О забастовке как традиции

Фото: Farhad Sadykov

Забастовка дальнобойщиков, замалчиваемая, как и акция 26 марта, российскими государственными СМИ, – еще одно большое событие последних дней. Если в первом случае то был этический по своей природе протест молодежи против воров и лжецов, то во втором – солидарный экономический протест жизненно важной для страны профессиональной группы против давления на ее интересы, доведенный до выражения политического недоверия властям.

Протест, в отличие от аналогичных действий в 2015 году, хорошо организован, созданы структуры, координирующие действия бастующих, численность которых постоянно возрастает, по всей стране. Власть, для которой самоощущение своей силы тождественно ее неуступчивости обществу, пока не знает, что делать. Устоять в кризисе она до сих пор надеялась, опираясь на интересы бенефициаров системы и их, по возможности, не ущемляя, посредством перекладывания его последствий на население, полагаясь на его традиционную притерпелость ко всему, что от власти исходит. А в случае с дальнобойщиками она столкнулась не просто с нежеланием терпеть, но и с таким вызовом, как низовая самоорганизация.

Кстати, забастовка ради экономических целей, по ходу способная приобретать политическую окраску, – это для России не внове. Опыт такой ситуативной самоорганизации в стране есть: достаточно напомнить о всеобщей стачке 1905 года, поставившей царя перед выбором: или диктатура, или уступки. Претендентов на роль диктатора не нашлось, на вызов общества пришлось ответить уступкой в виде Манифеста 17 октября. В России нет традиции долговременного политического протеста «майданного» типа, но опыт долговременного протеста во имя конкретных экономических интересов с перспективой его политизации в России наличествует.

Я в данном случае не провожу никаких аналогий, ситуация в стране и не та, что в 1905-м, и не та, что в конце 80-х – начале 90-х, отмеченных забастовками шахтеров. Я только о том, что сегодня эта ситуация уже не та, что была несколько недель назад.

Игорь Клямкин