Искандер

1.

Когда весной 2001 года стало известно, что приезжает Фазиль Искандер, то я знал, что непременно пойду на это выступление. Мне уже было к сорока, и я перестал выходить из дома только для того, чтобы поглазеть на знаменитость. Но с Искандером дело обстояло иначе. В тот момент он оставался единственным живым прозаиком, чье наличие в этом мире учитываешь, садясь писать. Писание, чтобы не говорили, процесс технологический и невозможно браться за это дело, не зная, что и как делали до тебя. Правда, за кем идти следом, каждый выбирает сам. Помню, как при мне ташкентский актер и литератор с восхищением показывал фразу в книжке одного писателя, которая казалась ему великолепно сделанной, а у меня не вызывала ничего, кроме скуки.

Выступление должно было состояться в Иерусалимской русской библиотеке, которая тогда еще не раскинулась гордо в полузаброшенном и вонючем здании несостоявшегося рынка, а ютилась в чудесном старинном особняке в переулке за центральной автостанцией.

Отправляясь на вечер, я решил прихватить с собой книгу и увидел, что все они, кроме одной, страшно потрепаны и затерты. А вот одна была с иголочки. Просто новенькая, хотя и была издана лет пятнадцать назад.

2.

Утром 16 августа 1986 года, в свой 61-й день рождения мой отец впал в кому. Два дня я провел под окном реанимации, снимая канцелярские кнопки, с марли, которой было затянуто от мух окно, вглядываясь в лежащего на кровати, и снова вдавливая кнопки на место. Я был настолько одинок в этом своем стоянии, что твердо решил тогда: если у меня будут дети, то их будет больше одного. Даже микроскопический медицинский опыт, говорил: отца мне не удержать.

На третий день мне велели идти домой, и я в безропотном отупении отправился через больничный сад, к воротам. Там сел в автобус, не посмотрев толком на номер, и оказался в каком-то незнакомом месте. То были дальние кварталы Чиланзара или Юнусабада. Из автобуса я вышел к ступенькам книжного магазина. Несмотря на позднее время, он был открыт. И, подсознательно пытаясь найти защиту от отчаянья в будничных поступках, я зашел. На прилавке лежал новый сборник рассказов Искандера.

Ночью папа умер.

Книгу я так и не прочитал. Она до сих пор тащит за собой шлейф того ужасного дня, когда попала ко мне.

Но, когда через десять лет понадобилось отправлять куски своей жизни в направлении будущей страны проживания, книги Искандера, все как были, перекочевали с полки в посылку.

На вечер я немного опоздал, совсем чуть-чуть. Но небольшой зал был переполнен. Клара, обворожительно улыбнувшись, отвела меня в какой-то чулан. Клара – создательница, вдохновительница и хранительница Библиотеки, распространяет вокруг себя дружелюбие и приязнь. Многие ошибочно считают ее своим другом, но в дружбе она не участвует, просто обогревает всех, кто попадает в радиус действия ее лучей.

Когда в чулане открылась дверь, то я увидел близко от себя Фазиля Абдуловича, сидящего в профиль, он произносил вступительные слова, которые я не запомнил.

Когда Фазиль говорил, он хмурил брови и по-особенному морщил лоб. Мне кажется, что он совершал усилие, параллельно говорению продолжая думать. Ведь многие люди, начав говорить, думать перестают, не так ли? Похожую мимику я встречал много лет назад у известного ташкентского хирурга академика Вахидова, человека яркого и неординарного ума.

Потом Искандер взялся читать главу из повести «Поэт», напечатанную за пару лет до того, но не особо замеченную и не особо прочитанную.

Я рассматривал его, сосредоточенного на чтении. И видел одновременно как бы двух разных людей: московского пожилого интеллигента, кабинетного человека с бледными, глубоко промытыми морщинами, из-за которого проглядывал гордый абхазский старик, с легким телом солиста ансамбля долгожителей, с высоко поднятой головой и, казалось, с быстрым перебором сухих жилистых ног в мягких сапогах под скатертью библиотечного стола.

Действие отрывка происходило в Туркмении. В главном герое легко угадывался Евгений Рейн. Известная анекдотическая ситуация, описанная в этой главе, позволила Искандеру развернуть во всей красе свое абсолютно уникальное умение.

Он умел изображать акцент не коверкая язык, как пишущая машинка в конторе «Рога и копыта». Неуловимым изменением самого строя фразы он виртуозно изображал акцент, причем при определенной погруженности в кавказскую тему можно было даже различить акцент грузинский и акцент абхазский. Но тут сумел показать, как туркмены говорят по-русски, чем вызвал мое восхищение. Потому, что всю его тонкость и точность в изображении Кавказа, я могу оценить с определённой дистанции, но дела среднеазиатские входят в мой молекулярный состав.

Погрузившись в чтение, я стал набрасывать профиль писателя. Подошла бесшумно Клара и спросила:

– Рисунок подарите библиотеке.

Но вопросительный знак в конце фразы поставить забыла, и осветила все лучезарной своей улыбкой. Я взялся повторить рисунок, но чтение закончилось.

Нас познакомили. Не помню кто, и не помню, что я говорил. Искандер надписал ту, принесенную мной книгу.

Но вот из разговора потом на улице, кое-что запомнилось. Я спросил его, откуда он так понимает Туркмению. Поначалу он стал говорить, что ментально Кавказ не так уж далек от Средней Азии. Я даже не успел возразить, когда он, словно найдя наконец точную формулировку, и отбрасывая все прежние подступы к ней, четко произнес:

– Свои кадры надо знать.

Михаил Книжник
Источник