Вопросы языкознания

Поэт и эссеист Михаил Книжник об особенностях современной русской речи.

Я, как полагается еврею, люблю русский язык. С удовольствием и интересом слежу за происходящими с ним изменениями, слушаю речь приезжих, киногероев и людей в телевизоре. Читаю книги лингвистов, описывающих и трактующих метаморфозы языка. Лингвисты эти, надо сказать, тоже по большей части, евреи.

Меня не пугают заимствования, поскольку они привносят новые оттенки смысла. Меня не отвращают словечки, от которых бьются в истерике пуристы, просто я не стану говорить «вкусняшки», «днюха» или «няшный». Во всяком случае, не в их прямом значении.

Но есть одно слово, которое показало мне, что я никогда не жил в метрополии моего языка, что давным-давно отъехал из ареала его распространения и, что есть психологическая, а может и моральная пропасть между мной и им, моим языком.

У одного российского писателя, тоже, к слову, еврея, герой едет за покупками в «Икею», но при этом не хочет, по мнению автора, признаться себе, что он беден, что он – внимание! – нищеброд.

Может быть потому, что «Икея» есть везде, что она некий символ единого, глобализированного мира, меня пронзило. Во всех языках, доступных мне в той или иной мере, есть слова, описывающие нужду, бедность, нищету. Есть эвфемизмы, пословицы, предназначенные для жалоб на трудности жизни. Все эти «зубы на полке», «затягивание поясов», «сведение концов с концами».

Но ни в одном языке нет слов презрения, унижения бедности.

Нигде, в странах, жизнь которых мне знакома больше, чем туристу, покупатели «Икеи» не чувствуют себя униженными.

Слово «нищеброд» – не новое слово, оно имело хождение в начале 20 века, оно встречалось у Бунина и Горького. Не оно ли, вернее не описываемое ли им презрение к бедности, обеспечило то остервенение, ту безграничную лютость, с которыми шла русская революция?

Потом слово исчезло из обихода на долгие десятилетия, но к началу 21 века – вернулось и получило повсеместное распространение. В интернете даже появились наивные тексты, объясняющие разницу между просто бедным и нищебродом. Они мне напоминают кустарную дифференциацию на жидов и евреев, которой обычно пытаются оправдаться особенно неумные антисемиты.

Боюсь, что такое демонстративное, декларируемое на уровне языка оскорбление людей за их неуспешность, неудачливость, неумение зашибить деньгу, говорит о том, что «та единственная гражданская» так и не закончилась и обещает новую кровь.

Михаил Книжник
FB