Сивый мерин и джентльмен удачи

Автор Олег Харитонов

Понадобилась точная киноцитата. Конкретно из «Джентльменов удачи». Прогнал фильм – узнал, что надо, и вдруг торкнуло. Там один из героев сидел срок за то, что разбавлял на АЗС бензин ослиной мочой, и сей факт живо напомнил один позорный эпизод из детства…

Странные фокусы отчебучивает иногда память на старости лет. Порой не можешь вспомнить нужную инфу уже через пару часов, а тут ярко, как в кино, в мельчайших деталях видишь моменты полувековой давности. Альцгеймер подступает?.. Не хотелось бы. Впрочем, ближе к делу.

История – повторяю – позорная и стыдная до сих дней. О том, как я самым гнусным образом объегорил собственную маму.

Москва. 1959 год. Мне 6 лет – перед самой школой. До сей поры мы довольно комфортабельно по тем скудным временам жили себе в офицерской «семейке» от КЭЧ, но тут отец поступил в академию, и нас выперли. Ему положено место в общаге, а семье нет. Таковы были порядки. И мы оказались черт знает где, в какой-то слободке на задворках первопрестольной. У полоумной старухи сняли комнату в двухэтажном деревянном бараке с двадцатидырной сральней во дворе и общей кухней в самом конце длиннющего коридора, по которому дети гоняли на великах и громозвучных самокатах с подшипниками вместо колес.

Из офицерской среды ровесников, недавних фронтовиков со своей этикой и дисциплиной – мы угодили в сущий вертеп. И эта барачная кухня – отдельная песня… Средоточие разных наций и даже рас, вероисповеданий, социальных слоев, нравов, темпераментов, интересов (как правило, шкурных) и откровенных антагонизмов. Преимущественно, конечно, бабьих. Вавилонская башня. Разноголосье, разноязычье и скандальные вопли которой могли перешибить только бормашинный визг и зубовный скрежет циркулярных пил расположенной поблизости лесопилки, где и работало большинство обитателей этого «ноева ковчега».

Последствия назревали самые плачевные. Респектабельный папан сидел на лекциях в академии, в центре Москвы, частенько оставаясь ночевать на своей койке в общежитии для слушателей (разумеется, из-за долгой дороги к месту учебы), а мы с маман прозябали в захолустье с люмпенами. И моральный (точнее, аморальный) климат не мог не сказаться. К счастью, лишь на мне. Однако, забегая вперед, скажу: продержались мы там от силы полгода, иначе свихнулись бы точно. Перебрались к маминой тетке на постой.

А пока шестилетний пацан успешно «катился по наклонной плоскости» – излюбленное выражение моего папан. После сравнительно невинного существования в гарнизоне, я буквально впитывал тлетворности подлинного дна. Прежде всего усвоил бесконечное разнообразие и образное богатство русского языка, благо в «учителях» недостатка не было. Могучая русское слово доносилось из каждого угла во всем своем неповторимом многообразии. Просвещение на темы пола также шло семимильными шагами. Оч. быстро я научился от сверстников врать и жульничать в играх. Хотя по вечерам в постели еще терзался угрызениями совести. И в конце концов докатился до прямого мошенничества и воровства. Да не к кому-то, а к самому родному существу на свете.

И все случилось из-за той самой проклятой кухни.

Там не было газа, электроплиток и даже дровяных печек. Вся кухня заставлена столами, табуретами, тумбочками, на которой пыхтели, шипели и нещадно коптили десятки примусов, керосинок и керогазов. Кроме них да «лампочек ильича» никакой другой бытовой техники не знали. На этих весьма сомнительных агрегатах делали все: готовили еду, кипятили чайники, воду для стирки и мытья. И вся эта геенна огненная пожирала немеренное количество керосина. За которым взрослые гоняли нас, детей. Покупать керосин было святой обязанностью малолетних отпрысков всех без исключения семейств «вороньей слободки».

Происходило это так. Два раза в неделю – по вторникам и четвергам – на всю округу разносилось громогласное: ке-ро-син! ке-ро-син! Значит, в слободку являлась повозка с синей железной бочкой и желтыми буквами на борту «главкеросинторг». Телегу надсадно тащил всегда один и тот же худющий сивый мерин с грустными глазами блаженного Ионы, а правил экипажем столь же мифического склада возница – в брезентовом плаще и с глубоким капюшоном на голове. За спинку козлов заткнут длинный хлыст на древке. Мы, дети, всегда опасались этого кнута, хотя дядька ни разу его не употребил по назначению. Керосинщик был щербатым, на деревянной ноге, вечно небритый, вечно поддатый и с вечной папиросой на губе, несмотря на огнеопасную профессию. Одной рукой он подергивал ременные вожжи, другой держал у рта помятый цинковый рупор, в который и орал, не вынимая горящей цигарки, сиплым басом. По знакомому сигналу сбегалась вся босоногая клиентура. Сверкая запавшими глазами из-под капюшона, сухопутный Харон раскатистым «тпру» тормозил мерина и командовал; а ну, сучьи дети – в очередь! Девочки и мальчики, барачные замарашки с разбитыми коленками и сопливыми носами покорно выстраивались цепочкой – в одной руке трехлитровый бидончик, в другой зажата денежка. Керосинщик небрежно швырял первому пацану в очереди свой рупор, который на самом деле был огроменной воронкой, затем открывал крышку в бочке, вооружался черпаком на длинной ручке, кряхтя взбирался верхом на бочку, долго усаживался, раскорячив ноги в кирзовых сапогах и, наконец, начинал вычерпывать керосин и сливать его в заботливо подставленные посудины. И все это неспешно, подчеркнуто фиксированными движениями и со своеобычным приговором: лейся-лейся, керосинчик, будет от меня гостинчик… А деткам не зевать, точно под струю подставлять бидоны с воронкой и шустро исчезать вон. И не дай бог замешкаться, пролить каплю горючего. Сверху мгновенно следует кара небесная — довольно болезненный тычок черпаком по макушке и мат-перемат несусветный. Обслужив всю очередь, дядька аккуратно принимал плату, кому следует отсчитывал сдачу, долго выуживая монетки из бездонного кармана плаща. Затем складывал на место инвентарь, запаливал от спички новую цигарку, недвижно сидел – курил минут 20, потом легонько шлепал мерина по костлявому крупу и скрипел на своей повозке восвояси. А мы бежали по баракам, всем телом кривясь на бок, чтобы не расплескать ожидаемый на кухнях керосин.

Процедура повторялась раз от разу. Но однажды случилось то самое. Как обычно прикатил керосинщик, отоваривает, юные покупатели томятся в очереди, скучают, и вдруг… Из самого брюха сивого мерина выползает длинная черная змея, мотает безглазой головой и из нее хлещет мощный поток желтоватой вонючей жидкости. Ребятня не сразу сообразила, в чем дело, а после развеселилась. Коняга невозмутимо пИсает, а детки хихикают, покуда с бочки не раздается: а ну, малявки, не отвлекайсь! Эка невидаль – лошадь ссыт…

А мы с соседским Вовкой переглянулись и поняли друг друга без слов. Быстренько отнесли домой керосин, забрались в наш «штаб» на раскидистом клёне и принялись мараковать преступный замысел, который был прост, как все гениальное. Вместо керосина залить в бидоны конскую мочу, а денежки промотать в свое удовольствие.

В следующий завоз мы для виду встали в очередь, а сами то и дело зырили под брюхо мерина, чтобы не прозевать, когда он ссать начнет, и вовремя подставить под конскую струю свою посуду. Гадский мерин так и не поссал в тот раз. Он сделал это только через неделю. Все шло по плану. Мы с Вовкой наполнили бидоны лошадиной мочой, быстренько оттаранили «липовый» керосин домой и, радостные, отправились кутить. По пути зацепили кралю. Во дворе скакала через веревочку Танька из 4-го барака, соблазнили и ее – какой же кутеж без девок?..

Не помню тогдашних цен, но на преступные деньги мы купили каждому по эскимо, кулек пряников и стакан семечек у бабки на крыльце продмага. Забрались в полуразрушенную церквушку и слопали все за милую душу.

Кажется, продумали все до мелочей, но взрослые усекли мочу вместо керосина и вычислили злоумышленников в момент. Грянул гром и кара небесная. Вовку жестоко выпороли. Мне досталось гораздо хуже. Уж лучше бы тоже побили. Мама не тронула меня пальцем, только молча посмотрела в лицо и, не сказав ни слова, села на свою кровать и сложила руки на коленках. А мне стало так паршиво, что я разрыдался взахлёб, как последняя девчонка.

С воровством я завязал раз и навсегда. Джентльмена удачи из меня не вышло. И потом не раз убеждался: всякое мошенство и угрызения совести – вещи несовместимые.

Олег Харитонов