Про мемуары Мишель Обамы и Ленинград 80-х

Пожилая американка, сидя в моей машине, стала рассказывать мне о недавно вышедших мемуарах Мишель Обамы. Та в детстве жила так бедно, что спальню ей пришлось делить со своим старшим братом. Я ей сказал, что в Ленинграде в 80-х спальню мне пришлось делить с женой и двумя детьми, а кухню и туалет еще с четырьмя субъектами из другой семьи. Потом я сказал, что значительно улучшил свои жилищные условия и путем сложного обмена, состоящего из сорока семи других квартиросъемщиков, получил однокомнатную квартиру без соседей. Ну студию по-американски, притом количественный состав моей семьи не изменился. Тот обмен стоил мне пять тысяч, эту сумму можно приравнять к четырем годовым зарплатам среднего американского инженера, то есть что-то около 280000 долларов.

«Ого! Как дорого стоили студии в этом вашем Ленинграде, – уважительно сказала американка. – Наверное, район был фешенебельный». «Район, можно сказать, был черным, а сама студия не стоила ничего. Я ее не покупал и продать ее не мог. Я заплатил за право жить в ней, за обмен». Я попытался растолковать женщине, что такое жилищный обмен в эпоху развитого социализма, но только осрамился. Мой английский, который я считал достаточным для поддержания умного разговора, сразу рассыпался на междометия при попытке рассказать, что собой представляли прописка, квадратные метры на человека, коммунальные квартиры, панельная пятиэтажка, цепочка, маклеры, согласие райсовета.

Я покачивал головой, причмокивал губами, показывал на пальцах, размахивал руками, опасно бросая руль, но ничего объяснить не мог и только злился на самого себя. В конце концов, я понял всю бесполезность этой затеи. Понять обмен мог только человек родившийся и выросший в СССР. «Но почему ты просто не построил себе жилье за эти 280 тысяч?» – удивилась американка. Я вздохнул: «Я хотел, но моя очередь на застройку подошла бы через двадцать лет». «А почему ты не подал на субсидированное жилье? Ведь жить вчетвером с маленькими детьми в студии невозможно», – сочувственно спросила женщина. «Я подал, но очередь была длинной в тридцать лет», – ответил я с воодушевлением и почувствовал прилив гордости за великую страну, где существовали самые великие в мире очереди. «Союз нерушимый республик советских, – запел я во весь голос, вставляя в великий гимн выражения типа «с.ка», «бл.дь», «пиз…ц». Так американцам понятнее будет.

Евсей Кац