Владимир Альбрехт | 1147 слов по поводу Навального

Казалось бы, с каждым днём всё больше вопросов и одни цепляются за другие. Например, Amnesty International объявила Алексея Навального узником совести, а затем отменила это, поскольку, по её мнению, какие-то его давнишние заявления «содержали пропаганду ненависти». То есть он виноват не в том, что говорил вчера, а в том, что он говорил 10 лет тому назад.

Известно, что статус узника совести является до некоторой степени охранной грамотой для осуждённого. Но ещё более важен он для тех, кто добивается его освобождения. Amnesty International именно этого и добивается. Значит, она наносит вред и узнику, и самой себе, своему авторитету. А если вы отбираете то, что дали, то это означает, что вы не понимаете наших условий. А их знаю я – бывший советский узник совести (в 1983–1987 гг.) и бывший секретарь Московской группы Amnesty International. Когда-то, очень возможно, Навальный делал неподобающие заявления. Но в последние годы в борьбе с коррупцией в высших эшелонах нашей власти он завоевал столь зримую поддержку, что была даже попытка его убить. Кстати, американский президент назвал нашего президента убийцей. А тот в ответ лишь пожелал ему здоровья.

Значит, нужно начать с разъяснения наших особых условий.

Они таковы: всех, вновь прибывших в исправительно-трудовой лагерь, отправляют в «карантин», где их избивают другие заключённые, члены СВП, уговаривая вступить в СВП (Секция внутреннего порядка), то есть попирая человеческое достоинство, вынуждают людей отказываться от своих прав, и, по наущению администрации, издеваться над теми, кто от них не отказывается. Согласным на это обещают некоторые льготы. И всё же, политических узников в лагере прежде не били. Их посылали в лагерь общего режима, где проще с помощью «нужных» зеков придумать им новое преступление, если те не соглашались раскаяться в прежнем. То есть получалась модификация той же нехитрой схемы по отъёму у человека его прав и его достоинства. По всей вероятности, этот путь уготован Навальному. Эта схема по отношению к Навальному уже использовалась прежде в форме «вполне гуманной»: слуга системы судья даёт ему условную судимость, чтоб не быть никуда избранным, но иметь свободу.

Конфликт Навального и ветерана Артеменко построен по тем же лекалам. Навальный утверждает право Артеменко на более высокую пенсию, а Артеменко согласен с тем малым, что имеет. Не желая добиваться большего и действуя на стороне властей, он уверен, что в итоге чего-то выиграет. Один считает, что все люди равны в своём достоинстве и правах, а другой знает, что в жизни это вовсе не так. Один в тюрьме, но внутренне свободен, другой на свободе, но инвалид той войны, где мы не были и, в сущности, ничего о ней не знаем. Архивы для нас закрыты.

И вот на защиту от Навального власть посылает Артеменко. Он прежде защищал Советскую власть, пусть теперь защищает власть нынешнюю… Но Навального судят почему-то в милиции, вроде бы даже с двумя судьями (?): одна в милиции, другая – у постели больного Артеменко в его в квартире. Судят, якобы, за оскорбление Артеменко. а по сути за то, что он показал, как работает в масштабах страны, всё тоже же нехитрая схема отъёма у людей их прав, результате чего ненасытно богатеют за счёт граждан те, кто права у них отнимает. Не так ли? Ведь при этом почему-то некоторые станции метро закрыты, а некоторые улицы перекрыты?

Кто-то может считать, что зря Навальный обидел ветерана. Но если б он его не обидел, мы бы не узрели наше правосудие «во всей его красе». Хотя и ветерана надо понять. Он же остался живым в той войне, которую никто из нас не видел. Обычно о ветеранах власть вспоминает в день Победы. В день Победы ей требуются парады, салюты и рассказы о наших подвигах. А эти люди знали войну совсем другой.

Поэтому приходится немножко сказать, какой они её знали. Когда-то сошлись два человека, настолько разных, что им бы впору воевать друг с другом, а они воевали бок о бок. Эти два человека – бывший президент Америки генерал Эйзенхауэр и легендарный наш маршал Жуков. И говорили они о войне, о той, где ветеран Артеменко смог уцелеть, а 86 тысяч молодых парней вернулись оттуда «самоварами». Их так называли, потому что у них совсем не было ни рук, ни ног. И куда они все потом делись, я не знаю.

А вот что пишет Эйзенхауэр: “Маршал Жуков мне как-то заметил, что «… когда мы упираемся в минное поле, наша пехота продолжает наступление так, словно бы его там не было. Мы рассматриваем потери, понесенные от противопехотных мин, как равные тем, которые мы бы понесли, если б немцы решили защищать данный участок плотным сосредоточением сил… Я живо представил себе, что случилось бы с любым американским или английским командиром, если бы он применил подобную тактику, и ещё более ярко вообразил, что сказали бы об этом солдаты любой из наших дивизий, если бы мы сделали такой метод частью нашей тактики”.

(Цитируется по книге: Dwight D. Eisenhower, “Crusade in Europe”, The John Hopkins University Press. В Российском переводе мемуаров Эйзенхауэра (2000 года издания) подобные отрывки, особенно интересные российскому читателю, изъяты).

А кто-то скажет, что вспоминать этот разговор излишне, ибо война – это отдельная тема. Однако, эта тема незримо пролезает до сих пор во все наши проблемы. И нам надо понять, откуда вернулся живым Артеменко и почему он всё-таки не хотел участвовать в суде над Навальным, словно там чувствовал для себя какое-то минное поле. Он же знал о войне истинную, не книжную правду.

Когда мы отступали приходилось бросать раненых, не хоронить убитых. А что было, когда наступали? Тогда, в 1943 году, Нарком здравоохранения Георгий Митерев, описывал в докладе Молотову бедственное положение тыловых госпиталей. Властям эта правда неинтересна. А для меня она очень важна. Я думаю, дело в том, что Сталин очень торопил нашего прославленного маршала Жукова. Ему хотелось «освободить» побольше стран от фашистов, и ему надо было, чтобы Жуков думал так, как он думал. Однако, чтобы Сталин, (так же как ныне Путин) был не причём. Вот такая у меня отдельная тема.

Я адресую это письмо всем на свете. Ведь человек вернулся в Россию, зная, что его будут судить, он вернулся для того, чтобы доказать в суде, что власть наша абсолютно бессовестна. И он это доказал. А когда он возвращался, власть, даже не знала где ей лучше приземлить его самолёт. Она испугалась его мужества и сразу же объявила не себя, а его склонным к побегу. Впрочем, она и прежде была бессовестной, и всегда стремилась заставить нас стать бессовестными. А ведь Навальный даже в тюрьме более свободен, чем те, кто его туда поместил, и он помогает ощущать эту свободу нам. Я думаю, что в стране и тюрьма, и президент должны быть такими, чтобы президента можно было не только взять оттуда, но и отправить туда, если он того заслуживает.

Amnesty International не считает его узником совести, но он узник совести каждого из нас. Разница лишь в том, что одни не боятся это сказать, а другие – боятся. Его уже однажды судили за преступление, которого не было. Значит, то, что его судили – преступление. И выходит, нам есть за что голосовать. Нам нужен нестираемый список для тех, кто требует его освобождения. И ещё такой же, для тех, кто просит нашего президента о его освобождении.

Владимир Янович Альбрехт — математик, писатель, автор известного сочинения «Как быть свидетелем», распространявшегося в самиздате, секретарь московского отделения «Международной амнистии», политзаключённый.