Обидно

Вспоминая самое далекое детство, смутно еще помнятся “старшие” мальчишки, с которыми я играл “в немцев”. – Матка, яйка, курка давай, хенде хох. – Это было еще в каждом дворе в конце 50х. Полжизни пришлось бороться с физиологическим отвращением к слову немец. Вызывало отторжение вся немецкая культура. Даже немецкие и австрийские композиторы.

Немцы крепко старались и работали как прокаженные, чтобы уйти от несмываемого клейма. Когда я стал бывать постоянно в Германии, я узнал много семей, усыновлявших евреев, пару семей взяли “шефство” и надо мной. Стали моими немецкими родителями. Учили языку, баловали, вкусно кормили, приучали к порядку, лечили, когда требовалось, спасли мою мать от ранней смерти, сделав дорогостоящую операцию в 70-х.

Потом наступили 90-е. Танки пошли сплошной чередой по автобанам. На это уходили годы. Горби сделал дело. Война отступала. Перестали работать фантомные боли, закрылись американские кинотеатры, в кино запретили курить, исчез Западный Берлин с моим любимым “чек пойнт чарли”, проходя который в западный сектор, ты становился человеком. Гигантские шестеренки двигались к миру и любви. Как это ни дико звучит сейчас – осторожной, слабой, но любви между народами, потерявшими 60 миллионов людей в мировой бойне. Моя идиосинкразия к немцам исчезала, да и к совкам тоже потихоньку.

К чему я это вспомнил сейчас, после работы над Бахом?

К тому, что неприязнь между народами проходит очень долго, и тот, кто напортачил, должен адски трудиться, чтобы хоть немного смягчить сердца и время.

Теперь русским будет так же погано, и надолго. Всё испорчено. Настоящее охлаждение только начинается. Уверен, что бандиты сделают всё, чтобы оно достигло апогея. До отвращения к русской культуре. Как это было в мире по отношению к немцам. Теперь, на пару поколений жизнь русским испорчена окончательно. Презрение и брезгливость будет сопутствовать и детям, и внукам. Исправить такие сдвиги очень и очень трудно. А иногда – поздно и вовсе невозможно.

Андрей Гаврилов
FB