Ташкентские чинары

Раньше Ташкент называли «звездой Востока», «хлебным городом», а ещё – «зелёным», но не потому, что здесь была популярна партия «зелёных». Или потому, что зелёный – свящённый цвет для мусульман, так как пророк Мухаммед носил изумрудный халат. Просто в Ташкенте немыслимое количество деревьев.

И это не только его украшение, но и могучие «лёгкие», помогающие переносить удручающе жаркое лето.

Больше деревьев, пожалуй, только в Мюнхене. Хотя допускаю, что есть города позеленее, но в них бывать мне не доводилось. И вдруг в 2009 году в центре Ташкента, а затем в других его районах принялись вырубать деревья.

Начали со сквера, носящего имя Тамерлана. В советское время он назывался сквером Революции. В царское – Кауфмановским сквером, а чинары здесь были посажены ещё в XIX веке.

В 60-90-е годы прошлого века сквер был «духовным центром» не только города, но и всей Средней Азии. Здесь собирались и спорили поэты и политики местного разлива. Родным его считали футбольные болельщики, шахматисты, влюблённые парочки и… проститутки. Именно здесь впервые появился двойник Адольфа Гитлера – Александр Шишкин.

Был он человеком странным, добрым и светлым. Сын «врага народа», сполна хлебнул лиха. Его по этой причине даже в школу отказывались принимать. Сменив массу профессий, в основном малопрестижных, поработав журналистом и киноактёром, покуролесив в составе российской рок-группы «Коррозия металла», Шишкин в начале 90-х переехал в Москву, но через несколько лет, всё бросив, возвратился в Ташкент. Почему? Вот как об этом он сам рассказывал: «Я думал: круто, конечно, Москва, Россия. Но среди кого там жить? Там русские, и здесь тоже русские, но у нас русские совершенно по-другому воспитаны. В Москве каждый бухой, каждый пиво пьёт. Я не мог ни с одной москвичкой договориться, потому что каждая курит и водку пьёт, а у нас это не принято. То есть мы русские и они русские, но мы говорим на разных языках. Тут принято по обычаям соседей угощать. И никто говна на лопате тебе не поднесёт. Вот живу я в одном доме с узбеками. Они ещё бедней меня, но у них обычаи такие, они мне постоянно, через день какую-то еду приносят, плов, ещё что-то. Каждое 9 мая люди в Москве подпитые начинают мне претензии предъявлять: „Ты войну начал!“ Я войну начал?! Ко мне относятся как к настоящему. И били бывало в метро, потом на Арбате, несколько раз. А узбеки другие: „Гитлер-ака, я вам пригласительный принёс, приходите, пожалуйста, ко мне на свадьбу“. Они вообще его не знают и знать не хотят. Я хожу по Ташкенту, ну кто-то скажет: „Ой, что-то форма у вас странная“. Фактически я хожу не в немецкой форме, а в форме литовских лесных братьев. Я уверен, и десяти шагов не прошёл бы в Москве в такой форме, обязательно бы начались подколки, наскоки, оскорбления… Нервов бы не хватило. А здесь никто мне ничего не говорит. Хотя эта неосведомлённость иногда удручает. Мне один киоскёр как-то говорит: „Вы знаете, вот ваш портрет вышел в узбекской газете“. Я поясняю: „Это Гитлера вышел портрет“. А он: „Гитлер? Вот вратарь германский – знаем. Оливер Кан зовут. А Гитлер не знаем“».

12 марта 2012 года Александр Шишкин скончался. Отпевали его в церкви на Боткинском кладбище, а похоронили на кладбище в поселке ТашГРЭС.

Кстати, первый двойник Ленина появился тоже в Ташкенте и тоже в сквере. Зовут его – Анатолий Кокленков. В 1994 году в Москву его перетянул Гитлер-Шишкин. Они дружили. Но потом пути их разошлись.

Но главной достопримечательностью сквера были, конечно, не Гитлер с Лениным, и не кафе с фонтанами, и не самодеятельные шахматисты, проводящие бесконечные турниры, не футбольные болельщики, традиционно здесь собиравшиеся, а столетние чинары.

Чинары, несколько метров в обхвате, росли здесь действительно необыкновенные. Они помнили первых туркестанских губернаторов: Константина фон Кауфмана, Михаила Черняева, Николая фон Розенбаха, революцию 1917 года, Осиповский мятеж, великую актрису Веру Комиссаржевскую, скончавшуюся в Ташкенте в 1910 году от чёрной оспы, героя Русско-японской и Первой мировой войн генерала от инфантерии Лавра Корнилова, служившего в чине поручика в 5-й артиллерийской батарее Туркестанского военного округа, Сергея Есенина, польских офицеров армии генерала Андерса, Юлиуса Фучика… Помнили толпы эвакуированных советских граждан, Анну Ахматову, Галину Уланову, Марка Бернеса, Александра Солженицына, Соломона Михоэлса, Константина Симонова, Алексея Толстого… Кстати, как рассказывали старожилы, последний ничуть не страдал в ташкентской эвакуации. У него даже был слуга, прославившийся сакраментальной фразой в ответ на вопрос о местонахождении хозяина, автора «Аэлиты», «Петра Первого», «Хождений по мукам», «Золотого ключика» и других великих романов, сказок, пьес и рассказов. Он отвечал: «Их сиятельство ушли в ЦК нашей партии».

Ещё они помнили советского поэта и переводчика Наума Рамбаха, более известного под псевдонимом Наум Гребнев, автора бессчётного числа переведённых им стихотворений поэтов Кавказа и Востока, в том числе гениальных «Журавлей» Расула Гамзатова, положенных на музыку Яном Френкелем.

На Отечественной войне он был трижды ранен и после одного из ранений оказался в госпитале в Ташкенте. У него начался перитонит, и все решили, что Рамбах-Гребнев не жилец. Сестра, которая дежурила в палате, даже поцеловала его в лоб как умирающего. Но он остался жив. И едва оклемавшись, сбежал из госпиталя без увольнительной, чтобы увидеть… Анну Ахматову, с которой знаком не был. Каким-то чудом и с помощью Эдуарда Бабаева, ставшего много позже профессором МГУ, доктором филологии, крупным специалистом по истории русской литературы и журналистики XIX века, а тогда трепетного юноши 15 лет, также Рамбаху незнакомому, он явился на ул. Жуковского, 54.

В этом доме, позже разрушенном землетрясением 1966 года, кроме Ахматовой жили Абдулла Каххар, Владимир Луговской, Ксения Некрасова, Лидия Чуковская, Александр Хазин, другие прозаики и поэты. По воспоминаниям Эдуарда Бабаева Ахматова «была очень взволнована этим визитом и долго потом вспоминала фронтового солдатика и поэта в госпитальной пижаме и в чужом плаще». В 1944 году в доме на Жуковского Ахматова, к слову, до эвакуации в Средней Азии никогда не бывавшая, написала:

Я не была здесь лет семьсот,
Но ничего не изменилось…
Всё так же льётся Божья милость
С непререкаемых высот,

Всё те же хоры звёзд и вод,
Всё так же своды неба чёрны,
И так же ветер носит зёрна,
И ту же песню мать поёт.

И ещё примечательный факт. В Ташкенте Анна Андреевна жила в комнате, которую до неё занимала супруга Михаила Булгакова – Елена Сергеевна. Зная это, становятся понятны ахматовские строки, написанные в августе 1943-го в Ташкенте:

В этой горнице колдунья
До меня жила одна…

Друг другу их представила Фаина Раневская, и это знакомство вскоре переросло в дружбу. К слову, Ахматова с Раневской тоже сблизились именно в Ташкенте, куда последняя прибыла в эвакуацию летом 1941 года.

Жили они, несмотря на то, что получали продуктовые пайки, трудно. И вот однажды в «припадке предприимчивости» Фаина Георгиевна понесла в комиссионку кусок кожи для обуви. Ей бы отправиться на базар, где обычно и сбывали подобные вещи, но Раневская хотела соблюсти закон. В результате у входа в комиссионный магазин она «случайно» столкнулась с «покупательницей», из него выходящей. На вопрос, что несёт, ответила – кожу, продемонстрировав «товар» и тут же была задержана с поличным. На глазах многочисленных зевак Раневскую повели в отделение милиции.

Сгорая от стыда, она пыталась сделать вид, что человек в форме – её добрый приятель и они просто прогуливаются. Но всё портило то обстоятельство, что милиционер-узбек едва понимал по-русски, «светскую» беседу не поддерживал и спешил быстрее избавиться от говорливой «спекулянтки». Поэтому Раневская была вынуждена едва не бежать за ним. К счастью в отделении во всём разобрались и отпустили её.

В узбекской столице у Раневской появилось «прозвище на всю жизнь» – Фуфа. Заядлая курильщица, однажды она заснула с папиросой в руке, выронила её, одеяло и матрас задымились. К счастью соседи, семья актрисы Павлы Вульф, почувствовав запах дыма, пожар предотвратили. Присутствовавший при этом внук Вульф – Алексей Щеглов, который только учился говорить, потрясённый возникшей суматохой и особенно дымом, какое-то время называл Раневскую – «Фуфа». Так она ею и осталась.

Живя в Ташкенте, Фаина Георгиевна снялась в нескольких фильмах, но все роли были эпизодические. И вдруг в 1942 году Сергей Эйзенштейн пригласил её в Алма-Ату попробоваться на роль боярыни Ефросиньи Старицкой в фильме «Иван Грозный». Пробы режиссёра удовлетворили, но председатель Комитета по делам кинематографии при Совете Народных Комиссаров СССР Иван Большаков категорически отклонил кандидатуру Раневской в связи с её «выраженными семитскими чертами». Год Эйзенштейн бился с Большаковым, отстаивая свой замысел и доказывая, что только Раневскую видит в роли Старицкой, но в конце концов вынужден был сдаться и отдать эту роль Серафиме Бирман. Примечательно, что «семитского» в её чертах было, пожалуй, даже больше, нежели у Раневской, но зато в паспорте, в графе «национальность», значилось «молдаванка».

В 1943 году Раневская возвратилась в Москву. Какие при этом она произнесла слова, история умалчивает. Зато в 1941 году, впервые вступив на перрон ташкентского вокзала, она сказала: «Да, это, конечно, очень Средняя Азия».

Только, уважаемые ташкентцы, не обижайтесь. Раневская Ташкент любила. И чинары на сквере, конечно, её помнили. Ещё они помнили землетрясение 1966 года и фильм «Влюблённые» с Родионом Нахапетовым и Анастасией Вертинской.

Помнили шок, который испытали миллионы людей, когда 11 августа 1979 года на высоте 8400 метров над Украиной столкнулись два самолёта, на борту одного из которых находились 17 членов команды «Пахтакор», летевших на матч очередного тура чемпионата СССР в Минск. Кто-то усматривал в происшедшем политическую подоплёку – соперничество республиканских партийных басов, кто-то – злой умысел и террористический акт.

Атмосфера всеобщего горя и скорби витала над Ташкентом. В шоковом состоянии город и вся республика находились очень долго, ведь «Пахтакор» действительно был народной командой. Когда 28 августа того же года проводился первый матч уже обновлённого «Пахтакора» против динамовцев Тбилиси и диктор зачитывала имена погибших, то она зарыдала прямо в микрофон, и на забитом до отказа 50-тысячном стадионе многие болельщики тоже заплакали.

Ну а я (да разве я один?!) никак не могу понять, зачем вырубили эти прекрасные деревья в 2009 году. Версий масса: от финансовой до идеологической и даже антитеррористической.

Писали, что тогдашний премьер-министр Узбекистана Шавкат Мирзиёев положил глаз на вековые деревья, так как владел мебельным производством, которому требовалась добротная древесина. И поэтому извели не только чинары в сквере, но и те, что росли рядом с издательским комплексом «Шарк», гостиницей «Узбекистан», на мусульманском кладбище Минор. И это похоже на правду. Ведь на элитном кладбище Минор, расположенном на левом берегу Анхора и которому более 150 лет, покоятся родственники могущественного российского олигарха Алишера Усманова, магнатов, чаще именуемых «преступными авторитетами» Гафура Рахимова (кличка – Гафур), Салима Абдувалиева (кличка – Салим), здесь похоронен узбекский поэт Рауф Парфи, дрессировщица лошадей, наездница, заслуженная артистка Узбекистана Муборак Зарипова, другие известные люди. Иными словами, без хорошей «крыши», то есть без высокого покровительства на этом кладбище даже кустарник, не то что дубы с чинарами никто бы не тронул. А радио «Озодлик» (узбекская служба Радио Свобода) сообщило, что причина массовой вырубки чинар в Ташкенте, Самарканде, Фергане, других крупных городах республики, видимо, связана с тем, что у местных богачей вошёл в моду паркет из этих деревьев. Ещё писали, что инициатива вырубки чинар принадлежит непосредственно президенту Каримову, который якобы бурчал, что деревья это ядовитые, что у его любимой жены от них аллергия и поэтому хорошо бы от них избавиться.

По другой версии, вырубка ташкентского сквера явилась делом сугубо идеологическим – ради открытия вида на помпезный дворец Форумов и конную статую Тимура, а ещё чтобы злодеи-террористы среди деревьев не прятались. Это когда президент Ислам Каримов будет мимо в свою загородную резиденцию в Дурмени проезжать.

Но одна из чинар ташкентского сквера, которые были посажены при активном участии Иеронима Краузе – медика, ботаника, предпринимателя (основал первый в Туркестане маслобойный завод), мецената, с именем которого связано появление в крае первого кинематографа, субсидировавшего возведение лютеранской кирхи, действующей и сегодня, всё же сохранилась. Правда, растёт она не в узбекской столице, а в… Германии.

Перед самой революцией первый пастор лютеранской общины Юстус Юргенсен по каким-то делам отправился на родину предков в Кёльн, прихватив с собой саженец ташкентской чинары, который посадил в центре города на Маркплац.

Об этом мне рассказал епископ Евангелическо-Лютеранской Церкви Узбекистана Корнелиус Вибе. А спустя ещё какое-то время я наткнулся на заметку бывшего ташкентца Виктора Ивонина о том, что «после того как в Ташкенте и Фергане вырубили все чинары, каждый приезжающий в Европу узбек или узбечка считают долгом совершить паломничество к святой Кёльнской чинаре, как называют платан на Востоке, чтобы оставить на ней память о своём пребывании. Немцы всемерно этому содействуют и даже сконструировали особый шест, достающий до кроны дерева, и предлагают ленточки с липучками, чтобы было удобнее крепить их. А святым оно стало после вырубки необыкновенных по красоте деревьев в ташкентском сквере».

Откуда узбеки и узбечки узнали об этом дереве, посаженном лютеранским пастором, и почему им так дороги эти чинары, росшие в европейской части города, Ивонин не сообщает, но история, согласитесь, красивая.

Александр Фитц,
Мюнхен

* Напоминаем, что книгу Александра Фитца «Легенды старого Ташкента и Другие истории» можно приобрести в издательстве “Алетейя”: E-mail: fempro@yandex.ru; Tel.: +7 921 951 98 99