Больничные записки. Бывший чекист

Мне ни с кем не хотелось ни о чем говорить, придя в палату. И по самочувствию, и по настроению.

Отоспался, взял карманного формата книжечку псалмов, и начал читать с самого начала.

«Эй, сосед, ну, что там Коран говорит?». Не сразу понял, что спрашивали меня. На кровати напротив сидел пожилой мужчина с голубыми глазами.

Не сразу включился в разговор с ним. «Ну, при чем тут Коран?» – задал ответный вопрос. На что тот заметил, что я в шапке, а он служил на Востоке и принял меня за мусульманина. Меня и за мусульманина – хорошая разводка, профессиональный заход. Пришлось ответить, что не мусульманин. Пробовал он меня расспрашивать дальше, но мне явно не хотелось ему отвечать. Тогда он улучил момент, когда в палате кроме нас никого не осталось, и всю свою биографию пересказал в кратком изложении. Звучало пафосно, но все же несколько нарочито. Да и его физическое состояние, не по статусу пребывание в городской, а не конторской больнице, не соответствовало описанной им героике.

Во время рассказа он даже вдохновился, выпрямился, опираясь на ходунки, а потом как-то сник и вышел из палаты.

В столовую он не ходил, завтрак, обед и ужин ему приносили в палату, раздвигали стол прикроватной тумбочки, и, опершись на металлическую конструкцию над кроватью, он медленно поднимался, садился, и неторопливо ел, а потом тихонько ложился на кровать и засыпал.

Меня он постоянно расспрашивал о врачах и больницах, записал даже мой телефон (мне не хотелось его давать, но пришлось).

Врач, мужчина лет 35, обращался к нему на «ты», что меня удивляло, но он не обращал на это особенного внимания. Несмотря на его славную по советским меркам биографию и вроде бы очевидные заслуги, относились к нему врачи и медсестры без особого уважения. Не до почета, прямо скажем, хотя мужчина с тихой гордостью говорил о боевых орденах и многих наградах, полученных за выполнение спецзаданий.

И только уборщицы в один голос отмечали его невероятного обаяния голубые глаза и простое лицо старого, но жизнелюбивого человека, чья жизнь давно подходила к концу, о чем он не особенно сожалел. Или не давал повода думать о том, что с ним стало после всего героического теперь в глазах других.

2. О том, что после

В ночь перед операцией он смотрел в ноутбуке ужастики про зомби, держался молодцом.

Утром, когда ему сказали раздеться и лечь под простынку, шутил с медсестрами, а до того звонил жене и с чуть натужной веселостью рассказывал ей, как побрил, то, что было рядом с местом операции.

Делали ее под местным наркозом. И в палату привезли его через несколько часов. Когда анестезия прошла, его оптимизм пошел на убыль. Сделали еще пару-тройку обезболивающих уколов, вроде бы ему стало полегче. На следующий день даже встал с постели, пожалев потом об этом, поскольку закружилась голова и сказывалась боль. Жене и родственникам по мобильному рассказывал, какой у него шов и шутил по этому поводу, а потом охал весь вечер, потому что оказалось, что не все так просто, как представлялось до того.

Операцию он собирался сделать у знакомого провинциального врача, дача которого по соседству с его домом. Но там что-то не получилось по разным причинам , и выяснилось, что отказывать уже нельзя. Сама операция – рутинная, не такая уж сложная. Но после нее приходил в себя с усилием. При том, что находился сосед по палате в лучшей больнице Москвы из так сказать бесплатных.

Постоянно говорил о том, что у нас хирурги отличные, что, правда, а вот выхаживают плохо.

Рассказывал в качестве грустного анекдота, как его родственнику в другой больнице промывали кишечник, а потом бежать нужно было через весь коридор. Администрация лечебного заведения знала, что это неправильно, но ничего не меняла, вот и устраивали пациенты марафон с предсказуемым результатом.

Еще вспомнил, как в известной больнице, пользующейся, однако, дурной славой, ему за деньги и по знакомству сделали операцию. Но хирург, закончив смену, ушла домой, а в палате не стали делать укол для остановки кровотечения. Вот кровь и потекла у него из носа в горло, да так, что он чуть не захлебнулся. Доплатил и здесь, когда понял, что дело плохо. Только после этого кровотечение остановили, но потом в себя он приходил несколько дней. В том числе, и из-за того, что кровь попала в желудок, что крайне неприятно по последствиям.

Не знаю, как уж у него сложились дела после теперешнего оперативного вмешательства, поскольку выписался раньше его. Но с тезисом его – выхаживание – проблема российской медицины – согласен. Но не только с этим. А еще и с тем, что и многое другое – тоже проблема, если пуст карман и надеешься на добросовестность и порядочность врачей. Конечно, не всех. Но и не немногих.

Долгосрочное осознание вины

Когда новый пациент, сосед по палате, рассказывал молодой женщине, лечащему врачу, сколько у него болезней, был поражен, как на одного человека могло свалиться столько неприятного.

Потом он – крупный высокий мужчина, которому не дашь его 90 лет – подошел ко мне и представился: «Иван». Спросил сразу, кто я по национальности, тут же заметил, что «ваших много в правительстве и о народе они совсем не думают».

А потом рассказывал про свою жизнь. Из чего я понял, что окажись мы рядом в другой ситуации – чикнул бы без разговора и сомнений.

Служил он в НКВД. Из прошлого вспомнил, как наводили порядок в Литве и боролись с «япошками» (цитата).

Про Литву и лесных братьев звучало так: «Шли вперед, прижавшись плечом к плечу, и стреляли во все, что движется». Про Дальний Восток было примерно такое же повествование. Когда он говорил о том, какой звук у гильзы, вылетавшей из ППШ, как метко стрелял автомат, сколько патронов в каждом из его магазинов, что-то происходило с его лицом: он молодел буквально на глазах и улыбался. И от этого становилось не по себе.

Каждое утро и каждым вечером у него поднималось давление, которое глушили сильными уколами.

Засыпая, уже в дреме, он шептал какую-то свою молитву, обращался к Нему наивно и искренно, а на тяжелой цепочке на шее у него висел солидных размеров крест.

Прожитого он не отрицал, только упомянул, что каждый день после работы выпивал по литру водки и так ехал домой, если попадался спирт, и он шел в дело.

Однажды к нему пришел взрослый сын, мой ровесник, судя по внешности, зыркнул на меня резким взглядом и не слишком дружелюбно стал обсуждать с отцом его лечение.

Ему никто не давал его лет, поскольку выглядел он лет на 70.Машина и дача у него имелись, очень удивился, что у нас нет ни того, ни другого. Выглядел он здоровенным мужиком, которому ничего не страшно. Наверное, кроме одиночества и памяти. Если я не ошибаюсь в людях.

Илья Абель