Состоявшиеся прогнозы

В 2016 году, вероятно, не слишком заметным событием станет пятисотлетие выхода одной известной книги, которая, оставила значимый след в истории Европы, Америки, да и всего мира, будучи прогнозом идеального государства.

Речь идет о трактате английского политического деятеля и литератора Томаса Мора с витиеватым, в несколько строк названием, которую для простоты и запоминания называют одним словом — «Утопия». Двухчастный опус Мора стал точкой отсчета для других произведений футурологического, как мы сейчас говорим, рода.

Вышла книга в Нидерландах в 1516 году на латинском языке, создавалась она по время поездки дипломатической и имеет прямое отношение к дружбе Мора с Эразмом Роттердамским.

Самое поразительное из того, что связано с этой книгой то, что идеи непоколебимого католика Мора, не принявшего протестантизм в качестве государственной религии, во многом осуществились как в социалистических или квазисоциалистических системах государственного устройства, так и в странах капиталистических, так сказать.

Основная идея прогноза Мора — унификация всего и вся. И прежде всего это коснулось как общественных отношений, так и архитектуры.

И о последней в свете классических утопий и интересно поговорить, поскольку прошедший двадцатый век показал, что практически все, что описали Томас Мор в «Утопии», Томмазо Кампанелла в «Городе Солнца» и Фрэнсис Бэкон в «Новой Атлантиде» в полной мере реализовалось в реальности.

Мор пишет, что все города на острове, названном в честь его мудрого политика, похожи друг на друга.

Разве это не про школу чикагских архитекторов и гуру ее — Салливена с их проектами небоскребов, строительство которых в практике Мис ван дер Роэ нашли логическое завершение.

Разве это не про немецкую школу «Баухауз» с ее руководителем Гропиусом, эмигрировавшим по понятным причинам в США, насаждавшую в зодчестве идею типового строительства.

Разве это не панельные дома в СССР, в хрущевскую оттепель призванные решить проблему жилищного строительства, обеспечения граждан послевоенных поколений пусть не собственным, но социальным жильем.

Конечно, дело не только в архитектуре, а и в том, что новации типового строительства соответствовали идеологии, о чем, например, написал в своих эссе Иосиф Бродский, сравнивая Санкт-Петербург исторический, выписанный чуть ли ни по линейке его основателя, и Ленинград шестидесятых-семидесятых годов, окраинный и безликий и потому провинциальный.

Кампанелла в тексте со столь же изысканным названием, как и у книги Мора, говорит о государстве Солнца, которое все целиком поместилось в одной большой башне, где все поколения соляриев (так переводят название жителей той страны на русский язык) живут, учатся, растут и взрослеют в одном месте, меняя лишь по тем или иным причинам этаж проживания.

И снова нам вспомнятся небоскребы. Как и продолжение их — дома-машины, например, то, что строил Ле Корбюзье в Марселе для рабочих, но дороговизной его проект соотносим оказался с пентхаусом.

В этом доме люди имели возможность получать все необходимое — услуги разного рода — не выходя на улицу.

Не таким ли задумывался легендарный дом на набережной Москвы-реки, ныне то ли музей с живыми обитателями, то ли жилье для нуворишей разного толка.

Как и небезызвестный дом Наркомпроса, также построенный в Москве, и переживающий сейчас не лучшие времена своей долгосрочной истории.

Как видим, идея соединить в одном месте сеть предприятий бытовых услуг, магазинов, развлекательных разведений имеет тоже достаточную предысторию. Не столь эффектную по дате, поскольку 400 лет смотрятся не так красиво, как 500, но не менее значительную.

«Город Солнца» Кампанеллы почти ровесник по времени появления с «Новой Атландидой» Бэкона. А она, книга политика и философа также не слишком хорошо закончившего в тогдашней Англии, но не столь драматично, как Мор, является апологией научного городка, кампуса, где есть главное здание учебное и рядом с ним на той же территории — лабораторные корпуса и чуть ли ни общежития.

Таким образом, после краткого обзора одного аспекта классических европейских утопий 16-17 веков видно, что последующие поколения в оригинале и в переводах читали их даже слишком внимательно и осуществили в действительности, то, что казалось тогда сказкой (ее, как в советской песне было сказано — сделали былью).

Перечитывая подряд все три давние произведения утопические произведения думаешь: а, может быть, не стоило их так досконально изучать и реализовывать, не стоило воспринимать в качестве единственного варианта построения пусть не идеального, но образцового государства.

И потому, что унификация все же несколько упрощает представление о жизни и мешает проявлению своеобразия личного или национального.

И потому, что, к счастью, настоящее богаче того, что придумывали о нем сотни лет тому назад.

А вот это как раз обнадеживает, поскольку жить приятнее в свободном и саморазвивающемся обществе, где предлагаемая в качестве панацеи регламентация всех моментов бытия сведена к необходимому минимуму и нормой воспринимается ровно настолько, насколько не мешает выражению своеобразия и неординарности в духе демократических ценностей, религиозных постулатов и светских законов.

Илья Абель