Ничейная земля

К чтению книг по новой истории Израиля следует приступать с известной осторожностью, делая обязательную поправку на партийность позиции автора. В этом смысле первый том монографии «Толдот ха-Хагана», изданной в 1954 году, кажется мне заслуживающим доверия — во всяком случае, когда речь идет о тех его главах, которые посвящены Первой волне алии (1882-1904 гг.). В самом деле, в 1954-ом перед автором не стояло необходимости изыскивать уходящие вглубь истории права «палестинского народа» (или, напротив, доказывать отсутствие оных) — хотя бы потому, что в те годы о таком народе никто еще слыхом не слыхивал. А значит, можно было со спокойным сердцем анализировать документы, письма и воспоминания, не опасаясь лишиться кафедры или подвергнуться остракизму за «неполиткорректное понимание момента». То ли дело сейчас — в наши дни любая статейка на эту скользкую тему тут же становится поводом для яростных склок совсем не академического накала.

Автор (Иегуда Слуцкий) делит арабоязычное (именно так, ибо пестрый этнический состав этих групп позволяет объединить их лишь по принципу общности языка) население Эрец Исраэль на три части: бедуины, феллахи и «пришлые». Следует иметь в виду, что жители городов (Яффо, Газы, Иерусалима, Тверии, Цфата, Хеврона, Шхема, Хайфы, Акко и др.) предметом рассмотрения тут не являются, ибо на этапе первых волн алии процесс еврейского возвращения в Страну охватывал преимущественно (если не исключительно) сельскую местность — именно там скупал земли барон Ротшильд, именно там пытались создавать свои поселения (мошавы) первые еврейские переселенцы.
«Пришлые» представляли собой разношерстный сброд, смесь «магрибов» (североафриканцев) и «кушей» (чернокожих), занесенных в Страну относительно недавно на волнах прошлых событий. В отличие от друзов или черкесов, они не были компактной группой и оттого так и не смогли закрепиться на том или ином участке территории. С одной стороны, это лишало их защиты племени, с другой — освобождало от групповой ответственности. К примеру, феллахи и бедуины чрезвычайно остерегались действующего в этих краях закона «кровавой мести». Тот, кто по неосторожности или в пылу драки убивал человека, подвергал смертельной опасности не только себя, но и всю свою семью, племя, деревню. В результате, случаи убийств в этой среде встречались чрезвычайно редко. А вот «магрибам» и «кушам» — людям без роду и племени было не за кого опасаться. Поэтому они составляли основной контингент разбойников на дорогах и прочих «беспредельщиков»; их же приходилось нанимать в качестве охранников и сторожей, поскольку работа сторожа всегда сопряжена с опасностью пролития чужой крови.

Феллахи — оседлые земледельцы — проживали в деревнях и были организованы по принципу «хамул» — больших родов, насчитывающих десятки, а иногда и сотни связанных кровными узами людей. При этом обрабатываемая земля принадлежала именно хамуле, а не индивидуальному земледельцу или его семье. Каждые два года старейшины хамулы производили перераспределение земельных участков между семьями в зависимости от числа душ и работников. В результате, связь человека с землей носила безличный, «колхозный» характер: земледелец знал, что нет особого смысла вкладывать силы и душу в данный участок — ведь вскоре он мог перейти (и действительно переходил) в другие руки.
Таким образом, внешне оседлые, арабские феллахи во многом сохраняли верность извечной ментальности кочевника, которая учила пользоваться землей, пока она кормит, а затем переходить на другие угодья. Нужно сказать, что этому фактическому отчуждению от земли способствовали и другие обстоятельства, такие как турецкое земельное законодательство и методы налогообложения. Налоги в сельской местности, особенно, в отдаленных, пустынных и малонаселенных районах собирались методом набега. Раз в год какой-нибудь паша из Дамаска или Бейрута в сопровождении большого вооруженного отряда отправлялся на сбор дани. Заслышав о его приближении, феллахи дружно покидали свои деревни и скрывались в окрестных пещерах. То же самое проделывали и кочевники-бедуины.
Обычный ответ на требование заплатить налог звучал просто: «Это не моя земля, не мой дом, не моя деревня». Соответственно феллахи встречали и требование Кушты (Стамбула) упорядочить землевладение (что облегчило бы губернаторам процесс сбора налогов): арабские хамулы отказывались записывать землю на свое имя, предпочитая просить об этом богатых горожан и турецких чиновников, которые за определенную мзду милостиво соглашались принять на себя фиктивное владение участками. Хорошо известен принцип турецкого законодательства, который гласит, что «ничейная» земля переходит в распоряжение того, кто начинает ее обрабатывать. Но не все знают, что помимо этой «точки входа» существовала и «точка выхода»: если хамула прекращала обрабатывать участок, то, по прошествии нескольких лет, он возвращался в категорию «ничейного».

Между деревнями кочевали племена бедуинов. Их взаимоотношения с феллахами основывались на ряде неписаных законов, которые в итоге поддерживали все тот же неопределенный, отчужденный статус земли: она как бы принадлежала всем и в то же время не принадлежала никому. Например, бедуины имели право пасти свои стада на любом незасеянном (или только что убранном) участке. То же касалось и воды: с точки зрения бедуина, она (как и трава на полях) была даром аллаха, и неважно, на чьей земле располагался родник или колодец. Важным источником дохода бедуинских шейхов являлся рэкет, то есть узаконенный грабеж на территории их сезонных кочевий. Шейхи предлагали феллахам свое покровительство и защиту от «пришлых» отморозков, и от этого предложения было крайне опасно отказываться.

Богатые землевладельцы (эфенди) недолго оставались фиктивными хозяевами земли. Крайне неэффективные методы обработки, «колхозное» отношение к почвам, потрава и периодическое вытаптывание полей бедуинскими стадами приводили к регулярным неурожаям. В результате, феллахи залезали в долги, и довольно быстро эфенди превращался в реального (а не только записанного в турецких документах) владельца участка. Впрочем, это мало что меняло, учитывая вышеописанный принцип утери права на землю в случае прекращения ее обработки. Так что у эфенди не было особого выбора: если они прогоняли феллахов, то автоматически лишались и земли. Получалось, что абсолютно неважно, на кого записан участок: феллахи продолжали сидеть на бывших землях хамулы, и это положение могло длиться хоть до скончания времен. В этих обстоятельствах участки могли приносить лишь самый мизерный доход и, соответственно, стоили сущие гроши.

В вышеописанном турко-феллахо-бедуино-магрибо-разбойничьем статус-кво нельзя не усмотреть весьма определенной исторической символики: по факту Страна Израиля ухитрялась до самого последнего момента выворачиваться из-под чьей бы то ни было реальной собственности — пока в последней четверти XIX века на нее не стали возвращаться ее истинные хозяева, разом изменившие и отношение к земле, и само понятие владения ею.

alekstarn.livejournal.com