О языке Толстого и Пушкина

УРОКИ РУЗСЬКОГО

Люди-омонимы, вы проезжали блок-посты на выезде из Лугандии? Там такая «русская ромашка». Испытание для «недорусских». Если тронуться с места не дожидаясь, пока бородатый кадыровец разрешит, по машине палят из автоматов. А на посту поливают матом. «Пиляать! Я на русски сказал! Документа!» Он крутой и уверен – именно так выражаются настоящие русские. В Чечне, а теперь в Украине. Антиутопия. Донбасс-2014. Путину захотелось защитить лубянских соплеменников, проучить донецко-луганских и всех разом. «Хохлов». Задолбать самостийных «русскостью» и «градами». В прямом и переносном. По-советски отомстить за Референдум о независимости 1991 г. «Советский союз вам не нравился?! Так нате же, получите «народные референдумы»! С лубянскими подзаборниками. Губаревцами, лимоновцами и ростовскими, белгородско-курскими массовками на фейк-митингах. А «долбателям» внушили, что они и есть русские. За бетонными блоками поста. Такими же непроницаемо-серыми, на которых красным и чёрным намалёвано: «Добро пожаловать в ад!» Это чеченский стёб. Или рязанский. Неважно. Для тех, у кого есть этот шанс. Оставить ад позади.

Вспомнились «Повести Белкина» и толстовские «Хаджи Мурат», «Детство. Отрочество. Юность». Может, потому, что книжки с детства оставили в душе трепетную сопричастность. Тогда неосознанную. Будто ухватил, спасая хрупкую вазу, и застыл так в неловкости. Опасаясь выронить. Обидеть жалостью, или чем-то, чем обделены другие, не сознающие этой своей ущербности. У кадыровцев другие рефлексы. Не толстовские. Денэеровско-лэнеэровские. Советские. Это как если в цепочке ДНК лишняя хромосома. Таковых называют «дауны». У советских система отключила ген достоинства, культивируя унификацию холопа-мутанта. Всё равно, на каком языке.

Однако достоинство бывает громким и однажды на блок-пост полетела граната. Из проезжавшей машины, говорится в сводке, гранату бросила рыжеволосая девушка. Якобы, перед тем выкрикнула «Слава Украине!» Может, это были другие слова. Возможно, она умолчала, и за неё договорила РПГ. Неважно. Патриотизм не фальшивит. На любом языке. …В каирском пятизвёздочном «Хилтоне», у стойки рецепции паренёк в расстёгнутой до пупа рубашке отрывается на аккуратного клерка-египтянина: «Гааворь па-русски!»

Паренёк из Тюмени. И улетел в Тюмень. Клерк вызвал полицию, и усатые блюстители отправили совка на его сибирскую родину. Нет, клерк за стойкой знал русский. В Афганистане советские контрразведчики перехватывали какое-нибудь авто – «отжимали», по-теперешнему – и специфически допрашивали, по их мнению, моджахеда. Провода бобины высокого напряжения присоединяли к гениталиям и допытывались, где базы-лагеря повстанцев. Добывали разведданные. У них это называлось «учить русскому». Понимаете? Языку Толстого, Пушкина, Достоевского. Странная омонимия. Как немота. Звуки схожие, а смысл, как три буквы на заборе. Страна Эрефия, упиваясь похмельной ненавистью, самоутверждается. Кровью. Унижениями. Это стало слишком легко – быть русским. Достаточно передёрнуть затвор и замычать. «Пиляать!» И что у тебя против могучего довода? Толстой и Пушкин…

ТАРАБАРЩИНА

Отсутствие довода тоже ничего не меняет. В киевском отеле, поскромнее «Хилтона», молодой человек с бородой, как у Магомета, искал чайник и что-то втолковывал своему безбородому сородичу.

«Вера ю фром?» – поинтересовался я у «Магомета», когда тот спросил о чайнике, сильно коверкая русские слова. «Эээ, гавари на русски! – назидал «пророк», ни на тарабарски…» Оказалось, хлопцы из Айзербаджана. А я подумал, англоязычные. Одна из диаспорян-активисток «тарабарского» ареала поясняла в аналогичных интонациях. «Розумієте, пане, ми тут, взагалі, на рузськом не розмовляєм…» «Як ви тоді Толстого читаєте?»

Вопрос завис… В университете Джорджа Вашингтона – в уютном скверике у библиотеки, памятник Пушкину. Скульптуру венчает золоченый венок над Пегасом. Памятник чёрных тонов замечательно смотрится в контрасте с этой позолотой. «Наш парень, из Африки, замечает униформистка, прибирающая скверик, а жил в России. И чего туда понесло…» О, мадам! Он ведь и сам как-то посетовал. Чёрт догадал…

В довоенном Донецке наблюдал сценку. Возле тамошней, главной в области публичной библиотеки, человек пять коротко стриженых, по виду – уголовники, демонстрировали плакатики с пушкинским профилем. «Защитим русский язык!», «Дадим отпор бандеровцам!» Было жарко и «защитники» стояли топлесс. На бледных торсах красовались татуировки. Не те, что малюют в тату-салонах. Пожалуй, вашингтонский Пушкин подивился бы. Ибо не его время в России. Лубянское.

Виктор Боровиков