МАТРЁШКА. Рассказ

– О нет, я не какая-нибудь там иммигрантка. Это ты лет десять назад, ну, двадцать, ну, пусть тридцать – какая разница – сошла с парохода. Прости, оговорилась, с

самолета… А я родилась здесь, в Нью-Джерси. Устроилась на работу в Бруклине и переехала жить в этот иммигрантский Вавилон. А так бы ни за что! Ведь Бруклин – не Америка. Да и коренных американцев здесь осталось раз-два – и обчелся. Взять хотя бы наш район Шипсхед-Бей. Сплошь русские, китайцы, да теперь еще мусульмане добавились. Женщины ходят замотанные в чёрные платки, да так что одни глаза видны. Кажется, это называется паранджа. Идет такая тебе навстречу, и не по себе делается. А вдруг у неё под этой самой паранджой бомба? Я уже и по улицам ходить перестала. Только на машине разъезжаю, – тарахтела соседка Эстер, подпирая косяк моей входной двери. Она зашла “буквально на пару секунд” занести адресованное мне письмо, которое по ошибке попало в её почтовый ящик. Да так и задержалась. Секунды перетекали в минуты, минуты уже сложились в полчаса. И остановить Эстер не было никакой вежливой возможности, а грубо прерывать поток её бесцеремонного, хаотичного сознания мне не хотелось.

– Мои отец с матерью родились в Штатах. Правда, если копнуть поглубже, дедушка, отец моего отца, приехал из Гомеля в начале прошлого века. Не желал служить в царской армии. Да и погромов боялся. А бабушка, по материнской линии, – из Венгрии. (Тогда эта страна называлась Австро-Венгрия и была империей.) О, я очень хорошо знаю историю. У меня ведь высшее образование. Это сейчас я стала пенсионеркой: хожу в задрипанном спортивном костюме, ни причёски, ни маникюра. Вроде, ничего не делаю, только смотрю телевизор, вытираю пыль и бегаю по распродажам, а раньше… я ведь работала учительницей младших классов. Ученики меня любили… ну, если не любили, то хоть уважали. И не только ученики. И родители, и коллеги. Не веришь? Это твоя проблема.

– Ну, почему же не верю, Эстер? Ты и сейчас… неплохо выглядишь. У тебя красивые глаза, а волосы – просто шикарные. Ты несешь нам, иммигрантам, американскую культуру. И… в нашем доме тебя все уважают, – пыталась я угодить соседке. (Вообще-то, в нашем доме её старались избегать и называли “чокнутой злыдней”. Но я не хотела с ней портить отношения. Да и жаль было мне одинокую, незамужнюю мымру.)

– Да, знаю, я как вы все меня любите и уважаете! Языка моего вы боитесь, вот что. Для вас я – просто старая ведьма. И не возражай! Можно я присяду? Ноги болят стоять.

– Проходи, садись, конечно! Чаю хочешь с печеньем? – обреченно предложила я Эстер, понимая, что наша беседа затягивается на неопределенное время, и я остаюсь без ужина. Так пока хоть чайку выпью.

– Спасибо! Не откажусь, – охотно согласилась Эстер. И мы перешли на кухню. Соседка продолжала солировать. Я иногда успевала вставить пару слов в ее “презентацию”.

– Уютно у тебя. Сколько денег в ремонт вложила? Можешь не отвечать. Кухня с окном! Почему у всех русских кухня с окном? Кухня без окна – для вас не кухня. Впрочем, мне такое окно, как у тебя, и даром не нужно. Куда смотреть-то? На задний двор глядеть, как этот лодырь и прохвост супер курит и перегоняет упавшие листья с места на место? Нюхать отвратительный запах прачечной? Я бы такое окно никогда не открывала и плотной шторкой завесила. Что это за печенье у тебя? Из русского магазина? Я им не доверяю. Они все – жулики и аферисты. Чёрт знает что кладут в продукты. Так и отравиться можно. Я патриотка и покупаю только американские товары.

– Ну, извини! Другого печенья нет.

– Раз нет, так и быть, я попробую это. Не пить же пустой чай. Но только в первый и последний раз, – заявила Эстер и откусила кусочек моего любимого овсяного печенья со вкусом топленого молока. – Ммм! Неплохо! Совсем неплохо! Не ожидала. Надеюсь, что не заболею.

– Да ничего с тобой не случится. Гарантирую. Я это печенье не первый раз покупаю и пока еще жива.

Я налила в чашки кипятку и положила на стол пакетики с чаем. Эстер расслабилась, окунула пакетик в воду, откинулась на спинку стула и, пока чай заваривался, принялась разглядывать содержимое за стеклом моих кухонных шкафчиков. Её внимание привлекла русская матрёшка.

– Вау, у меня тоже такие деревянные куколки есть. Одна вставляется в другую… Забыла, как они называются, – задумчиво сказала Эстер.

– Эта куколка называется “матрёшка”. Откуда она у тебя? На Брайтоне купила или подарили? Да ты бери еще печенье, не стесняйся.

– На Брайтоне? Что я там забыла? Я этот Брайтон за милю объезжаю. Ма-трёшку мне подарили. Это бы-ло да-вно, очень-очень да-вно… Ма-трёш-ка! – глаза Эстер заблестели, она небрежно-кокетливо провела рукой по пышным, вытравленным перекисью волосам каким-то новым для меня, не свойственным ей молодым жестом, перестала тарахтеть и даже начала смакуя растягивать слова. Видно, ей захотелось чем-то поделиться. Прямо язык чесался. Но она сомневалась, стоит ли, и вопросительно смотрела на меня.

– Кто тебе подарил матрёшку Эстер? Расскажи, я сгораю от нетерпения, – подыграла я соседке.

– Хорошо! Я расскажу тебе эту историю. Только обещай, что ты не будешь болтать обо мне всем соседям.

– Я – могила. Можешь на меня положиться, – заверила я её, почувствовав, что за матрёшкой скрывается какая-то жизненно-важная для Эстер, загадочная история. Мне стало любопытно, и я приготовилась слушать.

Эстер сделала пару глотков чаю, съела второе печенье и, собравшись с духом, начала свой рассказ.

– Я была тогда совсем молоденькой девушкой. Двадцать три года. Только что закончила колледж и решила как-то отпраздновать это событие. Подвернулась недорогая двухнедельная турпоездка в Советский Союз. Москва и Ленинград, только два города. Русских иммигрантов третьей волны в Бруклине тогда еще не было. Захотелось посмотреть на Кремль и вообще на страну своих предков.

– Странно. Ты же не любишь русских.

– Я не люблю новых иммигрантов. Они такие наглые, самоуверенные. Ну, не все, конечно… – Эстер покосилась на меня. – Не воспринимай как личное оскорбление. Ну, ладно, слушай. Стояло лето 1966 года. В нашей группе почти все были пенсионеры, кроме нас с Бетси. Бетси – моя подружка: мы вместе в колледже учились. Я была такая хорошенькая, стройная, на меня все мужики пялились. А Бетси, хоть и умница-отличница, но внешне – ни лица, ни фигуры, никакая, плейн Джейн, как у нас говорят. Как это ни странно, мы были искренне привязаны друг к другу. Бетси, конечно, мне завидовала, хотя виду не подавала… – Тут Эстер посмотрела по сторонам, словно что-то искала: “Слушай, у тебя есть что-нибудь выпить… покрепче?”

– Ого! Хочешь бренди или, может сделать тебе джин с тоником? – с готовностью предложила я. “Старушка Эстер, оказывается, не прочь выпить”, – пронеслось в голове.

– Давай бренди. С джином и тоником много возни. Лед, лимон, трубочки… – Эстер сделала решительный жест рукой.

Я достала из бара бренди, налила полрюмки себе и до краев – Эстер. Мы выпили. Она вздохнула, раскраснелась, откинула голову назад, закрыла глаза, как бы припоминая детали и, улыбаясь полуулыбкой весьма постаревшей Моны Лизы, продолжала свой рассказ.

– В общем, прилетели мы в Москву. Лето. Жара. Встречал нас в аэропорту Шереметьево англоязычный гид – молодой симпатичный парень лет двадцати пяти. Звали его Влад. Он учился на последнем курсе Института иностранных языков и проходил практику в Интуристе. Сама понимаешь, Влад сразу, что называется, положил глаз на меня. Очень уж я была тогда хороша! Это было особенно заметно на фоне стариков и дурнушки Бетси.

– Что ты имеешь в виду: положил глаз? В Советском Союзе в середине шестидесятых годов личные контакты гидов с иностранцами были запрещены. Тем более, с американцами. Влад мог лишиться работы, его могли выгнать из института. В худшем случае – пришить дело и упрятать за решетку. Да и тебя могли выдворить из страны в двадцать четыре часа. Вы оба здорово рисковали.

– Именно! Мы это прекрасно понимали. Днем во время поездок и экскурсий Влад не обращал на меня внимания, всё больше со старичками да с Бетси разговаривал. Но после ужина, когда все отправились спать по своим номерам, он в первый же день тихонько предложил мне прогуляться по вечерней Москве. И я согласилась. Понравился он мне. Захотелось романтики. И здорово поднадоело с Бетси лясы точить.

– Прости, Эстер! Вот никогда бы не подумала, что ты была романтичной натурой.

– Что ты обо мне знаешь! И вообще, что мы знаем о себе! Вспоминаю и сама удивляюсь. Молодость, молодость! Бетси, конечно, была в курсе. А как иначе? Ведь мы с ней делили номер на двоих. Я не могла просто так уйти вечером в никуда и ничего ей не сказать. Она бы испугалась, подняла шум, стали бы меня разыскивать. Пришлось ей всё выложить… Бетси поехидничала, конечно. Как же иначе? Ведь не ей предложил Влад погулять по городу, а мне. Но обещала держать язык за зубами. В общем, где-то в пол-одиннадцатого вечера пошли мы с Владом гулять по Москве. Я уже не помню названия всех улиц, по которым мы шли. Осталась в памяти только слабо освещенная улица Горького (Gorky street). Да, это тебе не Бродвей! Но для свиданий, чем темнее, тем лучше. Влад был такой милый, обходительный, красивый и хорошо болтал по-английски, правда, с британским произношением. Так их учили. Он взял меня под руку, наговорил кучу комплиментов, что я – американская принцесса из волшебной сказки. Я почувствовала себя героиней художественного фильма. Настоящий летний роман. И так продолжалось несколько вечеров подряд. Мы танцевали в Парке Культуры. У них тогда в моде был твист. И целовались. Дома, в колледже у меня, конечно, были разные бой-френды, но такой культурный, образованный и симпатичный парень, как Влад, за мной еще не ухаживал. Он мне очень, очень нравился. Я возвращалась к себе в номер поздно ночью. Спала всего-то несколько часов, вставала с темными кругами под глазами и бежала на очередную экскурсию. Откуда бралась энергия, не знаю.

– Как откуда? От любви, конечно! – комментировала я, хотя никак не могла себе представить нашу старую “чокнутую злыдню” молодой влюбленной девушкой.

– Да, я влюбилась в него. И он в меня. Я прикрывала глаза солнечными очками, чтобы спрятать темные круги. Влад старался не смотреть в мою сторону. Надо было притворяться, чтобы никто ничего не заподозрил. Ну, кроме Бетси, конечно, которая все знала и… молчала.

– С ума можно сойти! Трудно поверить. Может, тебе это просто приснилось? Или ты всё придумала, – подначивала я Эстер.

– Не приснилось! Не придумала! Это было, было! Налей мне еще бренди, пожалуйста.

– Э, да ты, оказывается, любишь выпить! – хихикнула я. – Тайный порок.

– Если хочешь знать, я вообще не пью. Ну, разве что рюмку вина Манишевиц на Рош-Хашана и Пассовер.

– Так я тебе и поверила! Ну, рассказывай, что было дальше, – я подлила Эстер бренди… и масла в огонь.

– Дальше… Какое-то наваждение. Однажды ночью он взял такси и привез меня к себе на квартиру. Куда-то далеко, на окраину города. Может, это была и не его квартира. Да это и неважно. В общем… Не знаю, как все произошло. Мы сидели вот на такой же кухне у открытого окна. Пели цикады. Кружил голову запах незнакомых цветов. Мы пили чай, потом Влад достал откуда-то водку. Я сразу с непривычки опьянела. Закусывали какой-то жуткой “резиновой” колбасой и солеными огурцами… Я готова была есть и пить любую дрянь, лишь бы вместе с Владом. Вот до чего доводит любовь. Гормоны играли. Я совсем забалдела от водки и от любви… – Эстер замолчала, подбирая слова.

– Ты с ним… была близка? Вы, вы переспали? – спросила я в лоб.

– Не помню, как мы оказались в комнате на разложенном диване. Да, у нас был секс! Понимаешь, шестидесятые годы. Влияние хиппи, марихуана, свободные нравы. Я была, как все. Хотела свободной любви, – пыталась объяснить Эстер.

– Ты – и свободные нравы! В голове не укладывается. Ты же такая правильная. Всех критикуешь, всем мораль читаешь. Затрахала жильцов нашего дома своими правилами. У входа в дом не курить, окурки гасить в баночке с водой! Музыку громко не включать! Детям в коридорах не бегать!

– Я, я… не всегда была такой правильной, – мягко, как бы оправдываясь, сказала Эстер. – Влад клялся мне в любви, нес какую-то фантастическую чепуху, говорил, что скоро поедет с группой в США и там останется, попросит политического убежища. Я кивала головой. Он подарил мне на память матрёшку. Большую такую! В ней целых пять маленьких куколок. Она до сих пор у меня где-то в кладовке хранится… Я даже точно не знаю, где. Убрала ее куда-то… с глаз долой… и больше не доставала. Ой, у меня что-то дико разболелась голова. У тебя есть аспирин?

– Ну, ты даешь, соседка! Сначала чай, потом бренди. А теперь аспирин тебе подавай. Нельзя мешать алкоголь с аспирином! Так ты точно окочуришься, а родственники твои на меня потом в суд подадут за не преднамеренное убийство. Я тебе лучше крепкого кофе сделаю с сахаром. Идет?

– Давай! Извини, пожалуйста! Я столько хлопот тебе причиняю. Понимаешь, ведь я эту историю до сих пор никому, ни единой душе не рассказывала. Просто твоя “матрёшка” и эта кухня с окном мне напомнили… – Эстер выпила кофе. Ей, вроде, полегчало. – Рассказать тебе, чем кончилась моя история?

– Догадываюсь. Ничем, конечно. Просто ты вернулась в Штаты, и вы никогда больше не встретились. Верно?

– Не совсем так. Под утро Влад взял такси и отвёз меня в отель. Уснуть я так и не смогла. В восемь часов надо было вставать на завтрак. После завтрака нам дали свободное время для хождения по магазинам за сувенирами. Мне показалось странным, что Бетси не пошла со мной. Сославшись на усталость, она осталась в отеле. А вечером мы должны были лететь в Ленинград. Когда мы спустились в фойе с чемоданами, вместо Влада, нас встречал другой гид – молодая девушка. “А где Влад?” – спросила я. “Влад заболел. С вами в Ленинград полечу я”, – ответила девушка. “А что с ним?” – снова спросила я. Она пожала плечами: “Не знаю. Мне позвонили и попросили его заменить”. Больше я Влада не видела. Что было в Ленинграде, плохо помню. Я ездила на экскурсии в Петродворец, в Эрмитаж, слушала гидов, но как-то отстраненно. Их голоса звучали для меня, как назойливый, монотонный фон, в котором я не могла да и не хотела разбирать слова. Я не верила, что Влад просто так заболел. Если бы он заболел, он бы нашел способ как-то дать мне знать о себе, связаться со мной, объяснить свое исчезновение. Произошло что-то иное, неожиданное, ужасное. Я рисовала себе картины одну страшнее другой. На него ночью напали, избили. Он лежит в больнице без сознания. Он умер… Я поделилась своими сомнениями с Бетси. “Ничего с твоим дорогим Владом не случилось. Я уверена. Он просто прикинулся больным. Струсил и решил тебя бросить. Что, скисла? Скучаешь по своему любовнику?” – вредничала Бетси. – “Да, скучаю. И ты бы скучала, если бы… Но где тебе? Что ты знаешь о любви, безликая, серая мышь”, – нагрубила я ей. Она в ответ обозвала меня потаскухой. Слово за слово. Мы крупно поссорились, и тогда она бросила мне в лицо… – Эстер поджала губы и перевела дух.

– Что, что она тебе сказала?

– Эта гадина мне сказала такое, такое…

– Гадина? Как ты можешь? Она же была твоей близкой подругой. Ты сама говорила, что вы были искренне привязаны друг к другу.

– Нет врага страшнее, чем самая близкая подруга! – многозначительно изрекла Эстер. – Эта сучка призналась мне, что, когда я ходила по магазинам за сувенирами, она настучала на Влада в Интурист. Позвонила какому-то начальнику и попросила убрать Влада из нашей группы за сексуальные домогательства и фарцу. Ну, его и убрали. Завидовала она мне жутко. Наши прогулки по Москве она еще терпела, но когда я вернулась в отель под утро пьяная, она поняла, что между нами было всё… Этого она пережить не смогла.

– Бедный Влад! Его, наверное, сняли с практики и даже выгнали из института. Времена тогда были суровые. Уж я-то хорошо это знаю! А за фарцу давали срок. Ты так и не узнала, как сложилась его судьба? Ну, потом, когда началась перестройка, ведь ты могла снова поехать в Россию.

– Когда началась перестройка, прошло уже двадцать лет. Я изменилась, да и Влад, наверное, тоже. Не хотелось мне ворошить прошлое. Все равно, того, что было, не вернуть. Ну нашла бы я его – и что? Одно разочарование…

– Прости, ты ведь так и не вышла замуж и детей не завела? Это всё из-за истории с Владом?

– Причём тут Влад? Просто не вышла замуж. И нисколько об этом не жалею! Стирать белье, варить обед и плодить детей, которые, как только научатся говорить, начинают тебе хамить? Это не для меня!

– Да, ты здорово изменилась с тех пор… – многозначительно подытожила я.

– Что, не нравлюсь? Это твоя проблема. Ну, все! Хватит сентиментальных воспоминаний! Засиделась я у тебя, заболталась. Смотри, не рассказывай никому! – строго сказала Эстер и, загремев стулом, встала из-за стола.

– Не бойся, не расскажу. Я же обещала.

– Спасибо за чай и бренди! А кофе твой мне не помог. Голова все равно раскалывается. Наверное, от этого твоего печенья. Какая гадость! У меня аллергия на русские продукты. Пойду домой, пороюсь среди старого хлама, поищу в кладовке эту дурацкую матрёшку. Надо бы ее выкинуть в мусор. Давно пора. Пока!

Эстер ушла. Я достала из шкафчика свою матрёшку и машинально стала вынимать из нее маленьких матрёшек. Вот так, в порыве откровения, постепенно обнажается чужая душа. До истины, до самой сердцевины. Потом я снова вставила маленьких матрешек одна в другую – и чужая душа закрылась…

 Сентябрь 2014 г.

 Публикация подготовлена Семёном Каминским.