Василий Шумов: никакого особого русского пути нет

Общение с культовым персонажем русского рока, лидером московской группы «Центр» Василием Шумовым – мероприятие редкое. Он был звездой русского рок-андеграунда еще в конце 1980-х. В девяностые обсуждалось, что Шумов и Жанна Агузарова уехали в Америку. Тогда все уезжали, или мечтали уехать. Приехав через двадцать лет из Америки, он читает лекции, записывает странные альбомы и делает перформансы в жанре абсурда. Говорят, система подвергла его остракизму за то, что он политически резок и поддержал акции протеста. Шумов бывает резок и в интервью, может рявкнуть, если его перебили. Как старый солдат, как опытный старшина.

Сейчас ему за пятьдесят, и он по-прежнему изготовляет яркие, необычные, бьющие в глаза работы, неподражаемые в своем стиле. Обширные социальные связи Шумова способствуют распространению его творчества в андеграундной среде, и его часто приглашают выступать. Несмотря на репутацию музыкальной легенды, с парохода современности он не упал. Он активно играет и издает музыку. Многочисленные исчезновения из российского шоу-бизнеса и из массовых медиа на годы не сделали его второстепенным автором. Он удивительно современен. Даже футуристичен, хотя между ментальностью русского слушателя конца прошлого века и века нынешнего мало общего.

Актуальный по случаю релиза в сентябре нового сольного альбома «Мой район через 30 лет», он приехал в Стокгольм после презентации альбома в Таллинне. Мы договорились встретиться с ним в центре Стокгольма, недалеко от готических церквей.

– Я помню ваше участие в телепрограмме «Музыкальный ринг», где вы делали шокирующие для того времени заявления. Сегодня я просматривал ваши недавние интервью и записи на ютубе, и вы все так же шокируете. Все время поперек общественного мнения.

– У меня нет плана шокировать или удивлять. В СССР уже само участие в рок-группе, которая исполняет собственные песни, было антисоциальным действием, которое нередко наказывалось системой. Сегодня участие в рок-группе, исполняющей собственные песни, опять попало в ту же самую ситуацию, которая нежелательна для системы, это не поощряется и уж тем более не показывается ни по телевидению, ни транслируется по радио.

– Тогда вы шокировали богемную аудиторию, сказав, что вы сын высокопоставленного военного, тогда это было не очень популярно среди этой публики.

– Это факт, я из семьи военнослужащего. Мой отец полковник авиации, он уже умер. Я вырос среди военных. Это факт моей биографии. Таких семей тысячи, если не миллионы. Для меня в этом ничего шокирующего не было. Отец дослужился до полковника, ничего высокопоставленного в этом нет, это не генерал армии, не маршал.

– Это как-то повлияло на вас? Дисциплина в семье была жесткая?

– Семья не поддерживала мои занятия музыкой. Не по идеологическим причинам, а считалось, что быть музыкантом несерьезно.

– А ваш отъезд в Америку как был воспринят?

– В середине 80-х мои родители развелись. Получилось так, что я поддерживал мать, а развод был таким…ну чисто по-советски. Это развод с разборками и так далее, и отец исчез с горизонта. Это уже было практически без его присутствия.

– Вы уехали популярным и востребованным в России. Там, где вы жили, в Лос-Анджелесе, были ли вы востребованы как музыкант? Или приходилось писать для русскоязычного рынка, для эмигрантов?

– У меня причина переезда в Лос-Анджелес не связана с тем, что я хотел или планировал иметь там аудиторию, чтоб перед ней выступать. Я не собирался делать там музыкальную карьеру. Я продолжал записывать альбомы, сделал там свою студию. Все мои альбомы были на русском языке, я никогда в жизни не сочинял для американского слушателя, у меня даже планов таких не было. К концу восьмидесятых годов процесс записи музыки изменился. Музыкальный процесс – он довольно технологичен. И был переход от старых форм, аналоговые катушки вот эти, магнитофоны, все это переходило в цифру, в софты, в плагины. Я этим интересовался. Я нашел в Лос-Анджелесе арт-институт, California Institute of the Arts, в котором была программа Composition with new media. Этот факультет как консерватория, дает высшее музыкальное образование. Я там три года проучился в магистратуре. Занимался новыми медиа, компьютерными технологиями, как они могут быть использованы в творчестве. А из-за того, что компьютеры вовлечены в визуальное творчество, у меня к этому тоже был интерес, у меня после арт-института расширилось творчество – всякое видео, фото, все что делается при помощи технологий. Вот мои интересы в Америке, я не собирался делать ничего в плане американской музыкальной карьеры.

– Несмотря на это, вы прожили там двадцать лет?

– Я закончил там институт и работал преподавателем. Потому что степень магистра искусств дает по американским законам возможность преподавать в высшей школе. Вот чем я занимался.

– Вы общались с эмигрантской средой?

– Абсолютно нет. Я жил среди американцев, я жил американской жизнью. Я никогда не был там ни в русских ресторанах, я даже там особо русских никого не знал.

– Что заставило вернуться в Москву?

– Наверное, именно то, что я и не собирался встроиться или пробиться в американском музыкальном бизнесе. Я продолжал выпускать альбомы на русском языке. Где-то во второй половине нулевых годов фирма «Союз Мьюзик» предложила мне переиздать альбомы «Центра», которые были только на катушках, переиздать их на компакт-дисках, с обложками. Практически у наших альбомов не было обложек – так, записали катушку, дали кому-то послушать, она разошлась. И с тех пор мы делаем, как правило, двойные релизы, что-то из старого и что-то из нового. А из-за того, что этих магнитофонных альбомов было много, и из-за того, что я продолжал записывать новые альбомы, эти переиздания стали происходить регулярно. И каждый раз, когда происходило новое переиздание или выпускался новый альбом, мне приходилось лететь в Москву, тринадцать часов в один конец без посадки, довольно тяжелый перелет. Потом назад. И так получалось по несколько раз в год. Потом под переиздание или новый альбом было логично делать концертный тур в поддержку альбомов.

– Вам не кажется, что вы лукавите, что вы переехали из-за такой мелочи?

– Я договорю сейчас! И дело кончилось так, что я в Лос-Анджелесе, а у меня все дела в Москве. А потом мне говорят: давай возобнови группу «Центр», переиздашь эти альбомы и возобнови. И в очередной раз в декабре 2008 года я туда поехал, выходил альбом «У прошлого нет будущего» группы «Центр» и с ним выходило переиздание дуплетом. Это было перед Новым годом. У меня родственники в Москве оставались, нужно было решать кое-какие еще вопросы с родственниками. И вместо того чтобы поехать дней через десять опять в Лос-Анджелес, я задержался. И с тех пор я там живу. Потому что тогда же я задержался и воссоздалась группа «Центр» и с марта 2009 года начались концерты. И с тех пор в Лос-Анджелесе я больше не был. А потом я еще в Москве женился. Но чуть позже, через год. С другой стороны, прожив там почти 20 лет, я ничего для себя нового в плане американской музыки, искусства, жизни я бы уже не нашел.

– Чужим себя не ощущаете после такого долгого отсутствия?

– Все это время я продолжал записывать альбомы на русском языке, я никуда не исчез. Как бывает, человек куда-то испарился, мы все знаем где он, но его нет. Я там остался в 1989, а в первый раз я приехал с акустическими гастролями в 1996 году в Россию. За это время не стало СССР, произошел ГКЧП, был расстрел Белого дома, все было по-другому. Был уже дикий капитализм и «лихие девяностые», как говорят. И с тех пор я там регулярно бывал. А в нулевых я стал там бывать по несколько раз в год. Так что не было вакуума и отчуждения.

– Разочарования не возникло? Ведь когда уезжали вы, как и ваши многие коллеги были звездами, собирали большие залы, а сейчас у вас гастроли в клубах. Вы хотели себе такое будущее?

– Это даже не гастроли, это творческие вечера скорее. Там видео, я играю электронный сет. Мне это интересно, для меня это что-то новое. Я никогда не хотел стать Аллой Пугачевой, группой типа «Машина времени» или «Аквариум», всенародным любимчиком. Все, что я хотел, это делать что-то новое лично для себя, чтобы предыдущий альбом отличался от следующего. Я не занимаюсь исполнением одного и того же репертуара, извините за сравнение, как группа «Роллинг Стоунз». Я не понимаю, как того можно не попасть в психушку, исполняя пятьдесят лет одну и ту же песню. Эти люди музыканты, а я не музыкант, как это принято. Я не виртуозный гитарист, не вокалист типа Паваротти. Я скорее мультимедийный художник с элементом перформанса. Я не выступаю в умопомрачительных костюмах и не катаюсь кубарем на сцене. Когда я начинал группу «Центр» у меня не было в планах стать к 2016 году легендой. У меня достаточно самоиронии, чтобы к этому не относиться серьезно. Поклонники есть у поп-звезд. У меня нет поклонников, стоящих у подъезда. Скорее, там будут сидеть «титушки» в ожидании, чем девочки, которые охотятся за автографами.

– Приходилось сталкиваться с тем, что вас поджидали «титушки»?

– Я на эти изобретенные системой «молодежные движения» просто не реагирую. Я готов к тому, что со мной может все что угодно произойти в любой момент. Известность тут не поможет. Немцова расстреляли прямо у Кремля, хотя он был и вице-премьером, и планировался когда-то кандидатом в президенты.

– Ваша оппозиционная активность влияет на музыкальную деятельность, мешает выступлениям?

– Меня вы не услышите в ротации радиостанций, где играют рок-музыку на русском языке, меня там нет. Вы не увидите меня в телепередачах, в официозных изданиях. С другой стороны, я туда никогда и не стремился. Я устраивал концерт в 2011 году в поддержку музыкального критика Артемия Троицкого, когда на него были сфабрикованы уголовные дела. За то, что он назвал Вадима Самойлова из «Агаты Кристи», ставшего доверенным лицом Путина, «дрессированным пуделем при Суркове». Какое-то мелкое дело, казалось бы, организовали друзья концерт в поддержку друга журналиста. Из Кремля пошли звонки в Дом художника: «отменяйте, не то вы все вылетите отсюда». Не забывайте про всезнающую и все мониторящую вертикаль власти, которая везде нос сует. В СССР черные списки просто рассылали, а теперь по звонку и тихо.

– Но вы ведь понимали последствия своих поступков, когда это делали?

– Мне не нравится, что происходит в стране. Я считаю, что эта страна летит в ж…, в полную задницу летит все. А люди сидят и помалкивают, потому что боятся.

– Что вы имеете в виду?

– Закончится все катастрофой. Разрухой, нищетой, все что угодно может быть, ничего хорошего не произойдет. В чем-то нынешняя ситуация напоминает брежневский застой. Одни и те же люди сидят во власти, несменяемый руководитель, который чуть ли не с приставкой «любимый дорогой Леонид Ильич». Только теперь в роли Леонида Ильича Брежнева народ. Население. Которое маразмирует, не умеет говорить, у которого полное помутнение сознания, которое на «лайф саппорт» для поддержания жизни. А руководство – вот эти советские цеховики и прощелыги, такие живчики, которые из этого высасывают прибыль. Поменялись местами.

– При Брежневе были запреты, а сейчас вы допущены к аудитории, репрессии особо не ощущаются для вас – разве это похоже на то время? Вы можете говорить то, что думаете, выступаете на протестных митингах, и вам за это ничего не делают? Этот вопрос я задавал бунтарю русского рока Борзыкину, извините, что я вас невольно ставлю вместе, и задам его вам – вы ведь вместе с ним записываетесь и делаете похожие заявления.

– Да. Мы и общаемся. Мы с ним практически вдвоем остались, остальные просто скурвились. Потому что шкурные интересы и желание стать звездой, быть в телике, в этих ротациях радиостанций, которые играют шансон. Идеология «своя рубашка ближе к телу, бытие определяет сознание». Кто-то откровенно, кто-то похитрее, а причина одна.

– А может, люди себе музыкой зарабатывают на жизнь, и они боятся потерять кусок хлеба, а у вас есть другие источники дохода и вы не зависите от музыкального рынка?

– Ну хорошо, пусть они хотя бы не участвуют во всем этом движении, ведущим к катастрофе. Они же все подталкивают этот вагончик своим конформизмом и приспособленчеством. Своим «мы не имеем к этому отношения». Имеете. Якобы трудяги, боящиеся лишь бы у них, не отменили гастроли, не убрали из телевизора или из радио.

– А вас на радио и телевидение не допускают?

– Меня туда не приглашают. Меня не приглашают выступать на День города.

– А вы хотите выступить на Дне города?

– Я хочу сказать – меня не приглашают туда, где все связано с властью. Сегодня музыка и искусство в России связаны с официозом – там деньги, а люди любят деньги. Я не политический деятель, у которого есть идеология, я не делаю заявлений. Меня спрашивают, я отвечаю. Не спрашивают – молчу. Но быть приспособленцем омерзительно.

– Вот вы пишете в Твиттере, комментируете выборы. Пишете, что Россия превратилась в какую-то Уганду. Вы зачем обидели Уганду?

– Я это комментирую, говорю, что это фарс, потому что это такой же факт, что Волга впадает в Каспийское море. Снова обманутые. Я считаю, что с этой властью сотрудничать просто неприлично. А в Уганде президент Мусавени пошел на пятый срок, он сам себя переизбирает, переназначает. То, что он делает, похоже, говоря, что те, кто не доволен выборами – идите в суд, это полная фальсификация выборов. А на последних выборах он сделал еще шаг в узурпации власти, во время выборов он отключил в стране фейсбук и твиттер. Чтобы «не было провокаций», народ не знал, где собираться. Арестовывались оппозиционные кандидаты. Будущие выборы в нашей стране возможно такими будут, это маячок для нас. Поэтому я очень советую всем поинтересоваться выборами в Уганде. Все очень похоже на нас. Там все это уже произошло. «Уганда.ру».

– Вот вы такой нонконформист, а вот если завтра вдруг в России все станет хорошо, вам же будет не о чем писать?

– Хорошо кому? Зятю Путина? Народ публиковал, что он самый молодой миллиардер в списке журнала Forbes. Какой талантливый человек! Кстати говоря, Уго Чавес, именем которого назвали у нас тупичок в Москве, очень оказался родственный Путину товарищ. Самый богатый человек в их стране его дочка. Как так могло получиться. Вот такой он был лидер народных масс, простой такой, что дальше некуда. Сейчас там народ в драках за туалетную бумагу.

– Вы считаете, что коррупция в России возникла при Путине?

– Я не поддерживаю все эти разговоры, что коррупция присуща нашему народу, власть внедряет это в подкорку сознательно. Что у вас нет другого выхода, вот так все здесь работает. Нет. Никакого такого менталитета нет, вор есть вор. Узурпатор власти есть узурпатор власти. Возвращаемся в Уганду.

– Вы говорили, сравнивая страны, что в России вот так, а в нормальной стране было бы так. Вы считаете Россию ненормальной страной?

– Она ненормальная с точки зрения того, что у нас все делается, все законы подгоняются под какого-то товарища. Эта конституция специально писалась под Ельцина, все эти гигантские полномочия. Это как в Туркменистане Туркменбаши ставил себе памятники из золота и заставлял читать вирши своей мамы. Так вот это – полный криминал с точки зрения цивилизации. Никакого особого русского пути нет. Никакого особого туркменского пути нет. Вот Уганда – ведь там тоже, наверное, особый путь. Ведь на пятом сроке Мусавени говорит: еще так много надо сделать. Еще все впереди. Это черный юмор.

– Вы не боитесь это говорить и при этом жить в России? Ведь это может повлиять на доступ к аудитории, например?

– Я открою секрет, о котором никто, наверное, не знает. Мы все умрем. Наша жизнь — это просто вспышка с точки зрения вселенной. О чем мы говорим? Доступ к аудитории мне уже не грозит. Его и так нет. Я – не шоу-бизнес. Но из-за того, что это такая же гитара, барабаны, мы выходим на сцену, делаем записи – это те же самые средства, которые использует попса какая-нибудь. Они тоже открывают рот перед микрофоном, какое-то видео у них там мигает. И поэтому многие думают, что у нас такие же интересы и цели. Убери их из телевизора – и о них никто не вспомнит. У меня этого нет.

С полным закатыванием в бетон гражданских институтов товарищем Путиным сотоварищи, очень многое исчезло. Так исчезла у нас рок-журналистика. Мы сейчас сидим в Стокгольме и говорим на свободные темы, такой свободный дух, free spirit. Такого корреспондента-фрилансера не может быть в Москве сейчас. Я знаю всех этих людей, их немного осталось, которые хоть где-то работают, в газете или теперь вот на порталах они все работают. И вот когда группа «Центр» выпустила в прошлом году релиз «Первый пещерный», я придумал историю, и эти журналисты, казалось бы, должны были написать исключительно по работе какую-то рецензию, как-то это дело прокомментировать. Они этого не делают, а между собой, когда они сидят и разговаривают за пивом: «Шумов молодец, ему все по…». Это все в Америке называют «эффект охлаждения», закатыванием в бетон. Цензура просто обычная.

Я приехал сюда из Таллинна, где проводил такой творческий вечер, презентацию своего альбома. И готов провести некоммерческий творческий вечер где угодно, я музыкант, которому есть что сказать и показать. И к этому надо готовиться, что скоро все будет вот так спонтанно: чтобы не успели отключить свет по приказу какого-то товарища, подослать титушек.

– Желание снова уехать не возникает?

– Вопрос абсурдный, мы находимся в Стокгольме, а вы меня спрашиваете о желании уехать.

– Я о желании поменять постоянное место жительства, место постоянной локации.

– После двадцати лет жизни в Америке я могу жить где угодно, когда угодно и, как угодно. Я об этом не думаю. Где человек живет совершенно не важно.

– Но двадцать лет в эмиграции все же провели?

– Если бы это была эмиграция, вы бы меня больше не увидели ни в Стокгольме, ни в Москве. Я бы сидел в Америке, сейчас был бы каким-нибудь папашей с детьми в своем домике, вот что делают эмигранты. Я никогда не считал себя эмигрантом. Я поехал туда учиться. Набираться опыта, расширять свои творческие горизонты. Я там никогда не «бросал якорь», не пустил корни. Мне было довольно легко переехать назад. Или еще куда-нибудь поехать.

– Получается какой-то мазохизм, вы критикуете происходящее, но при этом во всем этом живете?

– Я не мазохист. Я в этой стране родился и говорю по-русски. Этого я не выбирал. Вся моя «обширная дискография» была создана в Москве, я родился в Москве, я ходил в школу в Москве, закончил здесь институт и писал альбомы о жизни в Москве. Я абсолютный стопроцентный москвич, сейчас, когда москвичей в Москве мало осталось.

– Москвичей в России не любят же, зачем вы это говорите?

– Но при этом все хотят жить в Москве. Я коренной москвич, мне есть что ответить. Это моя родина. Я приехал домой.

– Другую Россию, помимо Москвы, видели?

– С удовольствием на нее посмотрю.

Беседовал Леонид Файвушкин
Фото предоставлены Василием Шумовым
Стокгольм