группка бомжей. У них свои проблемы и кажутся они выходцами из другого мира, расположенного где-то посередине между нашим и животным.

Трамвай «Аннушка», машины, макдоналдс, спорттовары, телеграф… Через площадь – Лукойл, с давно уже неработающим нефтяным насосом у входа, театр Эт Сетера, как огромная брошенная коробка из-под бытовой техники, даже цветом похож.

Грибоедов взирает сверху на все это смешение рас, народов и мировоззрений, домов и машин. Грустно ему, непонятна вся эта суета. При жизни, наверняка, сам суетился, а теперь грустит, окаменев. Вообще-то, все памятники великих в Москве словно сговорились – ни одного веселого лица. Даже у Пушкина вид такой, как будто у него пожизненная контрамарка на vip-места в кинотеатр за спиной. А может им всем грустно за нас, неудачников, продолжающих ковыряться в этом дерьме, называемом жизнью – деньги, уроды-политики, грязь в головах и смрад совокупляющихся тел…

Сергей Асриянц
serga58.livejournal.com