Координаты литературной оппозиции

Юлий Даниэль и Ольга Славникова имеют отношение к одной стране (сначала она именовалась СССР, теперь — Россия), но их творчество разделено во времени не только десятилетиями, но и иным мироощущением, другим отношениям к описываемым реалиям, да и сами эти реалии стали новыми.

Юлий Даниэль писал в советское время, но нет никаких оснований считать его советским писателем, как и антисоветским, как его определил вместе с Андреем Синявским суд за издание своих произведений за пределами собственного отечества без разрешения властей.

Ольга Славникова живет в новой России и называется российским писателем по праву и по существу своего творчества, поскольку описывает в своей большой и малой прозе то, что одновременно и буднично, и знакомо, и узнаваемо.

Но и Даниэль и Славникова вводят в свои произведения элемент фантасмагории и сатиры. У Даниэля это проявляется в иронии, даже в критике бескомпромиссной и беспощадной до разоблачения всего и вся. У Славниковой — в легком отклонении описываемого от обыденной нормы, в некоторой деликатной небывальщине, сдобренной беллетризмом и легким слогом.

Результат их творчества известен. У Даниэля — несколько лет лагерей по политической статье, у Славниковой — ряд престижных премий.

Вероятно, очень важно прочитать их произведения, как единое целое, помня обо всем этом, учитывая сноску на время и обстоятельства, внешне как бы кардинально изменившиеся. Такое сопоставление поможет лучше понять и творчество каждого автора в отдельности, и то, что они хотели сказать про современную им страну. И сказали, как считали нужным — точно, талантливо и узнаваемо.

Порыв свободомыслия

Книга Юлия Даниэля «Свободная охота» (Москва, ОГИ, 2009), куда вошли проза, публицистика одного из первых советских диссидентов послесталинского времени, оформлена минималистки скромно. Твердый переплет, в который обернута собственно напечатанная книжка, серый грубый картон, напоминающий о папках с судебными делами, которыми завалены российские суды. Возможна, что в подобной папке лежали материалы по делу Даниэля и Синявского.

Формально их судили за то, что они передали свои тексты для издания за границами советского тогда отечества. На самом деле, суд являлся элементом политического давления не только на двух граждан страны, которые осмелились издаваться не в СССР, а и на всех остальных — писателей, поэтов, драматургов, художников, музыкантов, режиссеров и артистов, то есть людей творческих профессий — которые таким образом получали урок того, что можно здесь и сейчас и как нельзя заниматься творчеством, будучи российским гражданином.

Теперь, когда уже в постсоветской России только что прошли столкновения между властью и оппозицией, все более очевидным становится не только такая подоплека судилища, происходившего почти полвека назад.

На самом деле, Юлий Даниэль был больше публицистом, политическим философом, чем писателем. В форме художественного произведения он ставил нелицеприятные вопросы о сути государственной власти и отвечал на них прямо, резко и нелицеприятно.

Так в повести «Говорит Москва» он описал историю о том, как в СССР в начале шестидесятых объявили о дне открытых убийств. Даниэль показывает, как горожане, обыватели, идейные борцы, интеллигенты, местная шпана и общественники отнеслись к сообщению, переданному по радио, напечатанному в газете. Даниэль написал и о том, как по разному теми или иными людьми переживался названный день в советском календаре, каким стало отношение к происшедшему после того, как злополучный срок прошел и все вроде бы вернулось в обычное рутинное, идеологичное и привычное русло (хотя ясно, что, пройдя через подобное испытание, все пережившие его стали по-своему другими).

Как можно было такое публиковать в России, когда политическая «оттепель», связанная с именем Хрущева, подходила к своему преждевременному, но и логичному концу, а в стране победившего пролетариата, как писали о событиях семнадцатого года в школьных учебниках, каждый день с октябрьского переворота был и оставался днем разрешенных убийств.

Как можно было издавать повесть «Искупление», чтение уже которой могло стать подвигом, не говоря о том, какое влияние она могла произвести на познакомившихся с ее содержанием. Она о том, как уважаемый человек без особых оснований для этого обвинялся обществом в стукачестве, как после обструкции сошел с ума и в помраченном сознании признал себя виноватым. Логика его, несмотря на болезненность его мышления в финале мытарств и попыток доказательства своей невиновности, все же оказывалась вполне убедительной. Суть ее состояла в том, что мало не доносить на других, чтобы считать себя порядочным человеком, как считали многие, оправдывая себя и защищая себя от приступов совестливости. Надо еще не примиряться с тираническим, подлым режимом, чтобы в несоглашательстве с нормой его бытования проявлять собственную гражданскую позицию.

По сути, это и являлось не только политической философией, малым трактатом интеллектуала, а и призывом к действию, что с точки зрения советской власти и подпадало под статью об антисоветчине.

Или рассказ «Руки», в котором практически дан корявый и правдивый монолог сотрудника расстрельной команды, над которым подшутили его товарищи. Правда, психика его оказалась крепче, здоровее и устойчивее, чем у рефлексирующего интеллигента из «Искупления». Поэтому нквдешник только пережил нервный срыв и выздоровел, но от прежней должности ему пришлось отказаться, потому что руки у него стали трястись. И ему уже не слишком легко было приводить приговоры в исполнение. Без дела он, конечно, не остался, ведь проверенные кадры нужны на любом рабочем месте. Но вот сожалел этот расстрельщик, что из-за чужой шутки не смог выполнять свой революционный долг и в полную силу служить родному советскому отечеству.

Сейчас читая прозу Юлия Даниэля, снова и снова задумываешься: на что он надеялся, отдавая свои тексты на Запад. Несомненно, зарубежные радиостанции в СССР слушали и из подготовленных там передач узнавали то, что не сообщали здесь о происходящем в стране. Все же, такие передачи рассчитаны были на смелых и граждански активных людей. А было ли таковых тогда много, мне неизвестно.

Тем не менее, Даниэль понимал, что его поступок будет резко и жестко воспринят на его родине, что и произошло. Суд, ссылка, появление дневниковой прозы «Свободная охота» — это произошло потом, как ответ власти мужественному и немного романтичному автору, для которого слово, правда стали делом. В его случае, делом жизни, делом потери и обретения свободы, что не просто выбор и поступок, а судьба и такое же искупление, как случилось с благополучным героем его одноименной повести.

Кроме сугубо публицистических в названный сборник Юлия Даниэля вошли вещи сатирические, в булгаковском ключе. Это рассказы «Человек из МИНАПАа» и «В районном центре». В первом из них Даниэль поиздевался практически над идеей создания нового человека, человека эпохи большевиков и «большого террора», человека советского по мировоззрению и физической организации.

Там речь идет о том, что сотрудник одного из столичных вузов обладал редкой способностью в момент соития с женщиной регулировать будущий пол ребенка. Его сначала обличили за разврат, потом использовали однозначно для воспроизводства людей нового типа. В результате он переживает только о том, что когда-то станет неспособным к сексуальному влечению и окажется не удел.

Во втором рассказе описывалась парадоксальная ситуация, когда секретарь райкома партии мог по своему желанию становится котом и в какой-то момент потерял контроль на своими превращениями туда (в кота) и обратно (в человека) и тоже оказался лишенным синекуры. В данном случае — партийной.

Понятно, что ни в шестидесятых, ни позже, вплоть до перестройки, вернее, самых первых лет ее, ничего подобного не могло появиться в наших художественных журналах, не могло быть издано отдельной книгой. Но оставалось известным, читаемым и знакомым не одному поколению соотечественников Юлия Даниэля (по существу, ведь именно для них он все это написал, именно для того, чтобы они смогли узнать о его произведениях, переправил их за пределы отечества, именно ради них рисковал здоровьем и свободой).

И даже сейчас, когда постперестроечная Россия пережила упоение и разочарование квазидемократией, когда власть в стране все больше походит на то, что граждане государства проходили на личном опыте или узнавали из книг о прошлом, (что и было прошлом, но как-то осовременилось и повторяется в том же формате) — и сейчас проза Даниэля представляется острой, смелой и убедительной.

Напоминая о том, что искупление продолжается и списывать то, о чем честно и последовательно писал в свое время Юрий Даниэль, преждевременно. К сожалению.

Почти сбывшееся

Ольга Славникова, признанный мастер современной российской прозы, назвала свою книгу пятилетней давности «2017» (Премия «Русский букер»).

По сути, это сущая беллетристика, увлекательный, подробный, типично женский роман с авантюрной интригой, множеством героев и событий, которые с чисто рациональной точностью красиво и эффектно связаны в один композиционный узел.

В книге говорится о том, что в России года столетнего юбилея Октябрьской революции в большом провинциальном городе (читай — во всей стране) граждане живут сами по себе и, как правило, двойной жизнью.

Они устраиваются почти независимо от государства и делают все, чтобы оно не касалось никоим образом их частной жизни, их увлечений. И потому очевиден фактор двойничества: один из основных героев повествования является профессором истории, преподавателем солидного учебного заведения в официальной жизни и руководителем группы нелегальных собирателей драгоценных камней, спонсором частной камнерезной мастерской, держателем акций зарубежных компаний и владельцем громадного богатства — ограненных камней.

Именно рассказ о хитниках (так Славникова называет частных предпринимателей от бизнеса по поиску и обработке редких минералов, изготовлению и продаже ювелирных изделий) и есть основное в ее романе в полтысячи страниц. (Заметим, что читается он легко и быстро, будучи историей приключенческой, вписанной в как бы отдаленное будущее России. Здесь авторская ирония сосуществует с точностью и конкретностью деталей, а лирические описания о красоте камней и сугубо индивидуальной деятельностью, в чем-то похожей на освоение Запада в Америке в другое время. К тому же, будучи по рождению с Урала, Ольга Славникова естественно вставляет в свои описание фольклорные мотивы о горных богатствах в духе сказов Бажова. Да и описывает свойства и красоту камней так подробно, как будто это не только роман, а и проспект профильной выставки.)

Хитники у нее — особая каста, своеобразные хиппи новейшего времени, которые живут по однажды выработанным и дальше поддерживаемым законам, по принятому всеми кодексу чести и в соответствии с той романтикой, которая кажется им важнее и существеннее всего остального.

Несомненно, из сказанного следует, что такое подробное представление тех, кто для общества являлся в некотором роде маргиналами, асоциальными людьми, в своем роде свидетельствует, что в самом обществе что-то не так, что оно не слишком пригодно для нормального существования, что в нем не хватает радости и гармонии, раз люди уходят из него, занимаясь рискованным и странным , по сути противозаконным промыслом.

И это именно то, что вдруг начинаешь понимать, следя за перипетиями событий, которые движут сюжет элегантно, ярко и увлекательно.

В своем постскриптуме к роману «2017» Ольга Славникова с долей манерности сообщает, что не писала антиутопию, поскольку ее интересовала сама возможность заглянуть в то, что могло быть через лет со времени начала работы над романом. (Он вышел в 2008 году, а сдан был в печать в начале того же года, когда второй срок своего президентства заканчивал Путин и его приемником готовился стать Медведев.)

Есть легкое лукавство в подобных определениях — утопия, антиутопия. Славникова перенесла в будущее и несколько укрупнила, иногда до сарказма, порой до горечи то, что знакомо ее читателям в конце первого десятилетия нулевых годов.

Но именно теперь, то есть, через пять лет после того, как «2017» был завершен и за пять лет до той даты, которая стала названием его, его содержание воспринимается особенно злободневно. Именно потому, что Россия в ее нынешней истории пережила удивительную зиму 11-12 годов, весну 12-го года двадцать первого века, которые так и не стали ожидаемой оттепелью, на какую надеялось общественное сознание в своих оппозиционных выступлениях на площадях Москвы, Питера и других городов.

Исторический контекст событий, собственно морок юбилейной даты вкраплен в текст романа лаконично, как новостное сообщение.

Суть его оказалась в том, что началось в городах и весях российских какое-то брожение, равносильное историческому же безумию, которое приобрело истерическую форму , став национальной трагедией с большим числом жертв.

Автор называет происходившее «ряженой революцией», показывая ее течение по событиям того периферийного мегаполиса, в котором и жили все участники описываемого в «2017».

Точкой отсчета стал Праздник Города местного масштаба, когда во время обычного шествия участников клубов любителей российской старины произошла реальная стычка между теми, кто шел в колонне, одетых в белогвардейскую форму, и теми, кто позиционировал себя, как красноармейцев. У белогвардейцев в кобуре оказались не макеты, а настоящие, при этом, заряженные пистолеты. А красноармейцы в буденовках выступили против них, имея в руках винтовки и самодельные бомбы. Возникла не просто драка, а настоящее побоище. Главная площадь города быстро была оцеплена спецподразделениями милиции (тогда она еще называлась так, а с прошлого года стала в РФ именоваться полицией). Над толпой летали вертолеты, подъезжали постоянно машины «скорой помощи», металлоискатели, которые установлены были скорее для формы, чем для проверки граждан, задействованы оказались по полной программе.

Приехали на место кровавого противостояния первые лица города и области, СМИ очень лаконично, в духе советской пропаганды сообщили о происшедшем. Но все же информацию не удалось скрыть и она, подобно пожару, стала распространяться по стране. То тут , то там все те же любители исторических раритетов разыгрывали в реальных местах действия то, что потом вошло во все учебники истории: топили суда, взрывали дома, громили магазины, что множило число жертв и распространялось по стране с невероятной скоростью.

Завершилось все тем, что выбранного президента России отстранили от власти, мотивируя все его болезнью и необходимостью срочной госпитализации. Власть перешла к Временному президентскому совету, в Москву стянули войска, а по радио и телевидению вновь сообщали об обстановке в стране в позитивных тонах.

Чем закончился 2017 год по прогнозу Ольги Славниковой, можно только предполагать, поскольку оставшиеся в живых после всех испытаний два героя романа уходят на очередной поиск сокровищ, не будучи уверены, что вообще возвратятся из опасного путешествия и возвратятся в ту страну, из которой ушли в этот раз за драгоценными камнями.

Но по тому, что сказано Славниковой в романе, все же очевидно, что на смену полу- или псевдодемократическому общественному устройству, буржуазному по своей сути (как в наше время здесь и сейчас) придет военная диктатура и через сто лет после Октябрьской революции она повторится. Также и немного по-новому.

То, что писатель описала в 2007 и что буквально произошло в конце 2011 и в первой половине 2012 годов, поражает своей точностью и правдивостью.

И все же очень хочется надеяться, что прогноз Ольги Славниковой не сбудется в полной мере и до конца.

Чтобы не повторяться трагическим фарсом и новым антипримером для остальных стран и народов.

Хочется на это надеяться, хотя верится в положительный сценарий будущего России с трудом. Хотя и перемены вполне возможны в ту или иную сторону, что надо прожить и пережить. С оптимизмом и мужеством, если иначе не дано и не получится сегодня и в ближайшие несколько лет для очень многих граждан нашего отечества.

События в нынешней России происходят столь значимые с разных точек зрения, столь кардинальные, для понимания ее настоящего и будущего, что литературное произведение, которое стремится ухватить их и передать злобу дня в художественной форме, обречено на отставание и почти провал.

Еще недавно могло показаться, что роман Ольги Славниковой — всего лишь игра ума, а вот поди ж ты — все переменилось и описанное в нем стало похожим на действительно совершающееся. Более того, грустная нота прозы Юлия Даниэля вдруг оказалось актуальной, поскольку его смех над настоящим и прошлым аукнулся в иных реалиях, стал прологом и предвестием нового духовного апокалипсиса, указанием на то, что давнее может возродиться вновь в либеральном обличье, но таким же, как и было когда-то.

То ли такова судьба России, то ли, действительно, по Марксу все идет по спирали и в России в первую очередь, но прошлое напоминает о себе здесь так явно и провокационно, что становится скучно и душно жить. Но не безнадежно все еще все-таки. Не все так уныло, как кому-то мечталось и хотелось. Что и радует, и поддерживает, и спасает от эмоциональных решений.