Я живу жизнь или жизнь живёт меня?

– Это просто смешно. Не всё на свете, поверьте, крутится вокруг вашей идеологии и вокруг СССР.

Тем более – в США.

– Я думаю, что вы заблуждаетесь, что для творческих людей всего мира в ХХ веке СССР не был пупом земли, вокруг которого всё вертелось. Впереди он планеты всей или наоборот.

Из частной переписки.

Я хочу ответить сам себе на вопрос, почему я фильм «Форрест Гамп» (1994) смотрел сквозь слёзы. Смотрел второй раз, сейчас. Первый раз, когда он только вышел на экран, я точно не плакал. Может, поумнел. А может, другая причина. – Начну разбираться с себя. И – в масштабе, задаваемом фильмом:

«– Дженни, я не знаю, права ли мама или лейтенант Дэн: у всех ли есть судьба или мы летим по жизни, как пёрышко на ветру. Мне кажется, и то и другое».

Начальную цель жизни мне задала мама: выучиться и помочь ей по обеспечению жизни, чтоб ей не нужно было принимать изредка вещи в подарок и ежемесячно деньги от её сестры и брата. И я учился очень хорошо. Кроме физкультуры, к которой у меня не было способностей и склонности, хоть она и была неформально главным предметом среди соучеников. Уже тут я летел против ветра.

Потом школа зарядила меня на что-то более крупное – на строительство коммунизма. Я не слишком отличался от Форреста Гампа, которого как направили, так он и двигался, большей частью, с успехом. – Тут у меня успеха не было. Становилось всё яснее, что коммунизм как цель есть обман тех, кто управляет жизнью. И я опять полетел против ветра. Успех был лишь в постоянстве обретённой ранее сверхцели.

Ещё школа передо мной открыла загадку: типа, почему Леонардо до Винчи – гений. Отучившись, избавив маму от приёма пожертвований, но и плюя на карьеру, обязательно требующую жертвовать совестью, я углубился в эстетическое самообразование. Опять против ветра полетел. Даже крах лжесоциализма меня не сбил: я счёл, что при коммунизме люди будут жить в искусстве главным образом: авторами или восприемниками. И надо, мол, к этому готовиться уже сейчас и других готовить. Всё – противоположно Форресту Гампу, в том числе и его внешне видной результативности. – Ни одного единомышленника у меня, с детьми – утрата душевного контакта.

Но только фильм – грустный, а я, тьфу-тьфу, в борьбе. С ветряными мельницами. Немного сумасшедшим можно счесть скорее меня, чем недоумка Форреста Гампа, успешного во всём, за что ни возьмётся. Только любви ему не было – всё же дураковатый.

У меня есть соблазн думать, что режиссёр, Земекис, ницшеанец. Нет, мол, счастья на Этом свете. На это намекают и природные виды с таким текстом сопровождения.

«Форрест: Иногда дождь прекращался, и появлялись звёзды. Было хорошо.

Я любил перед заходом солнца бывать в бухте.

Воду покрывали миллионы искр. 

Вода горного озера была такой чистой, что казалось – передо мною сразу два неба.

А когда солнце поднималось в пустыне, невозможно было сказать, где кончается небо, где начинается земля. Это красиво.

Дженни: Жаль, меня там не было.

Форрест: Ты была».

Мистика. Он смотрел не глазами, а душой, полною любви к Дженни, значит, и Дженни была перед этими видами.

Сказано и показано это в последнем перед смертью разговоре Форреста с умирающей Дженни. В духе вскоре последующих слов:

«Форрест: Мама всегда говорила, что смерть – продолжение жизни».

Что-то буддистское.

Но это – с точки зрения персонажей. А есть же ещё и точка зрения автора. Совпадает ли она с персонажной?

Религии спасения имеют в виду спасение души от ужасов земной жизни в рае жизни загробной. И что-то подобное могло б иметься в виду в печали всего фильма. Но сама нехристианскость в буддистском тоне наталкивает на предположение о противоположном религиям спасения. На ницшеанство. – Нет? Нет этой надмирности?..

Не было б грусти – можно было б думать, что в фильме выражен постмодернизм как отсутствие всего, что могло б быть идеалом (и государство, общество с его требованием бессовестности для успеха – плохо, и его отсутствие, как в хиппейских группах, что-то чуть не к самоубийству приводит Дженни). Но грусть есть. Значит, и идеал есть. Какой же он?

Ясно, что не мещанский, раз общество показано идиотским, поскольку недоумок в нём преуспевает. И как-то сомнительно, что – мудрый реализм тут, раз «и то и другое»… И судьба, и нос по ветру, приспособленчество. Грусти много для реализма.

Может – просто тоска наступившей безыдеальности?

Основное время действия фильма – 60-е годы. Тогда-то и стало ясно, – и в СССР, которого в фильме нет, и вне СССР, – что СССР – не идеал для человечества, как это кому-то на Западе ещё казалось в 20-30-е годы. 40-е ушли на войну. 50-е – на ориентировку: что ж теперь… А в 60-е стало ясно, что НЕКУДА. Но – ясно для немногих. Фильм же сделан после краха СССР, после того, что Фукуяма назвал концом истории – наступила полная победа либерализма. Что для Земекиса представилось как бесконечная скука. Образно: бежал, бежал Форрест Гамп и устал. Преуспевал, преуспевал во всяких низменностях (футболе, войне, пинг-понге, ловле креветок, беге от одного края континента к другому и обратно) и… Кончился. Осталось растить сына. Мещанство. Грустно.

Или всё-таки грустно, что нет счастья на Этом свете? Гармонии. Не духовной исключительности (в Форресте Гампе она есть, доброта), но он дурак… А Гармонии – нет.

Вот я и сочувствовал этому, находясь тоже вне Гармонии.

С. Воложин
28 ноября 2016 г.