Шариковое

70 лет назад в Англии поступили в продажу шариковые ручки (в Штатах это произошло на год раньше). Событие стало новой вехой письменности, если кто не понял. В связи с юбилеем привожу фрагмент, который в конечном счёте и сильно переработанном виде вошёл в мою новую повесть – она будет опубликована в феврале.

В начале 60-х моя мама отправилась по турпутевке в ограниченно дружественную Польшу. На тридцать семь обменных рублей она привезла из этой экзотической страны невиданные и недоступные семейному воображению вещи.

Из чемоданов, прошедших две красных таможни, был извлечен и приснопамятный шариковый карандаш. Тонкий, как игрушечная сабелька сиротки Козетты, болотного немаркого цвета, с золотым ободком вокруг разъема, с синей мазучей пастой внутри стержня, похожего на молодой картофельный росток. В порыве детской хвастливости я принесла это сокровище в школу. А мне бы зарыть его в дальнем углу двора и любоваться изредка лунными ночами! Но удержаться я не могла! Кто познал искус Дефицита, тот меня не осудит.

Мы тогда получали среднее образование при помощи поршневых “самописок” – протекающих на тетрадь с домашним сочинением, опорожняющихся самым неожиданным образом в разгар контрольной.

Мое фетишистское наслаждение длилось всего один урок. На первой же перемене я получила совсем другой урок. Обладание единственной в своем роде вещью не простилось мне. Вырывая двойной цилиндрик друг у друга, беспрерывно и беспардонно его развинчивая и свинчивая, одноклассники принялись испещрять все вокруг иероглифами, зигзагами и арабесками. Классный шут Сережа Туренко, задрав синюю же водолазку, густо татуировал драгоценной пастой свой тощий живот, выкрикивая в неподдельном экстазе какие-то шаманские заклинания. Хома Брут, над которым пролетала со свистом мертвая панночка, не ждал так крика петела, как я ждала спасительного звонка и появления педагога. Но одновременно с вожделенным взвизгом сигнала к началу общих работ волшебная капсула, сиамский близнец моей детской радости, была повержена под ноги вандалов и с хрустом умерщвлена путем расчленения на невосстановимые фрагменты. В виде компенсации мне на парту был откуда-то с пустого неба свергнут пустой стержень с засунутой в него спичкой и неопровержимыми следами клыков: кто-то вошел в агрессивную фазу поклонения вещи и вампирически обкусал пластиковую трубочку сверху донизу.

Я почувствовала, что стержень, заполненный каким-то живоносным составом, вынут из меня самой. Безмолвно собрав растерзанный портфель (там, видимо, искали продолжения поживы), я прошла мимо ошеломленной учителки, никем не остановленная вышла из школы и тихо побрела по улице.

Я долго делала вид, что все поршневые ручки, купленные или подаренные мне, мистически пропадают, как женихи, отправляющиеся будить Спящую Красавицу. Потом мне это надоело (такую постпустоту мы часто принимаем за смирение). Я ведь не могла не понимать, что моего карандашика мне никто не вернет. Что никто никогда больше не поедет в загадочную Польшу…

Марина Кудимова