СУДНО СНИМАЕТСЯ В РЕЙС

Славное море – священный Байкал,
Славный корабль – омулевая бочка.
Эй, баргузин, пошевеливай вал!
Молодцу плыть недалёчко.

Ах, байкальские экспедиции… Кто побывал хотя бы в одной из них, тот уже никогда не забудет эти неповторимые деньки, проведённые на борту научного судна посреди байкальской стихии.

Чувство радости охватывает, когда подъезжаешь к стоящему у листвянской пристани красавцу-теплоходу «Верещагин», когда взглотнёшь первые порывы байкальского ветра, услышишь призывный крик чаек над бирюзовыми волнами.

Участники рейса перетаскивают на борт свои многочисленные ящики, коробки, рюкзаки с запакованным оборудованием и запасённой впрок пустой посудой. Грузятся продукты на камбуз. Судовая лебёдка перебрасывает с причала на палубу тяжёлые приборы, которым не раз предстоит нырять в пучины Байкала. Сотрудники располагаются в лабораториях корабля, раскладывают своё рабочее имущество: бинокулярные микроскопы, пинцеты, ванночки, пробирки…

Настаёт минута отхода. Отключается береговое электропитание. Начинает работать собственный бортовой движок-генератор, которому отныне не умолкать до конца плавания. Чёткая команда: «Посторонним покинуть борт судна. Судно снимается в рейс». Прощальный гудок. Тихонько начинает отдаляться причал, возле которого замерли несколько фигурок зевак-туристов, да мальчишки завистливо глядят вслед отходящему кораблю. Торжественный момент. Если отход совершается днём, а не ночью, то и все участники рейса ненадолго выходят на палубу.

Впереди будет много всего. Штормовые волны, раскачивающие многотонную махину, иной раз даже захлёстывающие на рабочую палубу. Бессонные часы в ожидании ночного подъёма трала. Надрывный рёв лебёдки, выбирающей из воды сотни метров троса. Пятна мазута на одежде. Уютные посиделки в лаборатории за чашкой кофе или стаканом чая. И неописуемая радость каждому очередному улову, обещающему новые, интересные находки.

Судно в опытных руках. Капитан Олег Геннадьевич Калинин закончил мореходное училище на Дальнем Востоке, приехал на Байкал и очень быстро стал главным человеком на «Верещагине». Дно Байкала представляет как наяву, знает места, где можно подвести корабль вплотную к берегу, а какие места лучше обойти стороной, где можно тралить без опаски, а где не стоит – останешься без трала. А ведь сбор научных материалов с борта судна – это целое искусство. Это не обычный транспортный теплоход, задача которого – просто идти от одного порта до другого. Необходимо быстро найти заданную точку координат, вывести на неё корабль, «прощупать» эхолотом рельеф дна и опустить прибор точно в заданное место. Это вам не нитку в игольное ушко продеть; это куда посложнее будет!

Ходили на «Верещагине» американцы, работающие на тамошних Великих озёрах; и настолько их привело в восторг мастерство Калинина, что пригласили они его в Америку – чтобы поучить экипажи судов на этих озёрах «научно-исследовательской» навигации.

Теплоход рассекает своим могучим корпусом тугие байкальские волны. Из кают-компании, полной аппетитных ароматов с камбуза, узкий коридор ведёт мимо машинного отделения, громыхающего всеми своими «лошадиными силами», откуда тянет теплом и наносит сладковатым масляным запахом. При бортовой качке идёшь по коридору – и бросает тебя из стороны в сторону то на одну стенку, то на другую. В коридоре висит металлическая табличка, из которой ясно, что корабль построен в 1961 году на заводе «Ленинская кузница». Далее – несколько научных лабораторий с просторными рабочими столами и спуск по трапу в жилой отсек. Стальная дверь с высоким порогом ведёт на рабочую палубу. Зимой за этой дверью тепло и уютно, и чтобы попасть из своей каюты в лабораторию или сходить пообедать, совсем не нужно выходить на леденящий декабрьский ветер.

Теплоход приспособлен для переходов и в любую погоду, и в ночное время. Локатор «видит» далеко вперёд и отмечает на экране берега, острова, встречные суда. Особенно романтичны экспедиционные ночи, когда корабль, обсвеченный ходовыми огнями, идёт вперёд, в колиглазную тьму, и чувствуется, как Байкал дышит под ним своим колоссальным водяным телом. И ты стоишь, глядя на редкие и очень далёкие огоньки на берегах, будь то свет в окошках глухих деревенек или просто туристcкие или рыбачьи костры. Глядишь на звёзды, которые над Байкалом особенно ярки безлунными ночами, так, что Млечный путь представляется именно млечным, молочным – сплошное белёсое сияние разлито от горизонта к горизонту.

Короткий звонок по отсекам – как команда к боевой готовности. Судно на точке начала работы. За борт спускается нужный прибор, на первых метрах глубины отсвечивает ещё через зеленоватый верхний слой воды, а затем исчезает в тёмной пучине.

Приборы бывают самые разные. Для того, чтобы взять пробу воды для химического анализа с определённой глубины, или же произвести сбор мельчайших планктонных водорослей, существует так называемый батометр. Это стеклянный или металлический цилиндр, наполняющийся водой и закрывающийся на заданной глубине. Конечно, прибор не может знать сам, когда ему нужно закрыться. Команду ему даёт «почтальон», или посыльный груз, который бросается сверху, с палубы и скользит вниз по тросу, на котором спущен батометр. Удар, от которого вздрогнет трос, служит сигналом: прибор закрыт. После закрытия внутрь батометра не попадает уже ни капли воды, и его спокойно поднимают на борт.

По такому же принципу работают и планктонные сети, служащие для отбора животного планктона с нужной глубины. Сеть – это большой матерчатый конус, как бы огромной длины сачок, сшитый из специальной материи – капронового газа, который достаточно прочен и имеет строго определённое расстояние между нитками – такое, чтобы не могли через эти отверстия «удрать» пойманные микроскопические обитатели толщи вод. Закрывается сеть (а именно – переворачивается её верхняя часть) тоже благодаря «почтальону».

Для изучения донных отложений и обитающих на них животных существуют приборы потяжелее и погромоздче. Если необходимо просто «проехаться» по дну, снять верхний слой грунта и доставить его на палубу, для этого используется драга – небольшая стальная рама с подшитым к ней мешком из дели: так называется сеть из очень прочных капроновых ниток. На палубе содержимое мешка вываливается в таз или ванну, и на улов со всех сторон тут же накидываются биологи, разбирая, кому что надо.

Если же требуется взять грунт со строго определённой площади, то используются дночерпатели различной конструкции. Самый обычный из них – это дночерпатель Петерсена, представляющий собою две стальные «челюсти», захлопывающиеся после опускания на дно и захватывающие порцию песка или ила.

После поднятия на палубу дночерпатель раскрывают, его содержимое вываливают в таз, после чего начинается промывка пробы: её порциями помещают в сачок из капронового газа и несильной струёй из-под шланга вымывают частицы грунта прочь; донные животные при этом остаются в сачке. Мокрая работа!

Особенно продолжительна она, когда работа идёт с помощью морской модели дночерпателя, которая называется «Океан». Он намного тяжелее, чем дночерпатель Петерсена, и захватывает в несколько раз больше грунта, порою десятки килограммов, так что требуется несколько тазов, чтобы разгрузить такой черпак. А потом – долго-долго промывать эту «самую чистую в мире грязь», как в шутку называют лимнологи байкальский ил. «Океан» применяется в основном при работе на больших глубинах, поскольку количество донных животных там очень невелико, и чтобы иметь хоть мало-мальски представительный улов, нужно захватывать грунт с большей площади.

А уж какой холоднющий этот глубоководный ил! Мы уже знаем, что глубинные воды Байкала имеют температуру всего около 3 градусов. Следовательно, и донные отложения имеют точно такую же температуру. Так что даже летом приходится одевать варежки, сверху на них – резиновые перчатки, и в таком виде промывать пробу. После чего в ванночке или миске останется несколько экземпляров нежных, живших в толще грунта животных.

Суть количественных сборов дночерпателем в том, что все животные из каждой пробы разбираются по группам, подсчитываются, взвешиваются, и в итоге вычисляется их биомасса и численность (плотность поселения) в расчёте на 1 квадратный метр грунта. Сопоставляя такие данные по разным глубинам и районам Байкала, учёные получают картину того, где жизнь на его дне богата, где не очень, а где и вовсе бедна. Соответственно можно оценить и кормовую ценность того или иного участка озера для промысловых рыб – потребителей донных организмов.

Дночерпатели используются и для исследования самого грунта как такового. Подробно изучая эту «самую чистую в мире грязь», можно выявить массу интересных вещей. Какой размер у частиц, слагающих грунт? Из каких минералов они состоят? Откуда принесены в Байкал? Сколько в них остатков растительного или животного происхождения? Что это за остатки (споры и пыльца растений, частички их тканей, створки панцирей диатомовых водорослей, щетинки червей, скелетные иглы губок и другое, о чём у нас ещё пойдёт в дальнейшем речь)? К каким видам они относятся? Каково содержание в грунте различных химических элементов и веществ, в том числе кислорода, сероводорода, тяжёлых металлов, органических веществ? Сколько микроорганизмов насчитывается в каждом грамме ила? И так далее, и так далее.

Подготовка трала к спуску. Фото В.В. Тахтеева

Пришёл грейфер с пробой грунта. Фото В.В. Тахтеева

Важно знать не просто состав донных отложений на каждой станции, но и их послойное распределение, поскольку именно оно отражает ту природную обстановку, в которой происходило формирование этих отложений. И потому дночерпатели Петерсена и «Океан», просто «заглатывающие» верхний слой грунта, не вполне для этого удобны.

На Байкале стали для этих целей применять коробчатый дночерпатель Райнике, или грейферный пробоотборник, как его ещё называют. Конструкция достаточно сложная и требующая заметно больше затрат времени, но и более совершенная. Не буду описывать его достаточно сложное устройство; скажу лишь, что этот прибор, во-первых, всегда встаёт на дно строго вертикально, независимо от того, есть уклон дна или нет; во-вторых, он способен вырезать из донного осадка «кусочек» высотой до 30-40 см и при том – с ненарушенной слоистостью! Открываешь поднятый на палубу грейфер – и словно слоёный пирог перед тобой, так хорошо видны все горизонты в вырезанном монолите.

Биологи тоже приспособились использовать грейфер для своих нужд: они стали разбирать и промывать полученные им пробы строго по слоям и получили возможность узнать, как глубоко проникают обитающие на дне животные внутрь донных отложений. Так, удалось выяснить, что ракообразные зарываются на глубину до 3 см, а для малощетинковых червей – олигохет, близких родственников дождевым червям и внешне сильно на них похожих – и 10-сантиметровая толща не предел, они могут и ниже углубляться. Внедряясь в более глубокие слои ила, который там становится плотным, заметно обезвоженным и уже лишённым кислорода, эти вездесущие олигохеты переходят на анаэробный (бескислородный) обмен веществ и проделывают (опять же, как дождевые черви в почве!) хорошо заметные ходы. Такие ходы уже не замываются взвесью, а пропитываются веществами, укрепляющими их, и сохраняются в подобном виде тысячи и миллионы лет в донных озёрных отложениях. Иной раз добудет грейфер древнюю, очень плотную глину, ровесницу самого Байкала; глянь – а она «дырявая»! Черви постарались.

Деятельность живущих в илах животных важно учитывать и геологам, поскольку животные, зарываясь в грунт и «перепахивая» его в поисках пищи, сильно нарушают его слоистость. Поэтому в донных отложениях невозможно проследить ежегодные слои, подобно годовым кольцам в древесине деревьев. Сохраняются только те прослойки, которые были вызваны заметными изменениями в режиме накопления осадков.

А скорости такого накопления в Байкале очень малы. Несколько групп учёных независимо производили расчёты, но полученные ими цифры примерно сходятся: в среднем за 10 лет на дно озера ложится всего-навсего 1-2 миллиметра! Конечно, есть районы, где эти цифры больше – прежде всего напротив устьев крупных рек, приносящих значительное количество взвешенной мути. Но есть и другие места, где осадкообразование ничтожно мало. На гребне Академического хребта накапливается всего лишь 2-6 мм за тысячу лет!

Если вы сделаете несложный арифметический расчёт, то увидите, что один образец грунта, приносимый грейфером, может включать отложения, образовавшиеся три тысячи лет назад (а то и более – предоставлю читателю возможность подсчитать, какой возраст будут иметь илы на гребне Академического хребта на глубине хотя бы 30 см ниже поверхности дна).

А как заманчиво копнуть ещё глубже! Что и делается в экспедициях. А используются для этого специальные грунтовые трубки. Это действительно трубы, которые вгоняются в грунт с борта судна и вынимают куда более длинный «столбик» грунта, который называется колонкой, или керном. Маленькие трубки могут быть в пределах метра в длину. Большие, с навешанными наверх тяжёлыми грузами, словно кольца на штангу – до 5-6 метров. Наконец, имеются использованные впервые на Байкале литологом Г.С. Голдыревым поршневые трубки; они составляются из нескольких звеньев и достигают 10-12 м в длину. Никакой груз уже не сможет вогнать такую трубу в грунт во весь рост. Поэтому в её верхней части имеется специальное приспособление – поршневой насос, откачивающий из трубы воду, и она благодаря образующемуся вакууму сама залазит в толщу ила «под завязку». Мощная сила нужна, чтобы выдернуть поршневую трубку из грунта. Тяжёлое судно в момент отрыва даёт заметный крен – и затем следует резкий качок в противоположную сторону; начался подъём.

Для учёных, изучающих историю Байкала, колонки, приносимые поршневой трубкой, особенно интересны: они захватывают горизонт осадка, отлагавшегося на дне сотню тысяч, а иной раз и больше миллиона лет назад. Но прежде необходимо извлечь многометровую колонку грунта из трубы. На неё надевают судовую пожарную кишку, дают напор воды – и круглая, гибкая, слегка припахивающая сероводородом грунтовая масса выползает из трубы, и её тут же укладывают на жёлобовидные деревянные лотки, разрезая при этом ножом на фрагменты, словно колбасу.

Наконец, для изучения рыб и наиболее крупных донных и придонных животных используются тралы. Они тоже бывают разные. Самый маленький имеет металлическую раму шириной всего 1 метр, к которой подшит мешок из дели. Он похож на большую драгу, но в отличие от неё обычно не зарывается в грунт, а скользит по его поверхности, срывая только бугры и прочие неровности. Хотя уловы, приносимые таким тралом, небольшие, он удобен тем, что может использоваться не только на таком крупном судне, как «Верещагин», но и на маленьком катере.

Есть тралы куда покрупнее. Для отлова донных широколобок используются большие бим-тралы. Их ширина составляет от 2,5 до 4 метров; металлическая основа трала состоит из длинной поперечной перекладины, называемой бимом, и надеваемых на неё сбоку двух пар стоек в виде лыж. К биму подвязаны специальные поплавки – кухтыли, поддерживающие трал в вертикальном положении и не дающие ему перевернуться, и длинный и объёмный мешок из дели с достаточно крупной ячеёй. Рама при движении трала по дну скользит на своих лыжах, а все крупные животные с поверхности дна и из придонного слоя воды захватываются тянущимся за ней мешком. Понятно, что для работы с бим-тралом необходимо прежде с помощью эхолота найти более-менее ровную площадку на дне. Иначе сеть трала зацепляется, отрывается и остаётся на память Байкалу, а на борт поднимаются одни лыжи.

Впрочем, даже эта тяжеленная металлическая конструкция порою страдает при неожиданном зацепе на дне. Приходилось нам видеть и сгорбленный в дугу бим, и загнутые в противоположную, нижнюю сторону «носки» лыж. Очень многое зависит от искусства судовождения. Тралить нужно со строго определённой скоростью, самое большее 2-3 узла; иначе трал всплывает и приходит в итоге пустым, или же, в худшем случае, мешок рвётся или вообще навечно остаётся на байкальском дне.

Но самая трудоёмкая работа связана с большим ихтиологическим тралом. Им улавливаются не только донные животные, но и обитающие в толще воды рыбы, в том числе и омуль. Этот трал раскрывается в ширину аж на 12 метров, а в длину его мешок – и того больше. Естественно, что раскрытие совершается не на палубе, которая для этого слишком узка, а уже под водой.

К спуску ихтиотрала команда и экспедиция нередко долго готовятся. Внимательно просматривают разложенный на палубе и приподнятый на стреле мешок, латают капроновыми нитками обнаруженные дыры. Цепляют трал за два троса, намотанных на разные барабаны. Аккуратно спускают за борт.

Нам не видно, как раскрывается трал; мы можем только представить эту картину. В качестве «лыж», раздвигающих мешок на должную ширину, служат две огромных овальных пластины. Называют их досками, хотя они сильно утяжелены металлом, и работа с ними довольно опасна.

Примерно час продолжается траление. За это время трал проходит путь в несколько километров и облавливает площадь около 5 гектаров.

А затем начинается долгая процедура подъёма трала, требующая напряжения усилий всей команды теплохода и по своей зрелищности сравнимая с театральным спектаклем. Ревёт лебёдка, выбирая оба троса. Затем резко сбавляет свои обороты и начинает глухо ворчать, подтягивая последние десятки метров с великой осторожностью. Судно медленно ходит по кругу вокруг приближающегося трала, чтобы ненароком не зацепить его винтом. Первыми поднимаются пластины-«доски», с мощным стуком прижимаются к правому борту. Затем на поверхности воды показывается дружная шеренга блестящих кухтылей, поддерживающих верхний край трала. Кухтыли позвякивают, сталкиваясь друг с другом на волнах, и подплывают к борту судна. Затем таким же дружным рядком взмывают на стреле вверх, над палубой. Мужики с натугой вытягивают из воды дель. Постепенно приближается самое интересное – конец мешка, или куток. Придёт полный или пустой, или, не дай Бог, вообще рваный?

И вот она, удача! Живая масса серебрится в кутке. Удачный улов омуля. Он такой тяжёлый, что самую последнюю часть трала на борт поднимают также лебёдкой через стрелу. Неописуемое по вызываемому восторгу мгновение: куток с горкой рыбы зависает над палубой, блестит при солнечных лучах или в свете прожекторов, если лов производится ночью. Мешок развязывают – и рыба скользким серебристым потоком стекает в объёмную пластмассовую ванну-бассейн.

На палубе толкотня. Научные работники кидаются срочно вылавливать свои объекты, кого что интересует. Чего только нет в этой ванне вместе с омулем! Толстые и мягкие глубоководные бычки с красивыми голубыми глазами. Длинные, как дождевые черви, олигохеты. Гигантские планарии, исходящие слизью, сверху коричневые, снизу светлые, отчего очень сильно напоминают шляпки грибов-маслят. Тёмно-зелёные, с хрупкой тонкой раковиной, улитки-бенедиктии. И огромная масса бокоплавов, оранжевых и белёсых, гладких и колючих, что нередко поминают их мужики недобрым словом, отбирая рыбу на камбуз – больно колят руки, чёрт возьми!

Но вот улов разобран, судно идёт дальше, а научный люд разошёлся по лабораториям, чтобы провести хотя бы первичную обработку добытого материала. Потом, по возвращении из рейса, предстоит ещё много кропотливой работы; но работа с живыми, только что отловленными организмами наиболее привлекательна.

Литологи – специалисты по донным отложениям – разрезают колонки грунта на ещё более мелкие части, упаковывают их, делают описание керна. Видная фигура в этом деле – Евгений Борисович Карабанов, прекрасно разбирающийся в осадках Байкала, в том, как они образуются, подвергаются превращениям на дне, переотлагаются течениями и транспортируются с малых глубин на большие. Удивительно разносторонни интересы этого человека. Он опубликовал подробную классификацию подводных ландшафтов Байкала, родившуюся во многом благодаря многочисленным собственным погружениям с аквалангом. Нелегко приходится тому, кто на палубе принимает сообщения от работающего на дне Карабанова: он рассказывает обо всём, что видит, и надо успевать записывать, чтобы не пропало ни капли ценной научной информации. Даёт жару Евгений Борисович и на палубе, будучи начальником экспедиции. Человек поразительной работоспособности, он требует брать и брать пробы до позднего вечера. Уставших подбодряет добрым юмором, который у него никогда не иссякает.

Карабанов подробно изучал байкальские подводные каньоны, в том числе и при погружениях на обитаемых аппаратах. Эти ущелья на склонах котловины, обычно являющиеся продолжением наземных речных долин, служат ловушками для переносимых течениями частиц грунта и транспортируют их на большие глубины. В результате Евгений Борисович разгадал давно занимавшую умы литологов загадку – о происхождении прослоек хорошо сортированного песка в глубоководных илистых отложениях Байкала. Разные были версии: о выносе песка ветром на лёд в зимнее время, о транспортировке его в глубоководные районы на льдинах, отрывающихся весной от самого берега… Но почему песчинки в сложенных ими слоях всегда строго одинакового размера?

Ответ на эту загадку упоминался вскользь выше, и внимательный читатель мог его заметить. Причиной этому явлению являются … селевые паводки, срывающиеся с прибрежных гор во время дождей. Достигнув Байкала, грязекаменные потоки устремляются вниз по его подводному склону. Попав в подводный каньон, поток, который теперь называется мутьевым, разгоняется вновь и стремительно вылетает на ровный простор глубоководного ложа Байкала. Здесь он постепенно теряет свою силу; вначале из слабеющего потока выпадают наиболее крупные частицы – камни и галька. Затем оседает более мелкий гравий. А потом начинает выпадать на дно песок. При этом более мелкие песчинки уносятся намного дальше от каньона, чем более крупные. Поток сам сортирует вынесенные им частицы по размеру и образует ровные прослои песка с песчинками равного размера. А затем начинается вновь спокойное многолетнее отложение ила, который постепенно покрывает сверху песчаный горизонт – свидетельство былого катаклизма.

В прошлом, отмечает Евгений Борисович, такие явления происходили гораздо чаще, чем сейчас. И было это связано с периодами интенсивного таяния ледников в горах, из-за чего селевые паводки случались очень часто…

В соседней лаборатории склонились над бычками-широколобками ихтиологи. Интереснейшая группа рыб, заселившая все глубины Байкала, подвергшаяся в нём бурному видообразованию. После исследований Д.Н.Талиева всерьёз за эту группу взялась Валентина Григорьевна Сиделёва. Много экспедиций провела она и в летнее, и в зимнее, предледоставное время с описанным выше бим-тралом; позаимствовала чертежи этой конструкции в Москве, в Институте океанологии, и успешно внедрила её на Байкале. Огромное количество карточек на траления имеется у неё в архиве.

И в итоге – проведён полный пересмотр систематики широколобок. В качестве дополнительного, очень интересного признака было использовано строение чувствительных органов, которые в обиходе называются боковой линией рыбы. Эти органы позволяют животному ощущать колебания воды, вызываемые каким-либо движущимся объектом, и должным образом реагировать на опасность или на появление пищи. Оказалось, что чувствительные окончания могут быть скрытыми (в системе специальных кожных каналов) и открытыми. И что ещё интереснее – у глубоководных представителей широколобок были обнаружены как скрытые, так и открытые рецепторы.

Объясняя это явление, Валентина Григорьевна пришла к выводу, что наличие канальной системы, скрывающей чувствительные окончания, свидетельство более длительной эволюции по сравнению с видами, у которых каналы отсутствуют, и, следовательно, разные представители бычков осваивали большие глубины озера в разное время. А если так, то и вселение этой группы животных в Байкал происходило в разное геологическое время. Предки одних видов пришли в него раньше, предки других где-то «задержались» и осваивались в Байкале уже бок о бок со своими сородичами, ставшими к тому времени аборигенами.

Чем дальше шло изучение широколобок, тем больший интерес они возбуждали у специалистов. Гипотеза Сиделёвой о неоднократном вселении их в Байкал встряхнула умы, побудила ко всесторонней разработке проблемы их происхождения в озере и последующей эволюции. И вот поднимаются на борт новые тралы, и исследователи изучают хромосомный аппарат бычков, состав их крови, тонкое строение глаз, сравнивают у разных видов структуру ДНК – вещества, являющегося носителем генетической информации и отражающего степень их родства…

Склонились над бинокулярными микроскопами зоологи – «беспозвоночники», рассматривают свежепойманных червей, моллюсков, ракообразных. Их работа на Байкале вознаграждается особо: до сих пор каждый год из озера удаётся описывать в среднем по 20 новых для науки видов. Многим не верится, что это возможно в наше время. Ещё как возможно! Есть предположения, что примерно одну треть своего разнообразия живых организмов Байкал до сих пор скрывает от нас. Надёжно запрятал в расчёте на много поколений исследователей, и выдаёт нам понемногу, чтобы не угасал интерес. И потому редкая экспедиция с участием зоологов возвращается без добытого из байкальских вод нового вида…

Раннее утро. Окружённое золотистым сиянием, поднимается солнце. Над Байкалом тишина и прохлада. Большинство усталых членов экспедиции ещё спит на своих полках. Теплоход мерно вибрирует, выходя на очередную станцию. Чайки тянутся за кормой, ожидая подачки с камбуза.

«Судовое время семь часов тридцать минут. Команда приглашается на завтрак. Приятного аппетита!»

Радио возвещает о том, что начинается новый день. День новых открытий.

При реализации проекта использованы средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии c распоряжением Президента Российской Федерации от 29.03.2013 № 115-рп») и на основании конкурса, проведенного Обществом «Знание» России.

В.В.Тахтеев, доктор биологических наук,
профессор Иркутского университета